Клуб бессмертных - Лорченков Владимир Владимирович. Страница 40

Без труда не вытащишь и рыбки из пруда, – говорили странные бородатые мужчины, которых их царь заставлял меня высаживать в северных широтах, но потом добавляли: работа не волк, и в лес не убежит. От подобных противоречий у меня закружилась бы голова, но я, к счастью, ею не обладаю. Я просто удивлялся и рос себе под землей до тех пор, пока они не научились есть мои клубни, а не цветы.

Вас интересует, как я остаюсь жить, если меня постоянно едят?

Все до банальности просто. После того как меня поедают, я разделяюсь на несколько частей. Первая – минеральные вещества и витамины – остается в теле человека. Вторая выходит из него как отходы пищеварения. Третья – шелуха и куски, срезанные по небрежности – выбрасывается сразу. Вы уже заметили, что все эти части обладают одной, трогательной своим постоянством особенностью? Да, верно. Все они попадают в землю. Одна раньше, другая позже. В результате они воссоединяются, и я становлюсь прежним Картофелем. Более того. Поскольку практически каждый второй человек на земле ел меня, то все они, а вернее вы – немножко Картофель.

Я как душа присутствую в каждом человеческом организме. И единственное отличие от души состоит в том, что мое наличие возможно научно доказать. Это не значит, что я не верю в душу. Скорее, я поражен тем, сколько значения вы придаете ей, забывая о Картофеле. И не только о нем. В вас есть Зерно, и Вода, и Мясо. Мне интересно: почему вы решили обожествлять не их, а некую неопределенную субстанцию, которую окрестили словом «душа»? Разве кто-нибудь из вас когда-нибудь ел душу? По-вашему, душа это то, что поддерживает жизнь в вашем теле? Но ведь ее поддерживаем мы, продукты питания!

Индейцы, отдам им должное, называли вещи своими именами. Они считали меня богом, потому что знали: благодаря мне они существуют. Греческая абстракция – боги, вдохнувшие жизнь в кучку глины, – намного дальше от реальности, чем вера индейцев Анд в то, что жизнь людям дали Маис, Картофель, Тыква и прочие овощи. В то же время любой ученый скажет вам, что греки Гомера по уровню развития превзошли моих славных латиноамериканских дикарей. Ох эти ученые. Ох эти герои. Зазнайки! Ах, индейцы, видите ли, не знали колеса. Плевать! Главное, они понимали, что обязаны жизнью Пище, и потому не стеснялись обожествлять ее! А эти ваши колеса, плуги и астролябии напоминают мне о болтуне Аристотеле. Да, конечно.

Количество лапок у мухи.

И вот, победили-то как раз те самые греки, а мои славные индейцы были почти поголовно вырезаны. Остатки смешались с испанцами и превратились в жалких метисов. Цивилизация Древней Европы победила цивилизацию Древней Америки. Гомер победил. Аристотель победил. Картофель проиграл. Маис проиграл. Еда проиграла логике. Оставляю это на вашей совести.

Эй, кто-нибудь! Сгоните с меня этого колорадского жука!

Прометеус:

В тот день Елена подарила мне кактус с двумя пластиковыми глазками, наклеенными на него, и трогательной открыткой: «С днем рождения». Я поцеловал ее в щеку и отправился на кухню – посмотреть, сварился ли картофель. В то время – до кризиса 1998 года и моего отъезда в Румынию – я увлекался латиноамериканской кухней. Тыква, кукуруза, картофель, помидоры, сладкий перец. Когда я резал овощи, мне казалось, что кухню оглашают немые вопли индейских богов. Странно. Но Елене то, что я готовил, почему-то нравилось. Ей вообще все нравилось. На седьмой день нашего знакомства она даже сказала:

– Мне кажется, что я готова простить человеку, который внутри тебя, все на свете.

Я пожал плечами и отправился на кухню. Сейчас там пусто, только занавески колышутся от сквозняка. Я так и не успел поменять старые рамы, хотя собирался. Занавески детские. Я купил их на распродаже в старом магазине в центре города, у книжных развалов, и мордашки рисованных тигров, львят и носорогов сейчас причудливо складываются под порывами сквозняка. Детей завести у нас так и не получилось. Елена никогда не говорила мне, почему у нее не может быть детей, а я не спрашивал. Не могу сказать, что меня это не интересовало. По-видимому, рассуждал я, у нее был неудачный аборт. Но о своих предположениях не рассказывал.

