Видение - Кунц Дин Рей. Страница 47

Нож, о Господи, нож!

Чистый колющий удар. Чистый быстрый удар. Нет рваных краев, нет разрывов. Нет больших глубоких ран.

Макс осмотрел раны и убедился, что смерть от потери крови ему не угрожает.

Он подумал, что ему следует быть благодарным за все это.

Он уже потерял довольно много крови, одежда его намокла. Но, может быть, в темноте все это казалось страшнее, чем на самом деле.

Пролежав всего несколько секунд, как только шаги на лестнице затихли, он поднялся на руки и на колени. Боль пронзила его насквозь. Казалось, что нож все еще сидит в каждой ране.

При дыхании он не испытывал затруднений. Значит, ни одно из легких задето не было.

Он склонился влево, затем вправо, в абсолютной темноте обшаривая пол, пытаясь найти выроненный им пистолет. Он нашел его скорее, чем рассчитывал.

Добравшись до стены, он уперся в нее, чтобы встать на ноги, и ему это удалось, несмотря на боль, пронзившую его, подобно электрическому заряду.

Вряд ли ему удастся подняться по лестнице. Он едва мог передвигаться по полу, а лестница могла бы доконать его. И, если бы он все-таки смог добраться до смотровой площадки, он был наделал столько шума, что убийца бы успел подготовиться и убить его, как только он бы появился наверху.

Единственное, что он мог предпринять, — это отправиться за помощью. Обратно на стоянку, к «мерседесу».

Он был уверен, что каждая потерянная секунда оборачивается против Мэри. И, хотя в темноте он потерял ориентацию, ему казалось, что он знает, где выход. Ему оставалось только положиться на инстинкт. Каждый шаг причинял ему нестерпимую боль. Ему казалось, что он уже ходит по кругу.

И, когда отчаяние уже готово было охватить его, он обогнул угол и оказался в коридоре. Здесь уже было не так темно. Слабый сероватый свет.

Он прошел коридор, держась рукой за живот. Пройдя между столиками, он упал на колени перед окном, которое выходило на набережную и на порт. Оно было закрыто. Он испугался, что у него не хватит сил открыть его.

«Но любовь — это сила, — сказал он сам себе. — Ищи силу в любви к Мэри. Что за жизнь будет у тебя и что ты сам будешь без нее? Ничего и ничто».

Снаружи опять сверкали молнии, и по стеклу текли потоки воды.

Шеф полиции Джон Патмор подошел к Лоу Пастернаку и, перевернув его на спину, осветил фонариком его лицо и залитую кровью одежду.

— Берген уже достал его. Он весь изрезан.

— Он умер? — спросил Холтсман.

Патмор потрогал пульс на одном из холодных запястий.

— Думаю, да. Но лучше вызови неотложку. Могут быть и другие жертвы.

Холтсман бегом вернулся к патрульной машине.

Только семь или восемь футов отделяли ее от Алана.

Ей надо заставить его продолжать говорить. Как только он потеряет интерес к разговору, он возьмется за нож. Кроме того, даже если она и должна была умереть, были некоторые вещи, которые она все еще хотела узнать.

— Итак, Бертон Митчелл и не прикасался ко мне?

— Ни разу.

— Значит, я отправила в тюрьму невинного человека?

Алан кивнул головой с такой улыбкой, будто ему только что сообщили, что на нем надета очень красивая рубашка.

— И вынудила его совершить самоубийство?

— Хотел бы я посмотреть, как он вешался.

— И сделала несчастной его семью?

Алан рассмеялся.

— Почему? Почему я сделала это? — спросила она. — Почему я сказала им, что это сделал он, хотя это был ты?

— Ты была в больнице, в отделении интенсивной терапии четыре дня. Когда кризис прошел и тебе больше не нужны были все эти аппараты, они перевели тебя в отдельную палату.

— Я помню это.

— Мы с отцом постоянно были там в течение двух недель. Даже мамочка смогла оторваться от бутылки, чтобы через день навещать тебя. Я играл роль озабоченного старшего брата, такого внимательного и заботливого девятилетнего мальчика.

— Медсестры считали тебя смышленым, — сказала Мэри.

— Много раз я оставался с тобой наедине. Иногда на несколько минут, иногда даже на целый час.

