Сны золотые - Баймухаметов Сергей Темирбулатович. Страница 34

для них словом - здравый смысл.

То есть власть и общество пришли к пониманию, что одними административными мерами

положения не исправить. Беда подступила такая, что для ее преодоления требуются другие

навыки, другие усилия и подходы. Тут необходимо особое отношение, бережность, внимание, воспитание, общее раздумье, ибо речь идет о детях, о молодежи, о настоящем и будущем

страны.

И если что и перенимать у голландцев, так именно это отношение общества и государства к

детям, попавшим в беду.

Вот что такое голландский опыт. По моему мнению.

Наши умные, информированные мальчишки на встречах иногда говорят: "Хорошо, согласен, наркотики - это погибель. И мне лично они на дух не нужны. Но объясните, почему Запад до

сих пор живет и процветает, а не рухнул в пропасть к чертовой бабушке. А там ведь очень

многие употребляли марихуану, почти повально, и ничего. Сам Билл Клинтон в молодости

баловался травкой, а стал президентом США! Объясните!"

Д-да… затруднительная ситуация. Но это только на первый взгляд. Здесь суть в том, что

западный человек и советский человек - совершенно разные социально-психологические

типы двуногих млекопитающих. То, что для них баловство, для наших - судьба.

Да, у них очень многие молодые люди курили и курят марихуану. Но в западных подростков с

молоком матери, с генами отца, в плоть и в кровь, на подсознательном, природном уровне

вбит один принцип - добиться успеха в жизни. Состояться. Стать гонщиком, как старший

брат. Преуспевающим адвокатом - как дядя. Строительным боссом - как отец. Каждый

мальчишка даже не знает, а на клеточном уровне ощущает, что наркомания и учеба, наркомания и успех в жизни, к которому каждый стремится, - несовместимы. И потому

марихуана так и остается у них баловством, грехом молодости.

У нас же, если закурил первую сигарету с анашой - значит выбрал себе судьбу. И с этой дороги

уже - никуда. В скором времени с анаши-марихуаны переходят на иглу: на винт, на опий, героин. И так до конца. Как в омут с головой…

И потом, представления мальчишек о повальном курении марихуаны на Западе несколько

преувеличены. Мои знакомые - голландская журналистка Хелла Ротенберг из Роттердама и

американская экономистка Джейн Прокоп из Бостона пришли в ужас, прочитав «Сны

золотые...». Просто в ужас. А когда я заметил, что и у них самих немало этих прелестей, они

мне ответили... Каждая порознь, но словно под копирку. Суть их ответа такова. У них

наркомания как бы введена в некие рамки. Скажем, Джейн знает, что в Бостоне есть районы

притонов, но она там в жизни не была. А обитатели тех районов в ее Бостон не приходят. У нас

же все барахтаются в одной куче…

Обратите на этот момент особое внимание. Как и на то, что у подростков на Западе курение

марихуаны уже не считается признаком крутизны. С каждым годом наркотики все дальше

уходят на обочину молодежной жизни. Происходит жесткое и жестокое разделение. Если вы

хотите курить и колоться - курите и колитесь. Мы вас преследовать не будем. Мы даже

обеспечим вам пособие по безработице и инвалидности. Живите в своих трущобах как хотите.

Но только не лезьте к нам, не путайтесь под ногами белых людей, не мешайте нам строить

жизнь так, как мы ее строим…

Вот в чем разница между наркоманией на Западе и наркоманией у нас.

СОН ОДИННАДЦАТЫЙ

Алексей Чекин, демобилизованный солдат, 22 года, Москва

Все говорят, что в армии - повальная наркомания. И я так говорю. Хотя ручаться за всю

армию, конечно, не могу. У нас в роте на сто пятьдесят человек было примерно двадцать-

тридцать наркоманов. То есть, каждый пятый-седьмой - точно. И в других ротах примерно так

же. Правда, в третьей роте, может, побольше. Там водители, строители, повара, хозяйственный взвод и тому подобное, они напрямую с нашим городком связаны, с

гражданскими служащими. А городок - это четыре пятиэтажных дома и примерно тридцать-

сорок четырехквартирных двухэтажек. То есть, целый поселок, и там за все годы разный

народ накопился, почти в открытую торговали. Но мы с ними не связывались, у нас свои

каналы. Часто в Москву ездили, несколько ребят наших прямо в Москве работали, так что

проблем не было - были б деньги.

