Дислексия - Олонцева Татьяна. Страница 7

Чем сельские дети отличаются от городских? — спрашивает Саня пятиклашек, когда они читают Некрасова про крестьянских детей. Городские — домашние, теплые. У них есть айфоны, но нет азарта. Они лишены того, что чувствует Дуглас в «Вине из одуванчиков». Лишены восторга, витальности. Что еще? Городские не ходят в лес. Не встречают рассветы. Городские более осведомленные, более осторожные. Осведомленные в чем? В том, что по улицам ходят маньяки. А в селе их нет? А в селе все маньяки. Ха-ха. Все ходят словно слепые, ничего не видят вокруг, ничему не удивляются.

Саня сокращает путь через рынок. На рынке можно купить все. Саня берет овощи у невысокого мужчины. В валенках и платке он похож на пухлого ребенка. Он считает: сто падисат, сто восэмдисат, двэсти — и берет за все тысячу. Каждый овощ кладет в пакет, а пакеты снова в пакет. Саня дает, сколько скажут. Не считает, не торгуется и не смотрит.

Рынок работает каждый день, в сильную метель, в лютый мороз, в любой апокалипсис.

Саню провожают взглядом женщины в телогрейках, в длинных блестящих юбках. Цыганки. Саня любит Олешу: лужа лежала под деревом, как цыганка. Саня представляет, как летом цыганки лежат у деревьев, вольно раскинув руки и юбки. Саня думает, какая из них его мать.

В детстве бабушка говорила Сане: если не будешь есть на ночь, украдут цыгане. Саня очень хотела быть украденной цыганами, не ела на ночь, но ничего любопытного так и не произошло.

Бабушке было семнадцать, когда она встретила цыгана. Его рота стояла на том берегу реки, а потом солдаты уехали. Бабушка родила Алю, Санину тетю. Аля была очень красивая. Аля была не такая, как все. Она не любила деньги, город, жадных людей, буржуев. Любила лес, ландыши, птиц, Саню. Аля ходила в лес, собирала ягоды, ходила по деревне и пила водку. Аля спилась и замерзла. Саня не приехала на ее похороны. Ей приснилось, что Аля реинкарнировала в лошадь. Однажды в Адыгее Саня увидела дикий табун лошадей, они летели по полю, развевая хвосты и гривы. Саня думала: какая из них Аля?

Саня ничего не знает про цыган.

Не знает про таджиков, узбеков, киргизов, бурят. Не знает, какой национальности сама, не знает, важно ли это.

У нее нет способности узнавать колониальное в разных событиях, феноменах, людях, предметах. Она читает в журнале «Беда» про корни российского имперского мышления, Александра Эткинда про внутреннюю колонизацию.

Она учится смотреть на все по-другому, не из центра, не из Москвы.

Она старается понять, но пока продолжает кружить знакомыми маршрутами.

Многоярославец можно обойти за час. Иногда Саня гуляет: заходит в книжный, покупает тетради. Садится на скамейку у монумента Славы послушать колокола. Больше в городе делать нечего.

Поэтому Саня поворачивает на Луга. Нужно пройти мимо женского монастыря, который стоит на возвышенности, и спуститься в низину. Сверху открывается летящий простор, а внизу — тишина. Саня останавливается и слушает.

На Лугах Саня ложится на снег. Небо матовое, желтое, как море у Тернера. Полный штиль. Саня дрейфует, ей кажется, что она принимает судьбу, говорит всему «да», а на самом деле продолжает сопротивляться.

Кураторка Катя спрашивает: в чем твой ресурс, Саша, как ты восстанавливаешься? В сентябре Саня отвечает: кино и бег.

Зимой Саня уже не смотрит кино. Ее воротит от медленного кино, от авторского кино, от кино, которое заявляет себя искусством. Ей невыносима структура, арка героя, сам формат двух часов. Вот я и перешла на сериалы, говорит Саня. Новая серия как новая жизнь.

Сане не хватает дыхалки шагать широко, свободно, бежать до конца.

Она живет короткими дистанциями, перебежками: до выходных, до каникул, до Нового года, до весны.

Когда Катя задает тот же вопрос в феврале, Саня отвечает: тишина.

До весны осталось немного. Саня лежит на снегу и ждет.

