Завет воды - Вергезе Абрахам. Страница 46

Фигура удаляется, поглощаемая ночью, стук посоха о камень стихает. Во вспышке откровения Руни осознает все, чего лишен прокаженный, — далекая линия горизонта, где море встречается с небом, небо с висящей луной и луна, окутанная шалью из звезд… Он растворился в безмерности Вселенной. Он стал и провисшей сетью, и слепым прокаженным, который вынужден спать под звездами… Перед беспредельностью космоса Руни ощущает себя ничем, иллюзией. Между ним и прокаженным нет никакой разницы, все они лишь проявления вселенского сознания.

И в этом новом осознании нескончаемая болтовня в его голове внезапно прерывается. Как океан проявляет себя в волнах и прибое, но ни волна, ни прибой не являются океаном, так и Творец — Бог или Брахма — создает образ Вселенной, которая принимает форму шведского доктора или слепого прокаженного. Руни существует. Прокаженный существует. Рыбацкие сети тоже существуют. Но все это майя [116], их разделенность иллюзорна. Все суть одно. Вселенная — это лишь клочок пены на безграничном океане, каковой есть Создатель. Руни в эйфории, он чувствует себя радостным и свободным — мир Божий, который превыше всякого ума [117].

Ранним утром его разыскал встревоженный сторож. В былые времена старик вытаскивал хозяина из кабака, где добрый доктор дремал, сгорбившись над столом. Но сейчас он находит его погруженным в грезы, словно садху, глядящим вдаль расфокусированным взглядом. Сторож ласково трясет доктора за плечо. Руни с улыбкой возвращается в иллюзию, которая сейчас является его миром.

К концу недели он раздал всю свою мебель, а инструменты и стерилизатор отдал на хранение Саломону Халеви, еврейскому купцу и банкиру. В Кочине теперь много врачей, выпускников медицинских школ Мадраса и Хайдарабада, и широкая система государственных больниц. Он будет скучать по своим пациентам, но они без него справятся.

Через две недели, обойдясь без официальных прощаний, Руни отправился в ашрам Бетель в Траванкоре. Эта монашеская обитель была основана священником по имени БиЭй Аччан [118], который руководствовался писаниями Василия Великого о приверженности физическому труду, молчанию и молитве, дабы стать ближе к Создателю. Он был одним из первых священников, получивших степень бакалавра, и потому известен всем исключительно под именем БиЭй Аччан. Монах ободряет Руни тихим примером: служение, молитва и молчание. Спустя семь месяцев похудевший, почти неузнаваемый на свет родился новый Руни — как бабочка из куколки, уверенная в своем предназначении, даже если полет ее хаотичен. Борода, жизнерадостность и утробный смех остались прежними, но ныне он одержим мистической целеустремленностью. БиЭй благословил Руни перед уходом:

— Я верю, что Господь привел тебя сюда и открыл тебе твою жизненную миссию. Но главное, что ты ее принял. Помни, Бог обращался не только к Исаие, но к каждому из нас, когда сказал: «Кого Мне послать? И кто пойдет для Нас?» Исаия сказал: «Вот я, пошли меня» [119].

Руни уговорил предприимчивого лодочника, снабжавшего монастырь рыбой, керосином, свечами и прочими продуктами, отвезти его до конца пути.

— Куда? Туда? Как это? Да зачем вам туда? — не верит лодочник. — Вы что-то забыли в тех местах? — Но, поняв, что Руни настроен серьезно, он вопрошает: — А что, если лодка застрянет? А что, если каналы пересохли? А может, там вообще больше никого не осталось?

И вот на рассвете двое отплывают вглубь континента — громадный белый человек и его темнокожий спутник. Каноэ скользит по череде каналов, стенки которых сложены из камней и глины. Днем они пересекают громадное озеро и входят еще в один узкий канал, который должен привести их к месту назначения. Они окликают парня, сидящего на верхушке пальмы и срезающего кокосы, и тот дает последние указания:

— Плывите вся время прямо — не оглядывайтесь ни налево, ни направо! Через фарлонг будет еще один канал. Сворачивайте туда. А потом увидите десять или сто ступенек вверх.

