Демонический Любовник (ЛП) - Форчун Дион. Страница 22

Он предпочитал сократовский метод вопросов и ответов. В своем сознательном разуме он формулировал вопрос, который помещал в подсознательный разум, к которому давала ему доступ его оккультная подготовка (ибо оккультист знает о подсознательном разуме намного больше, чем психолог), и его подсознание, благодаря своим широким возможностям, выдавало ему ответ. Поглощенный этим занятием, он не замечал течения времени, и лишь когда начало садиться солнце, он вернулся к Веронике с уже готовым планом. Он знал, что он собирается делать с ее разумом, как возвысить ее природу, чтобы она превратилась из ребенка в женщину, и добиться от нее того ответа, которого он искал. Он уже хорошо изучил ее характер – или думал, что изучил – и знал, как ему затронуть те тайные пружины, которые позволили бы высвободить силы, скрывавшиеся в природе каждого человека, даже самого тихого.

Старая смотрительница приготовила ужин и Вероника уже сидела за столом, когда он с опозданием вошел в комнату. Ужин казался праздничным; Лукас, поглощенный своим новым занятием, пребывал в особенно радостном настроении, и Вероника, которая быстро теряла всякий страх перед ним, была почти готова ответить ему взаимностью, в результате чего Лукас, обладавший переменчивым темпераментом, забыл обо всех своих тщательно продуманных планах и отбросив в сторону все свои познания в психологии, направился по пути мужчины и служанки [4], который, если верить мудрейшим представителям человечества, мог быть сравним лишь с путем змеи, ползущей ко камням или же лодкой, плывущей во морю.

С помощью осколков своей проницательности он понял, что это Вероника дергала за ниточки его природы, а не наоборот; это в его существе пробудились глубокие фонтаны, в то время как она, отстраненная, как все невинные души, наблюдала, наполовину испуганная, наполовину зачарованная, за разбуженными ей силами, но при этом, будучи женщиной, была невероятно довольна собой. Она еще недостаточно пробудилась для полного осознания; она понимала только, что если до сих пор он обращался с ней как с существом низшего порядка, которое держал рядом для собственных целей, то теперь она вознеслась над ним и он стремился ее достичь; и она, в своем девичьем уме, размышляла о том, протянет ли она ему руку или нет, и наконец решила, что сделает это. Он всегда странным образом очаровывал ее, и это очарование почему-то усиливалось ее страхом перед ним, так что прежде, чем был окончен ужин, Вероника еще раз улыбнулась Лукасу.

И эта улыбка стала его погибелью. Она тихо забрезжила, словно улыбка Моны Лизы, быстро сверкнула, открыв все то, что могло быть в женщине, и затем внезапно угасла, словно бы испугавшись собственной безрассудной смелости. Лукас решил сыграть в игру, но обнаружил себя унесенным потоком великих глубин. Так Природа обманывает тех, кто пытается переиграть ее. Люди отказывались от царств ради одной лишь улыбки, а Лукас отказался от своей души; его единственный шанс на спасение в нынешнем кризисе заключался в верности своему Темному Мастеру, чьим законом была отделенность; только так он мог воспользоваться силой, необходимой для противостояния направленной против него атаке. А он, человек, чьей главной заботой должна была быть черная магия, необходимая для собственной защиты, забыл и об атаке, и о противостоянии, и не думал о

тех трансцендентных вещах, которые искал и которым поклонялся, ибо приобретал черты человеческие, слишком человеческие.

Какое ему было дело до тайной магии Египтян? Он изучал куда более великую магию, чем та, которая была известна целомудренным жрецам; древний ритуал мужчины и женщины разыгрывался здесь, и они, словно жрец и жрица Природных мистерий, инициировали друг друга, и ему казалось, что мир давно потерян. Видеть, как в глазах Вероники зарождается тихая улыбка, еще не успевшая коснуться ее губ, и знать, что она зарождалась для него – Братству нечего было противопоставить этому. Хоть он и мог заставить Княжества и Силы появиться у него на пороге, что они могли ему дать, что накормило бы его человеческую часть, всегда остававшуюся голодной? Разделенность может даровать власть, но лишь в единстве можно обрести счастье, а путь к единству лежит только через любовь. И теперь, когда Лукас познал любовь, он не желал ничего другого. Добро может быть столь же губительным для плохого человека, как зло – для хорошего.

