Аут. Роман воспитания - Зотов Игорь Александрович. Страница 85

Мы медленно спустились к лагуне, вот и лодчонка. Я сел на весла, Мария на корму. Вода у берега желтая, словно жидкое золото, никогда такой не видел. Пустынный городок сзади. Полоса пляжа кончалась с одной стороны лесом, с другой – парком. В колониальные времена это место не пустовало, о чем говорят несколько широких навесов над стоявшими когда-то вдоль берега барами – они уже наполовину развалились, а когда-то под ними отдыхали ленивые колонизаторы. Вытянув мертвенно-белые, поросшие черными волосками ноги, они посасывали коктейльные трубочки, лениво любуясь колониальным пейзажем. Белая немочь. Еще несколько лет – и от навесов не останется и следа. И слава богу.

Длины в лагуне километра два, а ширины – полкилометра, и там, за песчаным, поросшим буйной зеленью холмом, дыбились первобытно, нереально высокие ярко-синие океанские волны.

Где-то на середине лагуны желтая вода вдруг становится почти черной – очевидно, дно здесь уходит резко вниз. Над нами летит стая фламинго. Пара розовых перышек падает прямо в лодку. Одно из них – до сих пор на моем рабочем столе.

Мы пересекли лагуну и увидели узкую, метров десять шириной, протоку, соединяющую ее с океаном. Шум прибоя заглушает все другие звуки, так что нам с Марией приходится кричать.

Я вытягиваю лодку на берег, мы взбираемся на холм.

– Вот место, где бы я хотел жить! – кричу байроном.

– И я с тобой? – улыбается она.

– Разумеется. Но не сейчас – к старости. Как Хемингуэй. Представь нас с тобой в старости. Страшно? Не бойся, до старости я не доживу!

Это и был рай в моем понимании. Не Баунти, а первобытная мужская ярость океана, соединенная с первобытным женским умиротворением лагуны. И соединяла две стихии, точно пенис, протока, бурлящая очередным оргазмом в бесчисленной череде океанских валов. Невероятное зрелище.

Я обнял Марию, нежно положил ее на песок прямо на вершине холма. Я до сих пор очень остро помню все ощущения того солнечного утра. Особенно, когда гляжу на перышко фламинго. И живо представляю: я умру, войдут в кабинет чужие люди, смахнут его на пол, уборщица заметет его в ржавый совок и священная реликвия сгинет навсегда в миллионах тонн мусора на смердящей подмосковной свалке. Оно растворится, истлеет, исчезнет, быть может, даже раньше, чем память обо мне.

Легкое, невесомое, розовое.

Нежное, как розовая киска моей исчезнувшей навсегда Марии. Я так, так любил тебя, Мария. Я так, так люблю тебя, Мария!

Ужас. Хаос. Ночь.

Я наткнулся на чье-то тело, и как раз в этот миг в полусотне шагов передо мной разорвалась граната. Короткая вспышка. Я падаю и успеваю понять, что подо мной лежит Роберту. Взрыв. Сперва я не понимаю ничего, потом понимаю, что оглох, потом понимаю, что весь в земле, что даже во рту (я что – открыл рот?!) земля. Но постепенно слух возвращается. Меня кто-то трясет за плечо:

– Команданте, команданте!

Я не разбираю, не могу разобрать, кто это – отблески пламени хоть и пляшут на черном лице зовущего, но искажают его.

– Что? Что?

– Надо уходить! Нас окружают, они всюду, всюду!

– Да-да, уходим, уходим! Скажи всем, что уходим! Туда, – я показываю назад в сторону машины.

Роберту почти засыпан землей, лишь упругая попка торчит. Я гляжу на ее гармоничные очертания и понимаю, что ее обладатель уже мертв. Роберту не шевелится. Я просовываю руку под его живот и пытаюсь перевернуть на спину. Сначала не получается. Тогда я привстаю на колени, что, конечно же, безумие, и переворачиваю его. Да, он мертв, глаза раскрыты, белки тускло переливаются отсветом пожара, а шея разворочена так, что уже и кровь, похоже, вытекла. Я переворачиваю его обратно, на живот, зачем-то стряхиваю рукой землю с его попки, шепчу:

– Прощай, Роберту.

Конечно, я помню этих датчан, их привели в лагерь накануне того дня, когда я ушел на свое последнее задание. Война для меня заканчивалась. Только я об этом еще не подозревал.

