Завет воды - Вергезе Абрахам. Страница 44

У большинства западных людей раскатистое «ррхха» малаялам царапает нёбо и вызывает судороги языка, но не у Руни. Он запросто может подтрунивать над ребятишками, играющими возле его клиники, которые хихикают над скандинавскими нотками в его малаялам; он даже щеголяет несколькими фразами на иудео-малаялам, обращаясь к парде́зи — «иностранным» евреям. (После того, как он избавил жену раввина от громадной кисты яичника, пардези — прибывшие с Иберийского полуострова в обширную сефардскую диаспору — не желают обращаться ни к кому другому.) Старые дамы-христианки из общины Святого Фомы посещают его клинику столь же преданно, как и церковь; они рассказывают ему о своих болях и страданиях, которые зачастую оказываются суррогатами хронических семейных неурядиц, а он прописывает им плацебо и сочувственные пастырские наставления вроде «Муллу элайил виналлум, эра муллел виналлум, элакка насхтам» — «Шип ли падает на лист или лист падает на шип, страдает все равно лист». «Аах, аах, как вы правы, доктор. Мой муж просто шип, что ж поделать?»

Судьба доктора неожиданным образом изменилась в 1912 году благодаря миссис Элеанор Шоу, даме среднего возраста с дивертикулитом, рефлюксом и желчнокаменной болезнью — совокупность не связанных между собой расстройств, которые он называет «триадой Орквиста», потому что они, по-видимому, всегда встречаются вместе у таких женщин, как миссис Шоу, — белая, в перименопаузе, с избыточным весом. Руни удалил ей желчный пузырь, вылечил рефлюкс и отрегулировал работу кишечника, но Элеанор Шоу не почувствовала облегчения. В момент божественного озарения Руни задал ей деликатный вопрос, который не приходилось задавать беднякам, чья сексуальная жизнь никогда не страдала, несмотря на болезни и лишения: «Миссис Шоу, возможно, супружеское ложе перестало вас привлекать в последние годы? Или даже вызывает болезненные ощущения?» На его певучие шведские интонации невозможно было обижаться. «Элеанор, — могу я вас так называть? — эти органы жизненно важны для организма и не могут ржаветь без тяжелых последствий». Руни догадался, что проблема в недостатке смазки, а вовсе не в недостатке либидо. Он выдал ей тридцать две унции защитной маслянистой жидкости и прописал шестнадцать унций свежего пальмового вина — которое должно настаиваться не меньше восемнадцати часов, чтобы обрести нужную крепость, — с максимальным усердием растолковав, какое снадобье для какого отверстия предназначено. Муж Элеанор, мистер Бенедикт Шоу, был советником махараджи Кочина и главой крупного британского торгового концерна. Вмешательство Руни в личную жизнь его супруги оказалось столь успешным, что благодарный Бенедикт Шоу поручил своему торговому дому отремонтировать старый голландский особняк, реконструировав его в лечебницу для доктора Руни, с полноценной операционной, отделением на десять коек и амбулаторией. Случай миссис Шоу стал превосходным подтверждением того, как благотворно влияет на всю семью правильное лечение и как единственный пациент может изменить судьбу врача.

И вот в 1913 году однажды вечером в амбулаторию являются Большая Аммачи, ее мать и Малютка Мол; скамья для дожидающихся приема уже полна, и им приходится стоять. Руни Орквист вбегает, сжимая под мышкой немыслимых размеров стопку только что купленных книг, и улыбается собравшимся пациентам. Гонорары Руни символические для бедных и довольно чувствительные для богатых. Семейная пара пардези — он в белом костюме, с вышитой кипой на голове, она в длинном платье, застегнутом до подбородка, — смущенно сидит бок о бок с полуголыми «черными евреями»; община последних осела в Кочине еще во времена Соломона, и они недолюбливают «новичков» пардези за их высокомерие по отношению к своим темнокожим сородичам. На той же лавке сидят грузчик, массирующий околоушную опухоль, суетливый полицейский, англичанин с расстройством желудка и дама-брамин в золотых цепях, таких здоровенных, что можно пришвартовать баржу.

Когда наконец подходит их очередь, доктор Руни Орквист приветствует Большую Аммачи обезоруживающей улыбкой. У доктора-сахиппу на шее висит стетоскоп. Отполированный камень пресс-папье прижимает стопку бумаг на столе перед ним. Взгляд доктора останавливается на Малютке Мол, и он как будто узнает ее. Когда доктор протягивает свою громадную руку, Малютка Мол, которая в жизни никому не пожимала руки, с радостью протягивает в ответ свою.