Говорят, от наркомании все дезертирства, побеги, убийства на непонятной почве и так далее.

Не знаю. Не скажу. Потому что у нас в части все было шито-крыто. У нас ведь часть особая, главная в нашем роде войск, образцово-показательная и так далее. Мы прямо за кольцевой

дорогой Москвы стояли. И порядок - как положено. Офицеры по струнке ходили - не то что

солдаты. И наркомания наша была какая-то организованная, что ли. За два года моей службы

ни одного ЧП на почве наркоты - это ведь о чем-то говорит. Хотя офицеры в ротах знали, но

сор из роты не выносили, не раскрывали перед большим начальством, потому что никому от

этого лучше не будет. Пацана посадят, в дисбат отправят, а рота будет как зачумленная. В

общем, у нас тихо было. И мы меру соблюдали, не борзели. Да и не было среди нас уж таких

зависимых: если есть - курили, нет - ждали и терпели. Другое дело: если в образцово-

показательной московской части, сверхрежимной и секретной, куда и отбор был особый, -

каждый пятый-седьмой курит и колется, то можно представить, что творится где-нибудь в

глухих гарнизонах и в стройбате. Там, говорят, полный беспредел. Но опять же: сам не был -

не скажу.

А курят в армии и колются еще и потому, что человек там всегда напряжен. Сидит, отдыхает -

бах, иди на картошку! Ни секунды полного покоя. Всегда ждет неприятностей. А это ведь все

накапливается , все ложится на психику и давит, давит. Армия должна быть не травматичной

для души человека. Ведь люди нынче другие, не такие толстокожие, как раньше. У нас же

всегда хотят добиться тишины и порядка только через строгости, в зомби нас хотят

превратить: сказано - сделано, встал - пошел, остановился - сел. Но это иногда дорого стоит.

Кто-то ломается и становится зомби, а кто-то хватает автомат и начинает палить. Зачем, почему - сам не знает. Сколько рассказов про побеги, когда ловили пацанов, а они и

объяснить не могли - почему. Вроде и старики не прижимали, и жить можно было, а он -

ударился в бега, даже срока за дезертирство не испугался, не думал. В нашей части двое

сбежали и один прапорщик застрелился. Никто не знает, в чем дело. Но никто из них не

курил и не кололся - за это я ручаюсь.

Армию у нас не любят, служить и гробить два года жизни за просто так никто не хочет, и

когда человек попадает в армию, ему кажется, что жизнь кончилась. Как дурной и страшный

сон: думаешь, что проснешься - и ничего не будет. Просыпаешься - а вокруг все то же, не сон...

И он, этот сон, кажется, никогда не кончится. Можно делать с собой что угодно, потому что

все равно другой жизни уже не будет. Ничего не жалко, и себя в первую очередь. Только

потом, когда ты уже старик и до дембеля осталось полгода - видишь, что другая жизнь уже

близко, есть она, другая жизнь, но - поздно. Полтора года анаши и опия ни для кого даром не

проходят, и ты уже повязан по рукам и ногам. И потому на гражданку приходишь - как в ту же

пустыню. Ничего тебе не интересно. Люди вокруг живут, а у тебя одна забота и одна мысль в

голове - достать и ширнуться... Весь организм - как придаток. Ноги - чтобы пойти за кайфом, голова - чтобы придумать, где достать деньги, руки - чтобы шприц держать. И людей

различаешь только по одному признаку: свой - не свой, что у него в глазах - анаша, винт, героин или ЛСД. Ну, например, если идет мэн в зеленых штанах, какой-нибудь красной или