Охота на гончих - Федотова Надежда Григорьевна. Страница 52

– Ты видел? – Голос дружинника был хриплый, словно от страха. – Ты их видел?

Творимир шагнул вперед, обогнув замершего норманна. Огляделся. Как и предполагалось – никого. Вот уж правду говорят, лиха беда начало! Мало ему пурги, мало хлопот, так еще и…

– Эх?

Слева в стремительном вихре мелькнула темно-серая юркая тень. Мелькнула и исчезла, зато появилась вторая – уже справа. Собаки? Воевода насмешливо ухнул – хорош ярл Гуннар, коль его бойцы живности домашней боятся. Псы у северян здоровые, лютые, но уж своих-то знают?

Хотя, ежели подумать, двор-то конунгов. А Йорни не из его дружины. Не говоря уж о Творимире. Еще и правда вцепится какая шельма! Русич поудобнее перехватил посох. К собакам, в отличие от волков, он относился вполне терпимо, но и ноги свои ему были дороги.

– Эх!

Вновь налетевший порыв ветра, хлестнув по глазам снежной плетью, заставил зажмуриться. Воевода тихо зашипел. Вытер лицо рукавицей, разлепил веки – и встал как вкопанный: прямо перед ним, вся в белых завитушках метели, каменным изваянием застыла остроухая собачья фигура. Большой серый пес с черной мордой, похожий на волка, стоял прямо перед Творимиром и, не мигая, смотрел на него. Русич почувствовал себя неуютно – глаза бесстрашной псины были пронзительно-голубые, в грозовую синеву, с яркими звездочками зрачков. Он никогда не видел у собак таких глаз.

Отбросив неприятные мысли, Творимир замахнулся на пса палкой. Однако бесстрашную скотину жест воеводы не впечатлил: пес лишь встопорщил уши и принюхался, словно раздумывая, достоин ли двуногий его пристального внимания. Посох снова взлетел кверху, целясь прямо в центр гладкого серого хребта, но пес не стал его дожидаться. Текучим движением вывернувшись из-под удара, он сделал молниеносный бросок вперед, перехватил толстую деревяшку челюстями…

– Эх!

Рывок с проворотом – и опешивший Творимир понял, что его пальцы сжимают воздух. А толстенная буковая палка зажата в капкане белых собачьих клыков. Ровно посередине. Глубоко внутри заворочался потревоженный зверь, но русич усилием воли заставил его утихнуть. Прорываться, пока у пса пасть занята? Так ведь он тут не один, остальные со спины броситься могут. Йорни сопляк, помощи от него не жди, а если Гуннарова дружинника порвут невзначай, командир с него, Творимира, шкуру спустит – довольно им и ярловой дочки, еще за бойцов чужих отвечать не хватало! Только что ж теперь, так и топтаться по колено в сугробах, как слепой на распутье?.. Словно прочитав мысли воеводы, пес тихо фыркнул. Потом повернул башку, внимательно посмотрел Творимиру в глаза и резко сжал челюсти. Хрустнуло – громко, коротко, и по обе стороны черной морды упали в снег две половинки посоха. Швырнется, нет? Русич медленно попятился. Заслонил плечом тщедушного часового, чуть прикрыл веки, сосредотачиваясь… И вдруг понял, что обороняться им больше не от кого.

Зверь исчез. Беззвучно, бесследно. Только на снегу остались валяться два разлохмаченных куска буковой палки. Творимир медленно моргнул. Потом встряхнулся и завертел головой по сторонам. Снег, ветер, глухое завывание метели – и никаких собак. Но не могли же они ему почудиться? Уж этот, голубоглазый, точно не мог! Терзаясь сомнениями, воевода обернулся к Йорни. Норманн стоял рядом, стиснув пальцами древко почти угасшего факела. Стоял молча, очень прямой и очень белый. И застывшим взглядом пялился на останки посоха.

– Эх?

Караульщик вздрогнул. А потом, придя в себя, впился мертвой хваткой в локоть воеводы:

– Они ушли?

– Эх??

– Ай, не важно! Пойдем скорее! Метель в самой силе, кабы беды не вышло… Да шевелись же ты, чего уперся?!

Дружинник нервно оглянулся, потом швырнул факел в ближайший сугроб и торопливо потянул ничего не понимающего Творимира за собой.