— И кто эта такая красивая юная леди? — приветствует он на идеальном, хотя и с легким акцентом, малаялам.

— Я Малютка Мол!

— У меня есть для тебя красная конфетка или зеленая. Какую ты хочешь?

— Обе! — звонко отвечает Малютка Мол. — Одну для Кунджу Мол, — показывает она свою куклу.

Веселый смех доктора заполняет комнату. Он вручает малышке лакомство.

И поворачивается к Большой Аммачи, которая все не может прийти в себя от потрясения, что доктор говорит на малаялам. Она неуверенно начинает с Недуга, утонувшего ДжоДжо, родословного древа — она уверена, что все это имеет значение, — прежде чем перейти к Малютке Мол. Доктор внимательно слушает.

А выслушав до конца, говорит:

— Очень интересно. Я не знаю, как объяснить череду утопленников в семье. Но, — наклонившись, он теребит щечку Малютки Мол, — не думаю, что эта проблема касается вашей милой девочки…

— Слава Богу! Мой муж тоже так не думает.

— Но я знаю, что происходит с Малюткой Мол.

— Правда? — в ужасе переспрашивает Большая Аммачи.

— Да. Вы же видели, я ее сразу узнал.

— В каком смысле? Вы разве встречались с ней раньше?

— Можно и так сказать. — Он разглядывает ладошки Малютки Мол. — Полагаю, у нее есть припухлость, грыжа вокруг пупка, верно?

Он приподнимает рубашонку девочки, и, как и сказал, там выпуклость, о которой Большая Аммачи никогда и не задумывалась, поскольку это никак не беспокоило ее малышку. Малютка Мол хихикает. Доктор просит девочку походить, высунуть язык.

Тяжело опустив руки на стол, он чуть наклоняется вперед и говорит:

— То, чем страдает Малютка Мол, это хорошо известный недуг. Он называется «кретинизм» — впрочем, название не имеет значения. (Большой Аммачи оно в любом случае ни о чем не говорит.) Вот здесь, внутри шеи, есть железа. Щитовидная. Вы видели, как у некоторых людей она разрастается в зоб? (Да, она видела.) Эта железа производит жизненно важное вещество, благодаря которому тело растет, а мозг развивается. Иногда эта железа не работает с самого рождения. Тогда вырастают такие дети, как Малютка Мол. Язык. Широкое лицо. Хриплый голос. Тонкая кожа. Она неглупая девочка, но медленно учится тому, что другие дети в ее возрасте уже умеют. — Доктор перечислял все, что она отказывалась замечать в дочери.

— И вы все это знаете, просто посмотрев на нее? — Большая Аммачи все еще сомневается.

Доктор подходит к книжным полкам и, не колеблясь, вытаскивает толстый том. Он пролистывает страницы, как ее отец листал Библию, ему знакома каждая глава и каждый стих. Поворачивает книгу, показывая фотографию. Верно, Малютка Мол похожа на этого ребенка больше, чем на кровных родственников. Малышка тычет в картинку пальцем и весело хихикает, узнавая себя.

— От этого есть лекарство?

Доктор вздыхает и печально мотает большой головой.

— И да и нет. Существует вытяжка из щитовидной железы, но в Индии ее не достать. Но даже если найти, то принимать надо было с самого рождения. Сейчас никакая вытяжка не сможет изменить то, что уже случилось.

Большая Аммачи неотрывно смотрит на этого человека, чьи волосы и борода подобны золотым нитям, а глаза цвета океана. У многих малаяли светлые глаза, это влияние арабских и персидских гостей в древности, но никакого сравнения с глазами доктора. Гораздо больше, чем цвет, в них поражает доброта, но от этого еще больнее слышать его слова. Двери в будущее ее дочери распахнулись. И вид впереди сокрушительный. Ей хочется возразить. Доктор читает ее мысли.

— Она навсегда останется ребенком. Я обязан вам это сказать. Она никогда не вырастет, мне очень жаль. — Он улыбается Малютке Мол. — Но останется счастливым ребенком! Дитя Господа. Благословенное дитя. Я хотел бы сказать вам что-нибудь другое. Правда, хотел бы, — очень серьезно произносит он, и его добрые глаза печальны.