Притяжение влюбленных сердец (СИ) - "Цветы весеннего сада". Страница 190

Губернаторша сунула письма отцу, а сама схватила непутевую дочку за отросшую за лето косу и потащила ее к дивану. Следом на испуганную барышню посыпались пощечины, одна за другой. В голове зазвенело. Арина плакала, она покраснела, нос от слез отек и перестал дышать.

- Вы то куда смотрели, мадемуазель Пегова? - возмутилась губернаторша.

- Елена Константиновна, я клянусь, барышня все время у меня на глазах была. Только почивать и отпускала от себя я ее. Все время занимала.

- Да если б это было так, смогла ли она бы такими непотребствами заниматься!

Отец в это время бегло читал переписку дочери с неизвестным молодым человеком. От письма к письму тон сообщений сменялся на все более и более откровенный. И, что самое главное, барышня сама проявляла инициативу. Ее адресат поскромнее был. Все было понятно и без пояснений. Позор то какой!

Наконец отец встал и дал хорошую оплеуху дочери.

- Безмозглая! Может сразу выгнать тебя, да за желтым билетом отправить? Тебе в самый раз будет. Где ты встречалась с ним? Отвечай! Я его из-под земли достану.

- Мадемуазель! Где Арина могла с ним познакомиться? - обратилась госпожа Хорошкина к воспитательнице.

Компаньонка ушла в глухую оборону, лишь повторяя, что Арина Владимировна была у нее на глазах и она ведать не ведает, как барышня так умудрилась.

Арина не хотела выдавать Алексея Юрьевича, ведь он ей ничего не обещал, очень обтекаемо про все говорил, писал осторожно, бережно так. Все повторял, что нужно подумать и не торопиться, писал, что она еще десять раз может передумать и пожалеть. Замуж не звал.

Какая же она дура! А вчера Дуня, молочница, сказала, что разлад в семье у господина Штольмана, и Алексей Юрьевич скоро уедет, наверное.

Губернатор Хорошкин забрал у жены пачку писем. Он встал, оправил мундир и велел готовить пролетку, чтобы ехать на приемку школы.

Свою беспутную дочь он оставит дома, не хватало еще с ней позорится. Какие ей женихи, в монастырь пора.

Но на приемку школы ему надлежало явиться. Очень уж он уважал то дело, на которое отважилась госпожа Штольман при поддержке своего мужа.

Когда Анна Викторовна рассказала ему о своих планах, Хорошкин очень проникся идеей, кинув клич по местным купцам. Денег собрали много, помогли закупить оборудование для пекарни и мастерских.

***

В кабинет к Штольману заглянул помощник.

- Ваше Высокоблагородие, к Вам тут арестант просится. - сказал он.

- Зови. - спокойно сказал Штольман и посмотрел на часы. Времени еще было достаточно.

В кабинет зашел пожилой каторжанин. Чернявый, малорослый, с большим носом на хитрой физиономии и очень быстрыми, несколько порывистыми движениями. Впрочем, одет был хорошо, в цивильный добротный костюм.

- Кто таков? - строго спросил Штольман.

- Адам Церетели я, Ваше Высокоблагородие! Служу писарем у начальника политической тюрьмы господина Маковского.

- И что же ты хочешь?

- Переведите меня в тюрьму, Ваше Высокоблагородие. Не могу я больше у господина Маковского служить!

- Что ж так? - удивился Штольман, - все, наоборот, из тюрьмы хотят в услужение уйти, а ты обратно.

Он крикнул дежурного, чтобы тот отыскал личное дело Церетели.

- Ваше Высокоблагородие, не один я поступил на службу, а с женой своей. Вместе с ней осуждены мы были за мошенничество, да вместе на каторгу пришли. Она у меня молодая, красивая. Измучился я совсем. Господин Маковский как мою Зару увидел, так и потребовал нас обоих в услужение.

Ушла от меня жена. Сначала экономкой работала, а теперь и вовсе госпожой живет у господина начальника политической каторги.

- Вот оно что. - покрутил ручку Штольман, - ну, а скучать не будешь? Вдруг вернуться твоя Зара захочет? Примешь назад жену?

- Да куда уж там, я-то принял бы, да там любовь такая, - махнул рукой армянин, - ребеночка они уже прижили, Наташеньку.

Яков Платонович подумал, что коль приключилась с господином Маковским такая оказия, то слуга Церетели и вправду со своими талантами начальнику политической каторги не нужен.

