Первая кровь - Держапольский Виталий Владимирович "Держ". Страница 29

— У! — удивленно взметнулись вверх брови Сандлера. — Лермонтов. «Бородино». Откуда?

— Оттуда, — дерзко глядя в глаза немцу, ответил Путилов.

— Ах да, извини, забыл о твоем партизанском прошлом. Несмотря ни на что, Михаил Юрьевич правильно и удивительно точно ухватил суть настоящего командира: как-никак, а послужить ему довелось преизрядно. Да и повоевать не где-нибудь, а на Кавказе. Это отлично, что ты помнишь эти строки. Не забывай их никогда! Командир — воистину отец солдатам в самом прямом смысле этого слова! Если ты научишься быть «отцом» для своих подчиненных, уж поверь мне, что и они не останутся в стороне.

— Да я все понял, герр Сандлер.

— Молодец. Иди, доедай свой завтрак. — Сандлер поднялся со скамейки, показывая, что разговор закончен.

— Слушаюсь! — Вовка вскочил на ноги.

— Свободен! — повторил свое распоряжение Михаэль.

Вовка развернулся на каблуках и припустил рысцой к кухне, надеясь, что оставленная «без присмотра» каша еще не остыла. Он забежал в столовую, топая сапожищами по рассохшимся половицам. В обеденном зале он обнаружил только одного мальчишку — Котьку Полякова, тщательно протирающего мокрой тряпкой усыпанный крошками стол, за которым завтракали дежурные.

— О! Вовка, — заметив командира, произнес мальчишка, — чего так долго-то? Мы уж и пожрать успели.

— Сандлеру отчитывался, — не вдаваясь в подробности, буркнул Путилов, усаживаясь за стол с одиноко стоящей тарелкой. К несказанному Вовкиному огорчению, каша успела не только остыть, но еще и покрыться сверху неприглядного вида серой коркой. Но мальчишке было не привыкать: в отряде приходилось и лебеду с крапивой с аппетитом кушать. А здесь, какая-никакая, а все же каша, заправленная пусть и не сливочным, а растительным, но все-таки маслом. Он зачерпнул кашу слегка погнутой алюминиевой ложкой и отправил пищу в рот.

— Сильно ругался? — спросил Поляков, подвигая поближе к Вовке тарелку с сиротливо лежащими на ней двумя кусками черного хлеба.

— А ш шего ты вшял, фто он ругалшя? — прошамкал Вовка с набитым ртом.

— Как с чего? Ну у вас же там драка была! Да и Петьку с Прохой ты в «холодную» определил. Че ж Сандлеру радоваться-то?

— Не-е, — помотал головой Вовка, проглотив липкий комок каши и запив его сладким чаем, — не обрадовался, но и не ругался.

— И тебе даже не влетело? — не поверил Котька.

— Не-а! — Вовка запихал в рот очередную порцию каши. — Дафе одофрил мои фейстфия!

— Одобрил? — Куликов застыл с тряпкой в руке, стараясь переварить информацию. — Ну, Вовка, ты фартовый! — наконец ожил он.

— Слушай, Коть, а где все наши? — проглотив очередной комок, поинтересовался Вовка.

— Жердь всех увел на склад. Сказал, что нужно приборяк там устроить: банки-склянки, консерву переложить. Так что, как поешь — дуй к ним. Ланге видел, что ты с Сандлером разговариваешь, — ругаться не будет.

— Слушай, Котька, а ты другого слова, кроме как «ругаться», не знаешь?

— Да неприятностей мне не хочется…

— А кому их хочется? — печально улыбнулся Вовка. — Только вот не получается без неприятностей.

— Кто бы говорил? — хохотнул Поляков. — Тебе еще чаю принести? — заметив пустой стакан командира, спросил Котька. — Там еще осталось.

— Неси, — согласился Вовка, протягивая стакан Полякову.

Выдув в один присест стакан мутного остывшего чая, Путилов довольно «крякнул» и сплюнул на пол застрявшие в зубах чаинки.

— Спасибо, Коть, за чай! — от души поблагодарил он товарища, вспомнив наставления Сандлера.

— Ч-что? — Мальчишка, привыкший как должное сносить пинки и подзатыльники вместо простого человеческого «спасибо», даже поперхнулся от неожиданности. — За чай? Дык ведь мне это ничего не стоило.

— А мне было приятно, — честно признался Вовка. — Ведь ты же мог промолчать, что чай еще остался?

— Мог, — не стал спорить мальчишка.

