Церемония жизни - Мурата Саяка. Страница 18

— Просто я на ферме росла! Это пустяки, если знать, что и как кидать…

Час спустя Есико прошагала по ночной улочке полквартала и не успела войти в магазин, как Кикуэ уже выпорхнула ей навстречу.

— Что? На сегодня свиданок не назначено? — поддразнила подругу Есико.

— Что я, дура? — отозвалась та невозмутимо. — Для хорошей ночи любви нужен дождь! А в такую чудесную ночь даже целоваться ни с кем неохота!

Хотя Кикуэ так ни разу и не вышла замуж, здоровый секс она любила всегда — и даже теперь еще умудрялась соблазнять мужиков лет сорока или пятидесяти из своих же сотрудников в магазине. Благодаря чему, хвасталась она, даже директор ее боится и обзывает «конченой нимфоманкой».

Рука об руку они брели по темной улице. Ближе к ночи квартальчик совсем обезлюдел, и лишь волнами редкого эха до них доносилось рычание автомобилей с шоссе.

Не сбавляя шага, Кикуэ открыла магазинный пакет, который несла в руках.

— Не хочешь попробовать? — сказала она и достала из пакета пластиковую упаковку с варабимóти [20]. — У них срок годности на исходе, уже выкинуть собрались. Ну, я и купила за полцены… И на ощупь крепенькие, и на вкус совсем недурны!

Все так же, на ходу, она полила свой кусочек черной патокой и отправила в рот.

— Всю жизнь эти варабимоти напоминают мне мужские языки! — призналась Кикуэ, причмокивая губами. — За то и люблю. Жуешь их, как будто целуешься!

— Да что ты? — вздрогнула Есико. — Тогда я, пожалуй, пас…

— О черт! — рассмеялась Кикуэ. — Кажется, я ляпнула что-то не то?!

Несмотря на полную противоположность во взглядах на жизнь, они все-таки оставались похожими, как две капли воды. Когда Есико призналась подруге, что все еще девственница, та лишь пожала плечами: «Да что ты?»

— Ну ладно… Одну попробую, — вздохнула Есико и все же взяла кусочек. Она положила подрагивающее желе на язык — и едва раскусила зубами, как ощутила волну удовольствия, раскатившуюся по всему телу.

— Такой страстный, скажи?! — рассмеялась Кикуэ, и задорное эхо их каблучков еще долго разносилось над притихшей улочкой в надвигающейся ночи.

Семейство на двоих

Когда Есико прибыла в больницу, Кикуэ в палате не оказалось — видно, вышла в туалет или куда-то еще. Глянцевые женские журнальчики вперемешку с проводами от наушников были разбросаны по всей кровати. Точь-в-точь как дома, усмехнулась Есико и начала приводить постель подруги в порядок.

— Вы и сегодня к ней? — с уважением протянула женщина, сидевшая на соседней койке. — Каждый день навещать — это же столько хлопот!

Женщине с виду было лет пятьдесят. Еще совсем молодая, подумала семидесятилетняя Есико. И улыбнулась всеми морщинками в уголках своих глаз.

— Да я, можно сказать, от скуки хожу! — отшутилась она. — Старым людям в одиночку дома заняться нечем…

Слова ее, впрочем, любопытства у женщины не убавили.

— Но на такое, поверьте, мало кого хватает! Вы, наверное, сестры? Сестры, которые не разругались в молодости, опора друг другу в старости!

— Нет, мы не сестры, — сказала Есико. — Но уже сорок лет живем вместе. Все равно что семья!

Лицо женщины озадаченно вытянулось.

— Ах… вот как? Понимаю… — выдавила она, цокнула языком и не сказала больше ни слова.

Видно, решила, что у нас обеих неблагополучные семьи или что мы — состарившаяся лесбийская парочка, догадалась Есико. Но не стала ничего объяснять — и просто молча поправила постель подруги.

— О! И давно ты здесь? — раздалось у нее за спиной. Толкая перед собой стойку с капельницей, в палату вернулась Кикуэ. — Ох и канитель — таскаться с этой штукой в туалет! Да еще и мочу сдавать по расписанию… — сердито пробурчала она, опускаясь на свою койку в изнеможении.

