Видение - Кунц Дин Рей. Страница 45

И он знал, что не в состоянии будет взяться за пистолет, подняться по этой лестнице и спасти Мэри, потому что так бывает только в кино. Боль пульсировала в нем, он растекался по полу, как раздавленный помидор, но он сказал себе, что должен попытаться помочь ей и что он не умрет, не умрет, не умрет, несмотря на то, что именно это с ним, кажется, и происходило.

Она поднялась, когда раздались выстрелы. Подойдя к верхнему пролету лестницы, она услышала шаги.

— Макс?

Никакого ответа.

— Макс?

Только звук поднимающихся вверх шагов.

Попятившись от лестницы, она задом уперлась в низкую стену перегородки.

Ух-а-ух-а-ух-а-ух-а-...

Мэри Санзини.

Она увидела лицо Мэри — она была с ней знакома.

Рейчел Дрейк. И Рейчел она знала тоже.

Эрика Ларссон. Это было имя яркой блондинки — очень тонкой, просто воздушной женщины, которая явилась ей в видении в зеркале в доме Лоу.

Мэри знала их всех, но загнала это знание в свое подсознание. Если она хочет добиться ответа, то ответ был там. Он ждал. Но она все еще не хотела посмотреть правде в глаза. Не могла встретиться с ней.

Она напомнила себе о том, что решила найти собственные силы, собственные решения в своей жизни. И уже отступила? Но она не может отступить. Хотя она уже готова была поддаться слабости вернуться в зависимость от прошлого, только бы иметь шанс выбраться отсюда.

Со стороны лестницы шаги медленно поднимались вверх.

— Нет, — промолвила она в отчаянии, прижавшись еще плотнее к стенке. Не отрываясь, она смотрела на выход с лестницы.

— Я не хочу знать, — ее голос дрожал на высокой ноте. — О Боже! Нет! Пожалуйста!

Молния метнулась по небу, быстрая и ослепительная. Раздался раскат грома. Наконец гроза прорвалась: первые капли дождя упали на землю, затем внезапный ливень покрыл землю сплошным покрывалом воды.

Ветер забивал дождь под навес крыши. Крупные капли дождя колотили по ее спине, прикрытой замшевым пальто, и намочили ее длинные черные волосы. Но она не обращала внимание на то, что может промокнуть. Единственное, что волновало ее сейчас, было прошлое, потому что оно продолжало возвращаться к ней помимо ее воли.

Гостиная в домике Бертона Митчелла. Окна закрыты бумажными шторами почти до самого подоконника. Тюлевые занавески. Единственный свет — серый, проникающий в комнату снаружи при затянутом тучами небе. По углам прячутся тени. Бледно-желтые стены. Темно-коричневый диван и пара тяжелых кресел. Сосновый пол и плетеные коврики.

Шестилетняя девочка лежит на полу. Длинные темные волосы заплетены в две косы с оранжевыми лентами. На ней бежевое платье с зеленым кантом и пуговицами. Я. Маленькая девочка — это я. Лежу на спине. Оцепеневшая. Ошеломленная. Половина моего лица сильно болит. И затылок. Что он со мной делал? Ноги раскинуты. Я не могу ими пошевелить. Обе мои коленки крепко привязаны к разным ножкам тяжелого кресла. Руки мои заброшены за голову и за кисти привязаны к ножке другого кресла. Не могу двинуться. Пытаюсь поднять голову, чтобы осмотреться. Не могу.

Может быть, миссис Митчелл придет отвязать меня? Нет. Она уехала. Она навещает родственников вместе с Барри. Мистер Митчелл отправился куда-то поправлять зеленую изгородь.

Объята паническим страхом. Страшно напугана.

Шаги... Это он. Ничего угрожающего. Просто он. Но чего он хочет? Что он делает?