Другая летучая мышь прилетела, спасаясь от шторма, и спряталась под балюстрадой.

— Твои губы, — продолжил Алан, — так распухли, что восемь дней ты не могла произнести ни слова — но ты могла слушать. Большую часть времени ты была в сознании. И, когда мы оставались одни, я повторял и повторял тебе, что я с тобой сделаю, если ты выдашь меня. Я говорил, что я снова буду мучить тебя с крысами... позволю им разорвать тебя на части. Я говорил, что заставлю тебя съесть этих крыс живьем, что я заставлю тебя оторвать им головы и проглотить, если ты донесешь на меня. Я предупредил тебя, что для тебя же лучше свалить всю вину на Бертона Митчелла или на кого-нибудь еще.

Она вся дрожала. Она должна взять себя в руки, должна суметь быстро двигаться, если ей будет предоставлена возможность сбежать. Однако дрожь никак не унималась, как бы она ни старалась успокоиться.

— Затем произошла забавная вещь. Ты сказала им, что это сделал с тобой Митчелл — но ты сама поверила в это. Я добился большего, чем мог пожелать. Ты действительно поверила в то, что это был Бертон Митчелл. Ты не смогла бы признать правду, ты не смогла бы жить со мной в одном доме после того, что я с тобой сделал, а потому ты убедила себя, что я ничего не делал, что я был твоим другом, а садовник был насильником.

— Почему? — слабым голосом переспросила она. — Почему ты хотел сделать мне больно?

— Я хотел убить тебя. Я думал, что ты умерла, когда я ушел из домика.

— А почему ты хотел убить меня?

— Это было забавно.

— И все? Только потому, что это было «забавно»?

— Я ненавидел тебя, — сказал он.

— А что я сделала?

— Ничего.

— Тогда почему ты ненавидел меня?

— Я ненавидел всех.

Порыв ветра.

— И ты убил семью Митчелла?

— Эта идея меня привлекла — уничтожить целую семью.

— Почему? Это тоже было «забавно»?

— Видела бы ты пылающий дом!

— Боже мой, тебе ведь было только четырнадцать!

— Мне было уже достаточно, чтобы убивать, — сказал он. — Не забывай, я пытался убить тебя пятью годами раньше. И я решил, что ты умерла... когда я в последний раз вытащил из тебя нож... О Мэри, если бы ты знала, что я тогда чувствовал! Так привычно, будто это не было первым убийством в моей жизни. Будто я убивал людей тысячи раз до этого. А мне было всего девять лет!

Он подошел ближе.

Его ботинки заскользили по мокрому полу.

Отчаянно она сказала:

— И ты убил Патти Спунер тоже. Правда, Алан?

— Она была шлюха.

— Нет. Она была хорошая.

— Испорченная шлюха.

— А зачем ты потом осквернил алтарь?

Этот вопрос, казалось, заинтриговал его.

— Убить Патти в той церкви... это было совершенно новое ощущение... такое особенное. И я знал, что той ночью я на самом деле был и демоном, и вампиром. Я понимал, что должен разрушить что-то святое, что-то доброе.

— Ты убил и Мэри Санзини?

— И ее трех подружек.

— Но когда-то ты любил Мэри.

— Нет. Я только встречался с ней.

— А почему ты решил убить ее?

— А почему бы и нет?

— И ты убил Рейчел Дрейк?

— Не говори, что я любил ее тоже.

— Как-то ты сказал мне, что это так.

— Я лгал. Я никого не любил.

— А зачем ты убил парикмахера и его жену?

— Они оказались у меня на пути.

— И Эрику Ларссон ты тоже убил... а сейчас ты собираешься убить королеву парада.

Он бросил взгляд на яхты, медленно курсирующие под зимним дождем.

— Ее штормом выкинет с палубы. Я доберусь до нее в другой раз.

— А что она тебе сделала?

— Ты разве не знаешь, кто она? Дженни Каннинг.

— О, только не ее. Она такая добрая. Такая хорошая. Она не должна умереть.

— Она одна из последних моих шлюх. Я играл с ней, как и со всеми остальными.

Он все больше возбуждался. Глядя на нож в своей руке, он облизнул губы.