— Здесь чистое белье и полотенце, — сказала Есико, доставая из сумки вещи. — Кладу сюда в шкафчик, запомнила? Ты жаловалась, что у твоих наушников провода короткие. Я забежала в лавку электроники, вот тебе с длинными.

— Ох, спасибо! Сколько со мной возни… — Вынув из упаковки новые наушники, Кикуэ привычным жестом включила телевизор. — Да только смотреть все равно нечего!

Накинув на ее плечи кардиган, Есико заметила у подушки раскрытый блокнот с шариковой ручкой.

— Опять стишки писала?

— О да… Я тебе почитаю, когда закончу.

— Нет уж, спасибо! Только настроение портить. Кто я тебе, сопливая одноклассница? — проворчала Есико. И даже нахмурилась — лишь бы не показать, какой камень на самом деле свалился с ее души.

Когда Кикуэ узнала, что у нее рак, она сразу ушла в себя, а в перерывах между обследованиями начала подолгу что-то писать в этом самом блокноте. «Только сопли не распускай!» — повторяла подруге Есико, но та как будто не слышала.

Привычка в минуты депрессии хвататься за ручку и записывать что угодно — события, мысли, стихи, — сложилась у Кикуэ еще со школьной скамьи. Но такой замогильной чернухи, как в тот ужасный период, она не писала никогда прежде.

Когда же стало известно, что ее может спасти операция, она заметно воспряла духом — и уже просто от скуки, чтобы убить время, принялась строчить всякие мусорные стишки. Лишь однажды она показала их Есико, но ничего, кроме буйных секс-фантазий, в тех виршах не обнаружилось, да к тому же оставалось неясным — то ли автор пишет серьезно, то ли издевается над собой. Например, «Перед тем как сорвать с тебя майку, все поглаживаю морщинистым пальцем твои позвонки» — или «Только очки нацепив, замечаю слезы в глазах твоих иссиня-черных, что глядят на меня сверху вниз».

— Ты не обидишься, если я быстренько приму ванну? У меня вот-вот по расписанию…

— Да конечно, не вопрос! Я пока что-нибудь почитаю… А ты точно одна управишься?

— Ну что ты глупости болтаешь? Не такая уж я инвалидка! — Кикуэ сердито нахмурилась и, нажав на кнопку в изголовье, вызвала медсестру. Едва та отключила ее от капельницы, она подхватила смену белья с полотенцем — и вновь исчезла из палаты.

Есико с Кикуэ были одноклассницами в старшей школе. И тогда же поклялись друг дружке: если ни одна из них не выйдет замуж к тридцати, они станут жить вместе. Многие девчонки на свете клянутся друг дружке в чем-то подобном, но, наверное, только они смогли такое осуществить.

К тридцати годам ни стражнице невинности, ни «конченой нимфоманке» обзавестись даже кандидатом в мужья не удалось, и они действительно стали жить вместе.

Уже на следующий год Есико решилась на искусственное оплодотворение семенем, купленным в спермобанке, и родила на свет первую дочь, а еще через год и вторую. А в тридцать пять Кикуэ родила их третью дочурку, они купили просторную квартиру в пригороде Тибы и стали жить счастливой семьей впятером.

Дети отнимали кучу времени и сил, но любить их все равно было счастьем. Вот только нравилось такое счастье, увы, далеко не всем, кто их окружал.

Не успела старшая перейти в шестой класс, к ним с визитом нагрянула новая классная руководительница.

— Вы, Миядзаки-сан, э-э… проживаете совместно с Кодзимой-сан, я правильно понимаю? — проговорила незваная гостья, недоверчиво озираясь по сторонам. — И ее дочь Нана ходит во второй класс, не так ли?

— Нана-тян — наша младшая дочь, — ответила Кикуэ. — Всех троих мы воспитываем вместе, без различий, кто кого родил.

— Да, но в таком… безразличии ребенку очень легко запутаться! Не лучше ли сразу сказать им правду: что вы — матери-одиночки, которые снимают жилье на двоих? И никаких сложностей! Мидзухó — девочка смышленая, сразу все поймет…

— Но мы с Кикуэ Кодзимой — одна семья. И всех наших детей мы воспитываем вместе. О каких сложностях вы говорите?

Лицо классной перекосилось. Она явно не могла решить: стоит ли и дальше бороться за спасение «неправильной» ученицы? Или махнуть рукой?