Он опускается на колени рядом со мной. У него в руках подушка... Большая пуховая подушка... Он прижимает ее... к моему лицу... И давит на нее. Это не очень хорошая игра... Совсем нехорошая. Так нельзя... Страшно. Нет света... Нет воздуха... Я кричу... Но подушка глушит мой крик. Пытаюсь вздохнуть... Не могу высвободиться из-под подушки. Я бьюсь в моих оковах. Папа, помоги мне! И тогда он отбросил подушку. Он хихикал. Я глотнула воздух и стала кричать. Он набросил подушку мне на лицо. Я вертела головой и не могла выбраться из-под нее. Я кусала и жевала подушку. Я изворачивалась. Мне становилось дурно. Я переставала что-либо чувствовать. Я умирала. Взывала мысленно к моему отцу, упорно думала о нем, хотя и понимала, что он не может меня услышать. А затем подушка вновь была снята. Холодный, такой приятный ветерок дунул мне в лицо, дошел до моих легких. И опять подушка прыгнула на меня. И в последний момент, когда я уже теряла сознание, она была убрана. Я дошла до тоненькой грани между здоровым рассудком и сумасшествием. А он смеялся над тем, как он надо мной издевался. В конце концов он поднял подушку, отбросил ее в сторону и покончил с этой игрой.

Но впереди были игры похуже.

Он берет мою голову обеими руками... Его пальцы, как железные клещи... Боль в задней части головы усиливается... становится невыносимой. Он сворачивает мне голову на один бок... Прижимается ко мне... Дышит мне в лицо... Пододвигается к моей открытой шее... Его губы уже на моей шее... Он зажимает зубами кусочек моей кожи, сильно кусает и откусывает совсем. Я вскрикиваю от резкой боли... Сопротивляюсь... Он прижимается к маленькой ранке ртом... Сосет... Вытягивает кровь. И когда он, наконец, поднимает голову и отпускает меня... Я поворачиваюсь... Я вижу, что он усмехается, все вокруг его рта испачкано в крови, полоски крови у него на зубах.

Ему только девять лет, на три года больше, чем мне, но на его лице отпечатки вполне зрелой ненависти.

Вся дрожа, я с плачем спрашиваю:

— Что ты делаешь?

Он наклонился поближе. Всего в нескольких дюймах от моего лица. Дыхание, прерываемое моей собственной кровью.

— Я демон, я вампир,— провозглашает Алан.

Он сделал детскую попытку придать голосу правдоподобный оттенок. И при этом он все же был серьезен.

— Мне нравится вкус крови.

Мэри выдохнула:

— А-а-а-х! — будто открыла страшно тяжелую дверь после многих часов бесплодных усилий.

Лучик карманного фонарика запрыгал у выхода на лестницу.

Алан вышел на смотровую площадку.

Он направил свет на нее, но не прямо ей в глаза.

Они смотрели друг на друга.

Наконец он усмехнулся и сказал:

— Привет, сестричка!

Я все еще распростерта на полу и прикована.

Алан вернулся... в перчатках... несет деревянный ящик с проволочной крышкой. Он просовывает пальцы через крышку, ловит что-то... и вытаскивает... маленькое темное существо, чья голова высовывается из его кулака... глазки блестят... летучая мышь... коричневая летучая мышь... Одна из тех, что он находил на чердаке нашего дома. Кажется, она его совсем не боится... Она кажется совсем прирученной, совсем не дикой.

Ему не позволяют держать летучих мышей в доме. Они грязные. Папа сказал ему, чтобы он выбросил их.

Он взял это существо несколько по-другому. И летучая мышь захлопала крыльями, скорее, подчиняясь ему... Он держит ее обеими руками... Но крылья свободны....

Ух-а-ух-а-ух-а-ух-а-...

Он держит летучую мышь у меня над головой... Затем медленно, дюйм за дюймом, опускает, пока ее фосфоресцирующие глаза не оказываются на уровне моих глаз и не смотрят прямо на меня... Пока я не умоляю отпустить меня... Прошу забрать мышь и запереть ее в ящик... Пока ее крылья, похожие на мембрану, меня не заденут... Пока эти крылья не станут бить меня по лицу все сильнее, издавая звук хлопающей кожи.

Ух-а-ух-а-ух-а-ух-а-...

Когда раскаты грома прокатились над портом, Мэри ощутила, будто волна какой-то осязаемой субстанции прошла через нее. И каждый новый раскат грома вызывал ответный удар глубоко внутри нее.

Прошлое и настоящее представляли собой две бездонные пещеры ужасов, между которыми и над которыми она шла по тонкой нити самоконтроля. Ей потребовалось все ее внимание и сила воли, чтобы сохранять спокойствие по мере того, как память обрушивала на нее все новые и новые воспоминания. Она даже была не в состоянии начать с Аланом разговор. Она не находила в себе силы подобрать нужные слова.