Аут. Роман воспитания - Зотов Игорь Александрович. Страница 84

Намазался противомоскитным кремом, хлебнул виски – пару изрядных глотков – и тут же уснул. Проснулся от оглушительных выстрелов и запаха гари. Я подполз к циновке, служащей дверью, и высунулся на улицу. Горели хижины в противоположном конце деревни, оттуда же раздавалась беспорядочная пальба.

Но видно никого не было – ни жителей, ни бойцов. «Уазик» стоял на прежнем месте, неподалеку от моей хижины. Я подполз к нему и нащупал ключи. Почувствовал движение на заднем сидении. Вздрогнул, обернулся – на меня таращились белки.

– Сеньор команданте! Это я, Лигорио…

– Дьявол! Что ты тут делаешь?

– Жду, – без затей сообщил он.

– Где Роберту?

– Там, он там, – Лигорио показал рукой в самое пекло.

Ну да, где ж ему еще быть, этому мачо.

– А ты что? – спрашиваю.

– Мне велено охранять сеньора команданте. И машину.

– А жители где?

– Ушли. В буш ушли, сразу ушли, как стали стрелять.

– Ясно.

Я растерялся. Не испугался, а именно растерялся. Потому что ночь. Стреляли, казалось, отовсюду, со всех сторон стучали автоматы и ухали гранатометы. По кому? По каким целям? Бог весть.

Я завел двигатель, включил заднюю передачу. Мотор сразу заглох. Я вообще-то водила неважный. Так, в Нью-Йорке только, когда мы с Лизбет и ее подругами ездили в Нью-Джерси на пикник, она мне давала изредка порулить по проселку.

И такое очень бывает – этот полубезумный юнец тоже родился в Ростове. Случайно и, так сказать – заездом, но факт – он мой земляк. Мне это показалось любопытным совпадением, я даже был готов искренне перебороть свою к нему неприязнь. Я смотрел на него, пока он разглагольствовал. Вполне в моем вкусе: худенький, с почти изможденным лицом, аристократичная аккуратная попка, нервные пальцы… Но и какое-то едва уловимое уродство, юродство даже (вот ведь одна буква – а сколько смыслов!). Но чем неуловимее оно, тем отвратительнее, вот что я вам скажу. Не люблю сумасшедших, до рвоты не переношу безумия. Потому что нет ничего менее эстетичного, чем безумие.

Но ведь и сама встреча с ним в этот мерзкий ноябрьский день была безумной по совпадениям. Ну Ростов – ладно, мало ли кто имел несчастье родиться в Ростове. В конце концов гораздо большим несчастьем было бы в Ростове помереть… Но вот:

– А вы, Вениамин, и в Африке тоже воевали? Да?

– Да, воевал, – сухо ответил я.

– Да я читал, я читал ваше интервью. Вы ведь хотели книгу написать. Написали уже?

– Нет еще. Пишу.

– Мой староста, ну, в Копенгагене, который нас… в общем, обслуживает… он тоже в Африке был. Георг Даниэльсен, может, слыхали?

– Нет, не слыхал, Африка большая.

– Он в плену был. У бандитов. Вместе со своей женой, с Ингрид. Он льва ел! Печень льва, представляете? Их лагерь разбомбили, но они остались живы…

– И слава богу! – я всячески давал ему понять, что он мне надоел.

Еще раз завел – еще раз заглох. Жарко свистнуло рядом с ухом и стукнуло сзади.

– Ой!

Это Лигорио.

– Что такое?

– Пуля, сеньор команданте, пуля! По нам стреляли! Разбили стекло.

Это меня встряхнуло. Я опять завел мотор, «уазик» ломанулся назад сквозь заросли и остановился. Я включил переднюю скорость и опять врубился в буш. Остановился. Ключи оставил в замке, велел Лигорио сидеть, взял автомат и вылез из машины.

Как-то, еще в эпоху моего «завоевания» Москвы, когда я приехал в столицу из Ростова с десятком кое-как, вкривь и вкось перепечатанных на убогой машинке рассказов «из провинциальной жизни», которые принялся носить по редакциям советских журналов, в метро я наблюдал странную сценку. Было что-то около полуночи, я спустился на станцию (кажется, «Ботанический сад»). Пустой зал, только пара поздних пассажиров вдалеке. Следом за мной зашла туда компания глухонемых, мужчин и женщин, отчаянно жестикулирующих. Я остановился на платформе, ожидая поезда в центр, они напротив – ждали обратного.