Я надеялся, что рано или поздно она сама мне все расскажет. Единственное, чего я дождался, было:

– Надо будет найти женщину, которой мы могли бы сделать твоего ребенка.

Звучало странно, но меня не смутило. Она вообще была странной. И кажется, осталась такой даже сейчас, лежа в комнате под одеялом и серым светом молдавского утра. Этой ночью Елена спала плохо, и я просыпался несколько раз, глядя на ее блестящие в свете полной луны глаза. Интересно, имеет ли какое-то отношение моя женщина к тайне Молдавии, которую раскрыл мне в старом замке сам Дракула? Или она обычная женщина? Расспрашивать я не стал: это, судя по всему, что-то из категории неудачных абортов. Сумасшедший, стреляющий в ворон, не появляется. Видимо, остался в церкви. Надо бы позвонить в полицию и предупредить их, что в районе – умалишенный, но мне лень. Ничего не имеет значения в это утро.

Утро, когда Молдавия перестанет существовать.

Но я даже не стану вам об этом рассказывать, потому что сейчас – может, через минуту, а может, через десять – я нажму на курок, и вместе с Молдавией исчезнете и вы. Думайте о вечном и любуйтесь спящими женщинами. Аой. Моя спящая сейчас женщина приснилась мне осенью 1997 года, в полнолуние. Это был удивительный сон. Поверьте, Елена была не самым интересным его персонажем. В ту ночь я увидел кое-кого интереснее.

Я впервые увидел бога.

Я и еще кто-то – их было много – стояли и смотрели на огромную Луну, а потом оказалось, что это и не Луна вовсе, а Земля, с синими-синими океанами и четко очерченными материками. Тогда я понял, что, по-видимому, умер и стою на Луне с другими духами. Совсем рядом с Землей был виден Млечный Путь (о, Кетцалькоатль, Кетцалькоатль, возлюбленный брат мой), и на нем лежала огромная ладонь. Затем я увидел Господа Бога. Это была его ладонь, и он, Бог, был молодым чернокожим мужчиной.

Меня это не раздражало.

Бог опустил свое лицо к нам, я обернулся и увидел, что стою один, а за мной – огромные многоэтажные дома, очень много домов, и Господь берет их в ладони и дует на каждый дом. И тогда огни дома гаснут, начиная с окон квартир, находящихся под самой крышей.

Мне обязательно надо было попасть под выдох бога: я полетел к домам, но не успевал, хоть он делал все это медленно. А потом все-таки успел, и заплакал от того, как мне стало хорошо, когда на меня дышал молодой чернокожий Господь, и чуть не проснулся, но решил, что посмотрю, что же в этих домах. Там не было квартир, только маленькие каморки, ярко освещенные, и в каждой было по несчастному, убогому существу.

Сумасшедшие Бедлама, которых лечили, избивая дубинками и окатывая ледяной водой, кошки, издохшие от парши. Одиссей, издыхающий от голода под огромным камнем. Прометей, подвешенный к балкону пятиэтажного дома за ноги. И еще много, много страдающих существ.

Выдох Бога был концом их мучений.

Сон этот был чересчур правильным, символическим, и его можно было бы продать в журнал «Сторожевая башня», который разносили по квартирам евангелисты. За одним исключением. В одной из каморок я увидел худощавую женщину с русыми волосами. Она сидела на голом полу на корточках и была нагой. Я рассмотрел бы даже ее грудь, если бы не волосы, которые на эту грудь спадали. Надо ли говорить, что этой женщиной была Елена?

Ровно через день я увидел ее.

Она сидела в парке Долины Роз, где я прогуливался и пытался сопоставить картинки, видимые правым и левым глазом. Нет, пьян я не был. Просто ужасно болела голова. Если бы я стал когда-нибудь Зевсом, то отменил все эти фокусы с камнями, которые надо таскать на гору, скалами, орлами, печенью, молниями и грозами. Я бы ниспослал на виновного головную боль. А уж потом бедолага сам сотворит с собой что-то ужасное, лишь бы избавиться от этого наказания. Каждый пятый самоубийца стреляется, не выдержав головной боли, сказал мне знакомый врач.