Далама воодушевился, он поручил мне готовить покушение. Для начала я отправился через границу в Комати-Буш на встречу с майором Джекобом Торпом, – он координировал действия повстанцев с юа-ровской стороны. На перекрестке в центре городка в наш лендровер подсел человек в штатском, что-то сказал шоферу и только потом поздоровался со мной. Мы выехали из городка.

– Простите, куда мы едем?

– Не беспокойтесь, майор Торп приказал мне отвести вас в другое место. Это недалеко, в парке Крюгера.

Конспирация, решил я и стал глазеть в окно. Две соседние страны отличались друг от друга разительно. Здесь-ухожено, подстрижено, цветуще. Отличные дороги, не хуже американских, прекрасные виллы, сытость во всем. Там – бездорожье, нищета, голод.

Майор Торп ждал в ресторанчике у въезда в знаменитый национальный парк Крюгера – со слонами, жирафами и прочей фауной. Мы сидели на веранде второго этажа совершенно одни: туристов не было – не сезон, что ли. Я вкратце изложил свой план. Майор (я сейчас совершенно не помню его внешности, помню только, что росточком он был невелик, с меня, но плотный, почти толстый, и помню мощный подбородок – почти квадрат) выслушал меня без тени эмоций, достал из нагрудного кармана блокнот, выдрал листок и по пунктам изложил свои замечания. Их я запомнил хорошо:

1. Насколько надежны наши информаторы в столице? Для такой операции нужны по крайней мере два независимых подтверждения о президентском полете, поскольку передвижной радар легко засечь. Следовательно, права на ошибку нет.

2. Где гарантия того, что пилоты поверят сигналу радара, а не своим собственным глазам? Обычно они держат в поле зрения береговую линию. Следовательно, операция может быть успешной только в случае ночного полета.

3. Как мы собираемся рассчитать местонахождение передвижного радара? Оно должно быть таковым, чтобы самолет не упал на территории ЮАР. К тому же сигнал должен быть мощнее сигнала, исходящего из радара аэропорта. Следовательно, требуется очень точный расчет.

Последний пункт смущал меня более всего. Кто в нашем лагере способен сделать такие расчеты? Впрочем, майор Торп меня утешил: этот пункт он с коллегами возьмет на себя.

Потом мы с ним молча обедали, выпили по стакану пива, он скомкал листок с вопросами, положил в пепельницу, поджег. Расплатился, встал, ушел. Вечером я вернулся в лагерь.

По документам выходило, что я – гражданин Королевства Дания Георг Даниэльсен, бизнесмен, владелец мебельной фабрики, изучаю рынок ценных пород дерева.

В Мукумбуре я поселился в отеле «Маритиму», единственном более или менее приличном на фоне всеобщей разрухи. Отель на набережной, окна номера глядят на океан.

Три дня без войны. Я, в полном соответствии со шпионской легендой, ходил по мебельным магазинам и фабрикам. Рассматривал, приценивался, расспрашивал продавцов и хозяев – все сплошь индусов, они держали торговлю в стране. Сперва я немало удивлялся странному изобилию всевозможных кроватей, секретеров, тумбочек, кресел… Кто все это покупает в этой нищей, голодной стране? Потом успокоился: коли есть предложение, значит, есть и спрос. А как иначе?

Мне казалось, что легенду свою я отработал на все сто, если не на двести. За эти три дня я превосходно научился различать породы местной древесины: и шоколадно-фиолетовый палисандр, и розоватые жамбир с макарангой, и лимонную кесарию, и красную стромбосию, и желтую хлорофору…

Сажусь за столик, заказываю жареные креветки и бутылку vinho verde. Солнце ушло за угол, на веранде – тень и прохлада. Пустынный пляж, вяло плещется коричневатая прибрежная вода. Завтра вечером я сяду в самолет и полечу в столицу. Лету меньше двух часов: не успеешь подняться – уже на посадку.

Но главное – время полета. Он пройдет в темноте, так что я смогу посмотреть, что и как, и, если получится, поболтать с летчиками.

На другом конце веранды оживление. Я увидел ее сразу: она была в форме местной авиакомпании – розовая блузка и темно-коричневая юбка. Она пристроила свой чемодан на колесах у парапета, помахала кому-то рукой. Появились еще две девушки, тоже в форме. Стюардессы. Видимо, только что прилетели с рейсом, приехали в отель и сразу обедать.