Метод супружества (ЛП) - Малком Энн. Страница 13

Конечно, моя мама не обращала внимания на напряжение и взгляды.

Я могу только представить себе реакцию Фионы на то, что свекровь, которую она никогда не хотела видеть, появилась на пороге ее дома без предупреждения, да еще и с таким характером.

Когда я вошел в дверь, играла музыка. В этом нет ничего необычного. Фиона постоянно включает музыку. У нее странный и разнообразный вкус. В один прекрасный день она слушала Тейлор Свифт, а на следующий — «Shinedown⁵». Она познакомила меня с парой групп, мне даже понравилось. Но я ей не говорил об этом.

Что-то запекается в духовке. Пахнет чертовски здорово. Тарелки аккуратно сложены на сушилке. Это мама сделала. Фиона — так себе кухарка. Она не неряха, но обычно убирает за собой через несколько часов.

Из открытых дверей, ведущих на террасу, донесся смех. Фиона проводит там много времени, несмотря на жару. Ей нравится бывать на улице, на солнышке. В доме всегда открыты окна, она редко пользуется кондиционером — что чертовски сводит меня с ума, — и она постоянно забывает закрывать окна и двери перед тем, как лечь спать.

Что привело к многочисленным спорам о том, что ей необходимо делать это для своей безопасности. У меня мурашки побежали по коже при мысли о том, что она жила здесь одна и делала это до того, как я переехал. Ей повезло, что какой-то псих не воспользовался этой возможностью.

Я так ей и сказал.

Она ответила:

«Психу повезло, что он не выбрал этот дом».

С этой женщиной не поспоришь.

Я пошел на звук смеха.

Моя мама и Фиона сидят на садовых креслах. У каждой из них в руке по бокалу вина, бутылка стоит перед ними, а также множество закусок, на которые нацелился мой урчащий желудок.

Если бы не Фиона.

Улыбающаяся. По-настоящему. И когда ее глаза встретились с моими, в них не было ни напряжения, ни обещания «поговорить позже». Ничего. В кои-то веки эта женщина не провоцировала на конфликт.

Это почти заставило меня отступить на шаг.

— Кип! — восклицает мама, вскакивая с дивана, чтобы подбежать и обнять меня.

От нее пахнет теми же духами, которыми она пользовалась всю жизнь. Объятие, как всегда, длится слишком долго и заканчивается тем, что она держит меня на расстоянии вытянутой руки, изучая своим внимательным взглядом.

Я делаю то же самое. Ей скоро семьдесят, но она совсем не выглядит на свой возраст. У нее есть морщины, от беспокойства, горя и утраты. Но также есть морщинки от счастья, радости и любви. Она маленькая. Особенно по сравнению со мной. Миниатюрная и хрупкая на вид. У нее светлые волосы, убранные с лица назад. Лицо, которое всегда искусно накрашено. То же самое и с ее одеждой — всегда отглаженная, дорогая на вид.

Мой отец считает, что внешность важна.

— Иди и прими душ, — приказывает мама после осмотра. — Ты грязный.

— Я работаю на стройке, мам, — говорю я, улыбаясь, потому что ничего не могу с собой поделать. Я скучал по ней.

Она поджимает губы.

— Ну, мы ужинаем через десять минут, и ты не можешь сидеть за столом в этом, — она указывает на мою одежду.

— Господи Иисусе, я взрослый мужчина, черт возьми, — стону я.

— Не поминай имя господа всуе, — отрезает она.

— Ты атеистка, — замечаю.

— Да, — бормочет она. — Но мы не знаем, кто твоя жена, — произносит театральным шепотом.

Я усмехаюсь.

Фиона тоже. Теплый смех. Искренний. Я почувствовал это своим членом. Не подходящее ощущение, стоя так близко к матери.

— О, произноси его имя всуе сколько хочешь, — предлагает Фиона. — Богохульство — мое любимое.

Мама улыбается на это, в ее глазах пляшут огоньки.

— Она мне нравится, — снова театральным шепотом произносит она.

Мне нужно гребаное пиво.

— Пойду переоденусь, — говорю я.

— Ты не поздороваешься со своей женой? — нахмурившись, спрашивает мать. Отступает назад. — Не обращай на меня внимания. Веди себя так, будто меня здесь нет, — машет рукой, как будто не собираясь смотреть, но я знаю, что она наблюдает.

