До свидания, Сима - Буркин Станислав Юльевич. Страница 44

Около часа мы ехали вдоль промышленных пригородов Барселоны. Мне указали на застроенный крохотными домиками крутой склон над дорогой и сказали, что это кладбище, где, как я понял, припеваючи живут испанские жмурики. Потом мы проехали мимо бухты с ярко освещенным океанским лайнером и бесконечной стеной вдоль берега из разноцветных контейнеров, выехали за пределы города и заскользили по гладкой ярко освещенной трассе, по сторонам которой густела ночь. Высокие фуры, усыпанные разноцветными огнями, как угрожающие тараны, поднимались из мрака и свирепо проносились мимо нашего микроавтобуса. Резко началась гроза, по стеклам забарабанили водные кляксы, Хавьер включил дворники, поднял боковое окно, и в машине стало глуховато. Шоссе было широкое, мы разгонялись по нему, но вдруг на нас начинала нестись цепь света, и Хавьер сбрасывал скорость. Поперек дороги, словно непреодолимое препятствие, выстраивался десяток будок со шлагбаумами. Хавьер останавливался, платил и разгонялся заново, пока перед нами не растягивалась новая стена дорожных сборов. И так продолжалось до тех пор, пока мы не объехали рондо и не свернули с трассы в густую древесную тьму. Мы быстро поехали по колдобинам черно-белой от фар неасфальтированной дороги и остановились, как мне показалось, в лесу.

— Добро пожаловать на виллу Аматле! — лучезарно объявила Мигуэла, и мы полезли из машины в прохладный остаточный дождь. Пахло грозой и мокрой пылью. Собака залаяла и весело забегала вокруг микроавтобуса, отчего я тоже чуть было не забегал.

Хозяин сказал: «Сезам, откройся», и ворота сами собой разъехались, мы с сумками побежали в дом, а он еще остался, чтобы поставить машину.

Войдя в одинокий ночной дом непонятных размеров, где прихожая отсутствовала, мы сразу оказались в просторной гостиной с камином, белыми диванами и широким плазменным экраном встроенного в стену телевизора. Я сразу узнал эту обстановку по западным фильмам и понял, что за овальным столом в левом углу с минуты на минуту начнется идиллический семейный ужин.

Ели сырную пасту с шампиньонами из огромных плоских тарелок. Тогда же меня научили накручивать спагетти на вилку, упирая ее зубчиками в углубление ложки. Семейство много и приглушенно разговаривало по-испански, то и дело весело обращаясь ко мне с вопросами, а я устало моргал и мечтал поскорее увидеть свою комнату.

Комната у меня оказалась крохотная, и ничего в ней не было, кроме высокой кровати, стола с устаревшим компьютером и аквариума с черепахой, у которой всю ночь должна была гореть красная лампа, превращавшая мою новую обитель в лабораторию страха. Располагалась она на втором этаже напротив одной, как я понял, из двух ванных. Когда я остался один, то сел на кровать, еще чувствуя на щеке материнский поцелуй Мигуэлы на ночь, и стал думать, почему это я не заслужил сестринского поцелуя от Мерседес и еще о предстоящем увеселительном лете в Испании. Окно было распахнуто, и из него томными порывами веяло мокрой духотой сада. Из переписки я знал, что вилла Аматле находится на берегу Средиземного моря, но видно сказочный берег из моего окна или нет, я понятия не имел.

Я лег в постель, и мне стало очень душно. Всю кожу у меня начало покалывать, словно я был с ног до головы укутан верблюжьим одеялом, но ничего, кроме простыни, на мне не было. Знаете, так бывает в знойную погоду. Я встал, натянул шорты и хотел залезть под душ, но в ванной, которая была напротив меня, оказался ремонт и вся сантехника, кроме одинокого зачехленного полиэтиленом унитаза, отсутствовала.

Тогда я пошел искать ванную по другой стороне от лестницы. Навстречу мне вышел Хавьер в махровом халате.

— Ты, наверное, ищешь туалет? Прости, мы забыли тебе показать.

— Я хотел бы принять душ, — как-то великосветски признался я.

— Заходи, — открыл он передо мной дверь. — Если ты не против, я тут тоже какну и заодно зубы почищу.

— Нет! Нет! Спасибо, я подожду, — испугался я этакой фамильярности.

— Да заходи, заходи.

— Честное слово! — запротестовал я. — Постою в коридоре, тем более что мне нужно собраться перед душем с мыслями. Ведь это будет мой первый душ за границей, — сказал я и понял, какую все-таки чушь спорол.