Я бы не обратил на них внимания, если бы не странные звуки. Оборотившись, я увидел – они дерутся! Натурально дерутся, как нормальные люди, машут кулаками, ногами, вцепляются друг другу в волосы, – причем и женщины тоже! И все это – абсолютно беззвучно: шлеп по морде! Еще раз – шлеп! Разбегутся, пальцами помашут и снова: шлеп, шлеп!

Бог ты мой, какое же это удовольствие – наблюдать жестоко дерущихся людей в «чистом виде»! Не базлая, без музыки, без рева боксолюбивых зрителей! Какой-то изначальный, безобразный и бессмысленный хаос. Шлеп! – отхаркивается выбитый зуб вместе с кровавым сгустком! Шлеп! – сочатся кровавые сопли!

Но мой поезд – и зрелище осталось сзади.

Парадоксальным образом я вспомнил эти глухонемые шлепки, когда полз с автоматом к пылающей деревне. По сути – та же чистота жанра, только вместо шлепков оглушительная стрельба.

Ночь. Хаос. Ужас.

Нет, меня никто не разжаловал. Да и как меня, добровольца освободительного движения, можно было разжаловать? Того, кто сам, по собственной инициативе, прилетел на неведомый континент, в чужую страну воевать за правое дело!

Просто сменилось амплуа – я стал советником Даламы по «советским вопросам». И именно в момент моего превращения я вспомнил ночной разговор с Каспаром и его замечательную придумку.

Утром чем свет я отправился к палатке Даламы. Он сидел в одиночестве и пил чай с лимоном!

– О, как это по-русски, Саша! – веселым полушепотом воскликнул я.

– Да. Это единственное, что я полюбил у вас, – отвечал он и предложил чаю.

Я сел напротив, помешивая сахар в большом коктейльном стакане с густым черным чаем. Далама пил не тот, не изысканный darjeling, что привозили из ЮАР, он пил этот странный, с густым вяжущим вкусом и черный как смоль местный.

– Президент ведь часто летает, Алешандре?

– Что ты имеешь в виду?

– То, что он летает почти над нами.

– И ты туда же! Ты тоже хочешь сбить его самолет. Мне предлагают это чуть не каждую неделю. Только вряд ли получится. Во-первых, как ты узнаешь, кто именно летит. А если это рейсовый борт из того же Йоханнесбурга? А во-вторых, кто и как будет его сбивать? Даже если мы найдем специалистов, как долго мы будем держать их на маршруте? И как мы узнаем сам маршрут?

– Но ты же летчик, Алешандре! Ты получаешь оперативные данные от наших людей в столице. Чего же проще?

– Чего проще? – он отхлебнул из стакана и помял ложечкой ломтик лимона. – А то, что если мы ошибемся, другого шанса не будет. Представь, если мы собьем не эту гориллу, а рейсовый самолет с невинными людьми? Хлопот не оберемся. Нет, наша задача – потихоньку, но неуклонно, как питон, сжимать кольцо вокруг столицы. Она сдохнет, и никакие твои советские коммунисты ей не помогут. Она сдохнет.

– А теперь послушай меня, летчик. Ты случайно не помнишь, на какой частоте работают приводные маяки аэропорта?

Лицо Даламы вытягивается. Он тянется рукой назад и вниз – к изголовью раскладушки, где стоит квадратный черный кейс с летными картами.

– Горилла не просто сдохнет, он красиво сдохнет! – торжествует мой голос.

Риск в самом деле минимальный. Мы не собирались ни в кого стрелять, не собирались держать в лесах группу диверсантов, способных сбить президентский самолет, заходящий на посадку. Это было опасно: во-первых, диверсанты могли сбить любой другой летящий над ними объект, а во-вторых, они были бы вынуждены постоянно менять дислокацию, таская с собой «Иглы». В этих местах остаться незамеченным даже и одному человеку, не то что целой группе больше одного дня практически невозможно. Местные жители обладали поистине звериным чутьем на чужаков, и о любом их появлении становилось известно всей округе, всем окрестным селам буквально в течение получаса. Мы могли действовать там только большими группами, ликвидация которых требовала настоящих воинских операций. И, конечно же, как раз на маршруте воздушных судов, летящих в столицу, постоянно несли службу мобильные правительственные войска. Убить президента можно было, лишь заманив его в ловушку. Каковую мне и поручено было соорудить.