Один сплошной сон в красном тереме.

Директорка

Саня прошла два этапа отбора в учительскую программу. Она заполняет анкету на распределение в школу.

Ей предлагают три места на выбор. Государственные школы со сложным контекстом.

Нужно пройти опрос, обозначить свои предпочтения, они будут учтены. Школы могут быть в городе и в деревне, на полторы тысячи учеников и на двадцать. Классы из тридцати человек или из пяти. Администрация-друг, администрация-ментор, администрация-руководитель. Выбирай.

Саня расставляет галочки: не город, не деревня, классы не большие, не маленькие. Директор должен быть для меня авторитетом, пишет Саня.

(И она получит своего авторитета.)

Саня отвечает и отправляет запрос в космос. Ей кажется, она сделала правильный выбор. В течение трех дней должны прийти варианты.

Она звонит через час.

Я бегу на кухню с разрывающимся телефоном, сую Сане в руки.

Голос звучит громко, провинциально: Александра, сегодня в час дня жду вас на встрече по «Зуму», ссылку пришлю на номер.

Она представилась, Саня не расслышала. Она назвала школу, Саня не запомнила название. Она не спросила, свободна ли Саня в час.

Она не умеет спрашивать, она назначает.

Вера Павловна сидит в белой блузке и красных бусах.

Стол ее похож на стол депутата: длинный, полированный, с грязным графином и проводными телефонами. Она сложила руки и удивленно смотрит в монитор. Саня улыбается. Пытается быть непосредственной.

Я с телефона, ничего?

Да пожалуйста. А почему вы смотрите все время в сторону?

У меня рабочий день, я отслеживаю новости.

Вы прям на телевидении сидите?

Мы перешли на дистант.

И нам пришлось. Это такой ужас, учителя не готовы, ваши из программы нам помогли, конечно, настроили компьютеры, провели обучение, но все равно, разве это урок — по компьютеру? Учитель должен видеть класс, контакт должен быть живой, парты, доска, все это совершенно необходимо. Александра Сергеевна, я почему на вас надеюсь, вот я прочитала вашу анкету, Литературный институт, потом имя у вас какое литературное.

Вера Павловна говорит много и ничего по делу. На вопросы про нагрузку и классы отвечает уклончиво.

Звоните мне, уточняйте, я сейчас ничего не знаю, министерство все время меняет планы, навешивает, требует, а мы что. Пишите мне на ватсап после десятого, я отвечу, когда поймаю интернет, в школе интернет плохо ловит, надо чинить, разбираться с этим. Александра, мне нужно отключаться. Подвожу итог: мы с вами шлем друг другу комплимент. Вы согласны?

Согласна.

Мы с вами шлем друг другу комплимент.

Так началась Санина школа.

Поначалу Саня ходит на все совещания Веры Павловны. Она садится за П-образный стол в учительской, достает ручку, блокнот. Вера Павловна садится во главе стола, по правую руку — завуч.

Вера Павловна бьет ладонью по столу, требуя тишины.

Моя эмоция, в том числе словесная, звучит здесь последний раз. Далее вас ждет дисциплинарное взыскание.

Коллеги, взломали «Сетевой город». Что там? Там не просто картинка. Там порнографическая, не при мужчинах будет сказано, фотография.

Коллеги, прислали разнарядку, на этой неделе нам нужно провести конкурс чтецов имени Жукова, тема конкурса: «Права и обязанности гражданина РФ», цель: повышение значимости выборов в глазах молодых избирателей.

На совещаниях Саня не понимает, что происходит, говорит: это такой пиздец, что даже весело. Она смотрит на учителей, ища поддержки, высматривая в их глазах заговорщический смех. Она ждет, что Вера Павловна скажет: вот и пошутили, а теперь перейдем к проблемам образования.

Но все предельно серьезны. Брови насуплены, рты поджаты. Кто-то записывает в тетрадку указания. Нинель Иосифовна ведет протокол. Обсуждают развратные колготки Нечаевой, длинные волосы Романова, учительниц в брюках. На повестке дня введение школьной формы. Она вроде как есть, но пока в рекомендательном режиме.

Режим должен быть обязательным! Уважаемые педагоги, мы ответственны за нравственный облик наших детей. Встречают по одежке.