– Эх! – воевода попытался выдернуть локоть из цепких пальцев норманна, но, к вящему своему удивлению, не сумел. Тощий нескладеха, которого, кажется, щелчком прибить можно было, вдруг обнаружил такую силу, что Творимир аж диву дался – откуда что взялось? С другой стороны – чего брыкаться, пускай тащит, главное, чтоб с улицы да к очагу жаркому!.. Малахольный какой-то, подумал Творимир. И, прислушавшись к бормотанию дружинника, недоуменно наморщил лоб.

– Псы, – невнятно донеслось сквозь тоскливые завывания метели. – Псы вернулись. Да кто ж их привел-то сюда, храни нас Один?!

Жила, поерзав на тюфяке, тихо ругнулся и встал. Сделал шаг к входной двери, прислушался, проверил засов…

– Ты чего? – поднял голову Херд. – Сам же запирал.

– Да так. На всякий случай.

Товарищ зевнул во весь рот:

– Откуда тому случаю взяться? Лорд Мак-Лайон такого шороху навел! А щас еще Рыжему все расскажет – город ежом встанет. Вздремнул бы ты лучше, Жила, пока возможность есть. Уж всяко убивец тот к нам не полезет! Чего ему тут ловить-то?..

– Может, и есть чего, – хмуро отозвался дружинник, оставляя засов в покое. – Нам откуда знать?

Он прошелся по тесным сеням, вновь покосился на закрытую дверь и обернулся в сторону перегородки на жилую половину. Вспомнил заляпанный кровью стол, прикрытое простыней тело дочери ярла, которое никто так и не сподобился унести. «Вот уж не дело, – осуждающе подумал боец. – Тепло, запах скоро будет. Ей больше ничем не поможешь, а врачевательнице каково? И спасти не смогла, и сиди теперь в одном дому с покойницей! Пусть Хейдрун у нее на руках отошла, а все ж боязно небось? Вон шуршит там чем-то, не спится, видать…» Он, поколебавшись, заглянул в комнату. Обрывки бинтов с пола были убраны, кровать застелена, на стол поверх простыни наброшено лоскутное одеяло. Нэрис и правда не спала. Только до трупа, дожидающегося своего часа в пяти локтях от нее, леди определенно не было никакого дела: придвинув поближе к очагу низкий табурет, она раскладывала на деревянном сиденье блестящие склянки, что-то сосредоточенно бормоча себе под нос. Рядом стоял открытый саквояж. Жила качнул головой – крепкая женщина, однако! Или привычная просто? С таким-то супружником… Норманн чуть подался вперед.

– Вроде чистая, – услышал он. – Но стенки влажные и запах есть, стало быть… Нет, не яд. Да и зачем бы он, спрашивается? Ножом же били.

Леди Мак-Лайон перегнулась через саквояж, уцепила пальцами связку лучины и, выдернув одну, потоньше, намотала на ее верхушку клочок корпии. Взяла с табурета крохотную склянку, придирчиво оглядела со всех сторон… А потом, аккуратно введя в узкое стеклянное горлышко край лучины, мазнула несколько раз корпией по дну пузырька. Жила вытянул шею: подобные манипуляции он видел впервые. Зачем это ей? Врачевать ведь больше никого не надо!

Нэрис с величайшей осторожностью извлекла лучину из склянки и поднесла к носу. Принюхалась. Задумчиво наморщила брови, оглянулась через плечо на стол.

– Ну точно есть! – уверенно сказала она, ни к кому не обращаясь. После чего быстро выпрямилась и, не выпуская из рук лучины, шагнула к столу. Свободной рукой отдернула простыню с головы покойной, еще раз принюхалась к кусочку корпии и, выдохнув, склонилась над застывшим лицом Хейдрун. Дружинник округлил глаза. Навалился плечом на перегородку, силясь рассмотреть, что понадобилось леди Мак-Лайон от несчастной покойницы и…

Скри-и-ип!

Предательское дерево выдало его с потрохами. Нэрис рассеянно обернулась на звук:

– Что?.. А, это ты, Жила!

– Я… Простите, ежели беспокою, госпожа, да только…

Она отмахнулась. Снова поднесла к носу лучину, подумала и позвала:

– Иди сюда. Может, хоть ты разберешь?

Уговаривать себя норманн не заставил. Мертвяки ему были не внове, торчать у двери вместе с зевающим Хердом надоело до икоты, да и любопытно стало: что шустрая жена советника выдумала на этот раз?.. Он подошел к столу, бросил взгляд на саквояж, на разложенные подле склянки с непонятным содержимым и честно признался, что помочь – это он с удовольствием, да вот только лекарской науке не обучен.

– Не важно. – Нэрис без предисловий вытянула руку и сунула свою лучину дружиннику прямо под нос. – Нюхай!