К тому моменту, как закончился ужин, Луна уже взошла высоко, ибо ужин всегда длится медленно в таких условиях. Яркий, холодный свет окрашивал лужайку в белый цвет, за исключением тех мест, где лежали черные, словно тушь, тени кустарника. Летняя ночь в этой закрытой со всех сторон долине была почти такой же теплой, как день, и они вышли через застекленную дверь на террасу. Там, пока они прогуливались взад и вперед, Лукас просунул руку под локоть Вероники; его рука оказалась на мягком округлом предплечье, остававшимся обнаженным из-за ее коротких рукавов, и его длинные, оливково-коричневые студенческие пальцы резко контрастировали с девичьей белой кожей; и она, наполовину ребенок, наполовину женщина, совсем не возражала против этого.

Так они прогуливались взад и вперед, беседуя о своем видении жизни, и Вероника впервые услышала самую просветляющую из всех вещей, историю мужчины о своей жизни и том опыте, который сделал его тем, кем он был, рассказанную женщине, понимания которой он желал добиться, и учащегося понимать самого себя в процессе повествования. Она узнала, что Лукас был рожден вне брака, как сын оперной певицы и мужчины, вращавшегося высоко в политических кругах; что он воспитывался в семье мелкого торговца, и что семья не смогла его удержать; как будто бы в круглое отверстие вставили квадратный колышек, но колышек оказался более прочным, и поэтому отверстие раскололось под его давлением. Затем последовал долгий рассказ о непокорном, неуправляемом парне, который прыгал с работы на работу, когда в нем проснулся горячий темперамент его матери; но вскоре заявил о себе интеллект его отца, и он изо всех сил старался дополнить образование в гимназии, которое преждевременно было прервано его желанием свободы, обучением в вечерней школе и на политехнических курсах.

Наконец, он стал помощником старика, державшего магазин подержанных вещей; но это был не антикварный магазин с вдохновляющими вещицами и даже не магазин вроде старых книжных лавок, куда искатели заглядывали в поисках редких томов, но был тем, что эвфемистически называют «лавками подержанных судовых принадлежностей», хотя подобные заведения зачастую не имеют никакого отношения к морю; их титул просто сообщает избранным, что здесь скорее царствует мораль торговцев цветным ломом, нежели честность старьевщиков, и что, в сущности, здесь будут рады всему, что может иметь хоть какую-то рыночную стоимость, пусть даже в воображении.

Однажды в этой грешной пыльной обители появился любопытный товар. Это была белая, или даже скорее цвета изабеллы [5], запыленная простыня площадью около трех квадратных ярдов, на которой с помощью доброго количества маркировочных чернил был нарисован круг четырех футов в диаметре; внутренняя часть круга, если не считать грязных пятен, была

пуста, но вокруг него располагалось весьма странное сочетание иероглифов и грубых изображений существ и предметов. Владелец магазина принял эту вещицу по ее номинальной стоимости; пыльная простыня была для него просто пыльной простыней и могла использоваться лишь для того, чтобы накрывать ей запасы товара, пока ими не заинтересуются покупатели, и поэтому Лукасу было велено просить за нее не больше, чем семь фунтов и шесть шиллингов из-за ее грязных пятен, но и не меньше, чем пол кроны из-за ее огромного размера.

Но пытливый ум парня, однако, было не так легко удовлетворить; всякий раз, когда он разворачивал ее на ночь, он ломал голову над этими иероглифами, и каждое утро, сворачивая ее, вновь думал о них. Потом, в один из дней, когда торговля не ладилась, он пролистал некоторые из книг, которые имелись в лавке (старый торговец часто посещал распродажи домашней утвари и скупал все, что было достаточно дешевым, независимо от природы этих вещей), и в одной из них нашел ключ к разгадке тайны в виде грубой деревянной гравюры, с которой, очевидно, было скопировано изображение на пыльной простыне. В диком возбуждении он проглотил текст и узнал, что таинственная простыня была напольным покрывалом, которая использовалась магом, когда тот хотел призвать определенные элементальные силы; оператор стоял в центре магического круга и защищенный символами, которые его окружали, взывал к существам иного порядка, чтобы они заняли каждый свое место на сигиллах, изображенных по углам ткани.