«Десять или сто ступенек» оказались четырнадцатью и так плотно заросли мхом, что они их едва не пропустили. Лодочник помог Руни донести пожитки до задней калитки, которая проржавела и свисала с петель, но дальше идти отказался.

— Еще одна просьба, — говорит Руни, отсчитывая столько банкнот, сколько лодочник за раз никогда в жизни не видел. — Продай мне свою лодку.

Его первая ночь проходит в единственном из шести полуразрушенных кирпичных домов, в котором сохранились две целые стены и клочья соломы наверху. На закате видно, как камень шевелится — змея грелась на солнце. Лежа на спине, прислушиваясь к шебуршанию мышей, Руни глядит в звездное небо и сомневается, в здравом ли он уме. Словом «лазарет» раньше называли карантинные пункты, где можно было изолировать инфекционных больных, но со временем в Индии так стали называть больницы для прокаженных. Здешний лазарет спрятан в самом дальнем углу этой земли заводей. Его построили и разрушили португальцы, восстановили и разрушили голландцы, вновь отстроили шотландские протестантские миссионеры. Клеймо неудачи легло на это место столь прочно, что и через десятилетия после того, как последняя миссия покинула его, никто не предъявил права на участок.

Утром, взяв в руки палку покрепче, Руни изучает обширные владения. Он обошел периметр, обследовал каждое разрушенное здание, прозондировал колодец и осмотрел сохранившиеся, но ржавые парадные ворота. Выйдя за ворота, он обнаружил ухоженную гравийную дорогу, которая проходит прямо перед лазаретом; в одну сторону она ведет обратно к хижинам и домам деревушки, чей канал он проплывал накануне и где они встретили сборщика кокосов. В другом направлении дорога идет прямо, как пробор, через бескрайние пыльные равнины, потом медленно ползет вверх, а потом резко петляет туда-сюда, превращаясь в горную тропу, похожую на извилистый шрам у подножия призрачных, далеких, титанических, окутанных туманом гор, — Западных Гхатов.

Вернувшись на свою территорию и прикинув стоящую перед ним задачу, Руни падает духом.

— Реальность всегда неприглядна, Руни, — вслух констатирует он. — Когда вскрываешь брюшную полость, она всегда выглядит иначе, не так аккуратно, как на странице учебника.

Взгляд цепляется за белое пятно у парадных ворот. Высокая трава скрывает выцветшие кости человеческого скелета, разбросанные животными. Череп и таз относительно целы, пришпиленные к земле лианами. Это женщина, судя по тазу, и определенно прокаженная, что подтверждает эрозия над скулами. Руни представляет, как она пришла в это место, обессиленная, возможно в лихорадке, надеясь на помощь и облегчение, а вместо этого нашла руины. Она лежала тут, одинокая, без еды и воды. И она умерла. Отполированные кости навевают чудовищную печаль. «Это знак, да, Господь?»

Ночью Руни снится сестра Бригитта из приюта в Мальме, где он вырос. Раньше ему было жалко ее, посвятившую жизнь месту, из которого сам он стремился как можно скорее вырваться. Но сейчас он понимает. В его сне сестра Бригитта вяжет, сидя под лампой, свет которой становится все ярче и ярче, слепит глаза.

А проснувшись, Руни видит в нескольких дюймах от себя две жуткие физиономии, их черты подчеркнуты пламенем свечи, которую они держат под подбородками. Руни испуганно вкрикивает. Они отшатываются с воплем. Две напуганные фигуры прячутся в углу. Руни зажигает лампу.

— Я не хотел напугать вас, — говорит на малаялам Руни, справившись с шоком.

— Мы думали, ты умер, — отвечает мужчина с дырой вместо носа.

Его зовут Шанкар, а женщину — Бхава. Они вернулись с храмового праздника. Бывают такие праздники, где прокаженные собирают милостыню.

— Сюда идти далеко, — признается Шанкар. — Но зато есть стены и крыша, под которой можно спать.