— Вот видишь, а ты предложил… Тебе еще долго здесь?

— А меня Ланге до вечера на кухне прописал. Вроде как на подхвате у фрау Херманн: подай-принеси.

— А, понятно. Тогда бывай. — Вовка неосознанно отсалютовал Котьке уже вошедшим в привычку «зиг хайлем» и неторопливо вышел на улицу.

Туманная промозглая сырость испарилась под лучами теплого солнца, и Вовка с наслаждением вдохнул полной грудью утренний аромат лета. После плотного завтрака на мальчишку навалилось сонное умиротворение.

«Эх! — сожалением подумал он. — Развалиться бы сейчас на травке пузом кверху и лежать, ничего не делая, до самого обеда, разглядывая причудливые барашки стремительно меняющих очертания облаков. Размечтался! — одернул он сам себя. — На склад шагом марш! Не дай бог, пацаны еще что-нибудь отчебучат. А кому за все влетит? То-то же — топай давай! Не ленись!»

Тропинка, ведущая от кухни на склад продовольствия, бежала вдоль заросшего ряской маленького круглого водоема, облицованного замшелым камнем. Вокруг озерца стояли потемневшие от времени мраморные скульптуры — свидетели расцвета барского поместья, на чьей территории сейчас располагалась «Псарня». Возле одной из статуй — голого кучерявого мужика, выставившего напоказ свое немаленькое «хозяйство», даже не прикрытое фиговым листочком, — Вовка спрыгнул с тропы и зашел «бесстыднику» за спину. Затем воровато осмотрелся по сторонам — посторонних вроде бы нет, расстегнул ширинку и без зазрения совести помочился в пруд. Бежать до школьного сортира было лениво. Еще раз оглядевшись (за такое нарушение дисциплины полагалось справедливое возмездие в виде недельной чистки тех же самых сортиров) и не заметив ничего подозрительного, мальчишка вернулся на тропу и, посвистывая, продолжил неторопливое шествие к продовольственному складу. Продовольственный склад — большое приземистое здание, сложенное из красного кирпича, — некогда использовалось бывшими хозяевами поместья под конюшню. Но так как на балансе школы числилось всего лишь две престарелых кобылы, руководство «Псарни» решило переоборудовать помещение. Лошадей разместили в покосившейся сараюшке, подальше от казарм, а бывшую конюшню оснастили полками и стеллажами для хранения продовольствия — получился приличный склад. Тропинка вывела мальчишку на задний двор склада, превращенный Ланге в большую свалку строительного мусора и остатков истлевшей конской сбруи, доставшейся немцам в наследство от старых хозяев поместья — при Советах поместье пустовало. Жердяй постоянно порывался навести порядок на заднем дворе: но то ли руки не доходили, то ли времени было в обрез, и с каждым днем куча лишь увеличивалась в размерах.

Из-за угла склада вывернули двое курсантов, с трудом волочившие по земле, вцепившись вдвоем за один конец, трухлявое бревно — остатки старой разрушенной коновязи.

— Пацаны, я сейчас помогу! — крикнул Вовка мальчишкам, подхватывая бревно за другой конец.

— Благодарствуем! — отдуваясь, произнес Семка Вахромеев.

Дотянув до мусорной кучи, курсанты с облегчением взгромоздили на нее свою тяжелую ношу.

— Фу-у-ух! — Семка смахнул рукавом гимнастерки выступившие на лбу крупные капли пота. — Увесистая фиговина! — хрипло произнес он, сплевывая на землю сквозь крупную щербину в зубах. — Так и надорваться недолго!

— А чего вы вдвоем её поперли? — накинулся на него Вовка. — Чё, трудно было в помощь кого-нибудь взять?

— Так Жердь приказал тащить, — виновато развел руками Семен. — А в помощь некого было — все при деле.

— Да уж, — согласился Вовка, — у Жердяя не забалуешь! Этот длинный фриц из кого хочешь все соки выжмет!

— Угу, а день еще только начался! — с тоской в голосе произнес Емельян Поспелов, маленький, но жилистый мальчишка, конопатый, огненно-рыжий, с постоянным нездоровым румянцем во все щеки.

— Вовка, ну чего, тебе Сандлер сильный разнос устроил? — поинтересовался Вахромеев.

— Не, все в порядке, пацаны! — широко и открыто улыбнувшись, ответил мальчишка. — Даже благодарность вынес…

— Во дела! — покачал головой Поспелов. — Слышь, Вован, а ведь Сандлер после того случая… Ну когда ты ему…