- Я поговорю насчет Вас, если все подтвердится, то вернетесь в Кару. У нас в управлении есть место писаря.

Яков вместе с Петром Ивановичем поехали домой за Аннушкой. Пролеткой управлял одобренный Мироновым кучер Боголюб, тотчас выписанный из тюрьмы в дом начальника каторги.

Анна встретила мужа в гостиной, прекрасная, как фея. Она улыбалась. На ней было новое платье из тонкого бархата, затканное цветами. Они вместе заказывали его у сретенских мастериц, взяв за основу иллюстрацию из одного итальянского модного журнала

Волосы Анна оставила полураспущенными, заколов маленький пучок на затылке. Кудри сияли.

- Вы такая хорошенькая, Анна Викторовна. - улыбнулся Яков.

- Вы просили, я нарядилась. - пожала плечами Анна и тут же сдернула перчатку, чтобы потрогать лоб мужа.

- Ты стал еще горячее, Яша. - сердито зашептала она ему на ухо.

- Не волнуйся за меня, заюшка моя. Вот увидишь, завтра уже все нормально будет. - поцеловал ее за ушком муж.

Позади супругов откашлялся Петр Иванович.

- Молодожены, пролетка подана.

- Мы пешком пойдем, Петр Иванович. - улыбнулся Штольман.

Анна с сомнением посмотрела на мужа, но спорить не стала.

Вацлав с Татьяной смотрели из коридора, как Анна подколола к прическе легкую кокетливую шляпку.

Яков предложил руку и супруга взяла его под нее, крепко вцепившись. Он погладил ее пальцами по ладони, и они неторопливо пошли. Яков коварно увлек жену разговором, чтобы она не переживала попусту.

Он рассказывал Аннушке про их нового конюха Боголюба.

- Яков Платонович, а он больше никого не убьёт? У меня предчувствие нехорошее. Кто их знает, кровников этих.

- Мне показался он славным малым. Я с ним дважды говорил, при поступлении на каторгу и сегодня. Свое несчастье Боголюб позором не считает, и арестантский халат носит скорее, как почетное платье, которое дано ему за поступок, защитивший родовую честь. При этом он невероятно добродушен - мухи не обидит. Да и Вашему дяде он понравился…

Все, кто попадался навстречу начальнику каторги и его жене почтительно кланялись и радостно улыбались. Нравилась эта пара жителям Кары. Была в них какая-то красота, красота души, которую и словами то не опишешь, зато каждый мог почувствовать.

- Сразу было ясно, умом тронулась Ефросинья. Я же говорила, любит господин Штольман жену, глаз не сводит. Фрося кричала как полоумная, что убьёт он прелюбодейку! Да начальник скорее Фроську за ее поганый язык пристукнет.

Вон госпожа Штольман красивая, как куколка ярмарочная, и светится вся. Сразу видно, любовь у нее к мужу.

- А господина Лебедева я тоже видела. Все нормально с ним, уж если бы он с женой начальника обнимался, да целовался, как кухарка кричала, так битый бы ходил, ежели бы вообще ходить мог. А он ниче такой ходит, бравый. Пряник евошный, морда лоснится, явно не чистили. И я сказала вам вчера, девки, что брехню Ефросинья придумала. Поделом ее в тюрьму отправили кухарить.

Супруги прошли мимо каторжанок и те поклонились, провожая внимательными любопытными глазами пару.

- А платье то ей какое справил…и шляпку… точно королевне какой…да. И сам важный такой.

Принимали строительство все вместе.

У нового здания школы начальство встречали архитектор Бондаренко, инженер, вольные строители и арестантская команда.

Илья Андреевич был доволен. Школа получилась такая, какой и была задумана. Большая, просторная, с высокими потолками, очень теплая. На территории стоял добрый дом для учителя. Далее располагались здания пекарни, сукновальня и прядильня. Архитектор упросил на приемку прийти свою супругу Елизавету. Его жена, стесняясь своего большого девятимесячного живота, пряталась неподалеку, но за приемкой подсматривала. Очень уж она своим Ильей Андреевичем гордилась.

Губернатор Хорошкин смотрел на Анну Викторовну Штольман, и от всего своего мужского, отцовского сердца недоумевал, ну почему у одних родителей дочери как у него, беспутные бестолковые девицы. У других же вырастают хорошие, как Анна Викторовна. Такие, что и не побоятся в Сибирь за мужем поехать, и в деле его нелегком помогут. А ведь госпожа Штольман немногим старше Арины!