Если бы ее здесь не было, я поздоровался кивком с Фионой. Может быть, обменялся бы пустяковой светской беседой. Потом мы разошлись бы по разным комнатам дома и спали в разных спальнях.

Фиона поднимает бровь, глядя на меня со своего места на диване. В ее глазах пляшут озорные искорки. Она смотрится… беззаботно.

Мой член снова шевелится.

— Я грязный, — пытаюсь запротестовать я.

— Уверена, Фиона не возражает, — поддразнивает мама.

О, чертов Иисус Христос.

Она не собирается останавливаться. Я знаю свою мать. Мне ничего не остается, кроме как поцеловать жену.

Я подхожу к тому месту, где сидит Фиона, наклоняюсь и быстро чмокаю ее в щеку. Хотя все произошло быстро, я чувствую ее запах. Цитрусовый и сладкий.

Мой член дергается еще раз.

— О, да ладно тебе, тебе же не восемьдесят, — упрекает мама. — Вы молодожены. Веди себя соответственно.

Я пристально смотрю на нее, когда она улыбается от уха до уха. И черт возьми, меня это задевает. Она уже много лет не улыбалась мне без грусти. Из-за этого я взял за правило не находиться в ее присутствии в течение длительного периода времени.

Меня охватывает чувство вины за это.

Итак, что, черт возьми, я делаю?

Я хватаю Фиону с того места, где она сидит, дергаю ее вверх, прижимая к своему телу, и зацеловываю до чертиков.

У нее вкус вина, океана и… искушения. Теперь мой член не просто подергивается. Он требует, чтобы я вставил его в ее мокрую киску.

Но потом вспоминаю о матери. Стоящей в нескольких футах от меня. Наблюдающей.

Я резко отпускаю Фиону — так резко, что она чуть ли не падает на кресло с шокированным выражением на лице.

Не шокирована в плохом смысле этого слова. Потому что она ответила на поцелуй. Точно так же, как в день свадьбы. Точно так же, как и на следующий день после.

Даже не знаю, почему поцеловал ее в то утро. Я сказал для того, чтобы успокоить зрителей. И отчасти это было так. Но по большей части потому, что я приходил в пекарню в течение нескольких гребаных лет, и мне всегда было интересно, каково это — иметь возможность обнять ее и поцеловать на глазах у всех.

Возможно, наш брак — гребаное притворство, но я извлеку из него хоть что-то.

Особенно с учетом того, что Фиона не может дать мне пощечину, хотя, судя по ее виду, ей этого хочется.

Не совсем благородно с моей стороны целовать женщину без согласия. Но эта женщина — моя гребаная жена, и ее тело определенно согласилось.

— Приму душ, — говорю своей матери, которая теперь ухмыляется во весь рот, сложив пальцы домиком, как гребаный мистер Бернс⁶.

Не смотрю на Фиону. Думаю, могу представить себе, каким взглядом она смотрит в мою сторону, поскольку я хорошо к этому привык.

Довольно трудно передвигаться в таком положении, чтобы мама не увидела, что у меня стояк от поцелуя с женой, но я справляюсь с этим.

Я не удивляюсь, что Фиона следует за мной.

— Мне просто нужно… кое о чем поговорить с Кипом, — говорит она у меня за спиной, запыхавшись в панике.

Не могу удержаться от улыбки, услышав это.

— О да, дорогая, я понимаю. Не торопись, — отвечает моя мама с усмешкой в голосе.

Вероятно, она думает, что за поцелуем последует какое-то продолжение.

Я ожидал от Фионы взбучки — и совсем не такой, какой мне хотелось бы. На самом деле, я с нетерпением ждал от нее взрыва. Она чертовски очаровательна, когда злится. Вот почему я так сильно дразню ее, черт возьми.

Ее нос морщится, глаза расширяются, щеки краснеют, а мой член стоит колом.

— Не так быстро, приятель, — шипит она, хватая меня за руку, когда я вхожу в свою спальню, которая на другой сторону дома. Не то чтобы это о чем-то говорит — дом Фионы компактный, — но, по крайней мере, у нас есть ванная и кухня, которые служат барьером между нами.

Я ненавижу и люблю ее это «приятель». На самом деле, почти уверен, что она знает, как мне это не нравится, и поэтому изо всех сил старается использовать чертовски странный австралийский акцент.