— Хозяин — барин, — пожал плечами испанец и, подмигнув, вошел в ванную.

Господи, думаю, куда я попал? И вдруг, откуда ни возьмись, незнакомая мне девочка лет одиннадцати в одних трусиках, худенькая, с двумя маленькими коричневыми сосками на ребрах выбежала на цыпочках из темноты коридора и уставилась на меня большими не глазами, а выражаясь по-арабски, черными солнцами. Я хотел галантно отвернуться, но тут же уловил в ее мощном взгляде нечто безразлично козье.

— Ольа! — сказала она тонким голоском. Новая испаночка моргала спросонья и, кажется, не могла сообразить, кто я такой и откуда я взялся в ее гнездышке. Она о чем-то еще спросила меня по-испански, указывая тонким пальцем на дверь ванной. Я, как последний индюк, растерялся и пожал плечами. Она недовольно хмыкнула и скрылась в ванной вслед за Хавьером.

— Стой! — запоздало крикнул я в полный голос, но девчонки и след простыл.

Боже мой! Боже мой! Куда я попал? Вот это обычаи! Вот что значит раскрепощенные европейцы и марши сексуальных меньшинств. Не то что мы, чопорные дикари с далекого севера. Я подумал, что если в этом доме живет столько миловидных женщин, то, в общем-то, это не такой уж и плохой обычай. Только вот этот Хавьер совершенно лишний. И, слава богу, что старуха Эль-Джульетта жила в деревне. Потому что с ними нудистничать у меня не было и нет никакого желания.

Через пять минут Хавьер и мучачес вышли, потирая волосы полотенцами, пожелали мне спокойной ночи и пошли, о чем-то тихо хихикая, а я застыл в ступоре, провожая их мрачным взглядом. Не успел я прийти в себя, как еще одна дверь распахнулась и из нее вышла Мерседес в шелковом фиолетовом халатике.

— Ты что здесь стоишь? — весело спросила она.

— Видите ли, я хотел принять душ, а тут…

— Ну так пойдем, чего ты стесняешься? — Ловко, как рысь, взяла меня лапой сзади за шею и провела перед собой в заклятую ванную комнату. Все у меня внутри сжалось, и я уже было попрощался со своей холеной невинностью, как вдруг обнаружил, что за дверью предбанник с тремя дверьми — в туалет, в душ с дополнительным клозетом и в сауну.

Так оказалось, что я — идиот и что у Мерседес есть младшая сестра от брака матери с Хавьером. Звали ее Матильда, и она мне тоже очень понравилась. Она мне правда очень понравилась. Но крутить я решил со старшей.

После завтрака почти все разъехались по делам, а Мерседес повела меня показывать Лорэт де Мар — современного вида туристический городок на Коста-Браве, в черте которого находились имения Хавьера. Сам он, как мне объяснила Мерседес, был владельцем сети баров «Робин Гуд» по всей Каталонии.

Мы широкой полукилометровой дугой спустились на складных самокатах по крутому тротуару мимо вилл к шоссе, вскоре превратившемуся в главную улицу, и, сунув самокаты в сложенном виде в мой рюкзак, пошли по ослепительному белому городу.

— Мерседес, это твой новый парень? — весело спросил молодой индиец, раздававший рекламки «Робин Гуда» на перекрестке, спросил так, как будто меня не было рядом с моей элегантной дамой, которую негодяй пожирал взглядом сверху вниз.

— Да, мой русский бойфренд, — запросто согласилась Мерседес.

Я бросил победный взгляд на хама из-за ее локтя, но хам продолжал меня игнорировать.

— Ты придешь сегодня вечером в «Робина»?

— Посмотрим, — пожала плечами Мерседес. — Если мой парень согласится, — потрепала она мой затылок.

— Ну ладно, — засмеялся индиец, — тогда буду ждать. Хавьер обещал сегодня танцы с огнем.

— А что такое танцы с огнем? — спросил я у Мерседес, когда мы пошли дальше.

— Это представление испанских мальчишек, которые жонглируют факелами. Хавьер нанимает их, чтобы привлекать клиентов. Если хочешь, пойдем как-нибудь посмотреть.

Сначала город мне показался слишком уж каким-то американским. Большие белые здания с бассейнами во дворах и отели, окруженные пальмами. Но вдруг мы свернули в узкую приземистую улицу со сплошными магазинами и попали совсем в другой мир, будто из Чикаго перешагнули в Рио-де-Жанейро. Всюду толпы крикливого народа, все торгуют, и примерно половина продавцов кричат, зазывая народ на английском, русском и других языках.