Песнь пророка - Линч Пол. Страница 41

День за днем она наблюдает, как дождевой свет заливает окна, зима забирает из каждого проходящего дня то знание, что приносит с собой день, но знание остается в сердце, и сердце продолжает, как барабан, стучать в горе. Старший не говорит ни слова о том, когда придет время уходить, люди держатся группами, некоторые спят целыми днями, пока Айлиш пытается развлечь Бена, рвущегося на улицу, и она не может его отговорить. Айлиш ловит себя на том, что смотрит на Молли, но видит Бейли, ему не принадлежат только коротко остриженные волосы и пятнистая радужка, щербинка в зубах и маленький вздернутый носик, но под нижней губой есть желобок, который она нарисовала ему при рождении. Она смотрит на него и хочет навеки остаться с ним рядом в пустом пространстве взгляда. Прежде чем отвернуться, Молли странно глядит на мать. Теперь, когда Айлиш закрывает глаза, она видит одно только прошлое, и это прошлое принадлежит кому-то другому, а она стала пустотой, наблюдающей из холодной и бездонной тьмы, и мир все невыносимее, а ее муж и старший сын поглощены непроницаемой тишиной, словно открылась дверь в ничто и они шагнули туда и навеки пропали. Каждый день она просматривает на телефоне извещения о смертях, публикуемые режимом, ожидая встретить там имя Ларри и радуясь, когда его там не оказывается и ее горе не становится еще горше. Ломтики белого хлеба, порция сливочного масла и холодные вареные сосиски на завтрак. Они стоят в очереди в туалет, а юноша, привалившись к стене, затягивается и выпускает дым к потолку, и женщина с ребенком на руках поворачивается и кричит ему, чтобы потушил сигарету, и юноша с тяжким вздохом встает и присоединяется к группе мужчин. На двери ванной нет замка, душ подключен к крану в стене, и холодная вода стекает в открытый слив, у Айлиш с собой только маленький кусок мыла и полотенце для рук, Молли отказывается мыться, она держит извивающегося Бена, пока Айлиш его намыливает. В комнате уже есть больной младенец, который плачет всю ночь, Мона отходит от группы, собравшейся вокруг его родителей. Женщина, которая держит ребенка, — медсестра из интенсивной терапии, рассказывает Мона, она считает, его нужно госпитализировать, но родители не решаются. Когда юноша с хвостиком входит в дверь, его встречает медсестра, которая указывает на ребенка и родителей, его руки заняты пакетами, и он не успевает натянуть капюшон. Медсестра не отстает, следуя за ним к столу, и на лице у юноши появляется недовольная гримаса. В начале четвертого, звеня ключами, заходит старший. Он присаживается на корточки рядом с родителями ребенка и снимает бейсболку, обнажая узкие глазки и бритый череп, он старше, чем казалось, затем он встает и смотрит исподлобья, мотая головой. Я не могу привести сюда врача, говорит он, как только погода изменится, вы уйдете и в вашем распоряжении будут все врачи мира. Медсестра шагает к нему, берет его за руку, но он сердито ее отпихивает. Если я отвезу вас в больницу, пути назад не будет, и денег вам не вернут, это не обсуждается, про деньги — это вообще не ко мне, поэтому, если хотите в больницу, я вас не держу, но вы будете предоставлены самим себе, я договорюсь, чтобы вас отвезли, решайте сами. Ключи бренчат в его руках, и молодые родители не могут решиться, мать опускает голову и начинает плакать. Бога ради, говорит старший, я даю вам час, чтобы подумать. Айлиш смотрит на обмякшее тельце ребенка на руках у отца, думая, он совсем еще маленький, какой потерей это станет для них, он и пожил-то с ними всего ничего, смотрит на крохотные ручки и начинает плакать, и Мона встает перед ней на колени, предлагая забрать Бена. А кто у нас такой хороший мальчик, большой, сильный, держу пари, из тебя выйдет настоящий спортсмен. Лицо Моны застывает, она смотрит в пространство и качает головой. Сколько страданий, шепчет она, мой муж пошел в магазин и не вернулся, мой брат, мой двоюродный брат, его жена и дети пропали без вести. Какое-то мгновение кажется, что сейчас мышцы ее лица дрогнут, но усилием воли Мона берет себя в руки. Вы знаете, нам предлагали визы в Австралию, но мы отказались, муж сказал нет, ясно и определенно, сказал, что в такое время это невозможно, думаю, он был прав, да и как он мог знать, как могли знать все мы, наверное, другие люди знали, но я никогда не понимала, откуда у них такая уверенность, я хочу сказать, такое невозможно себе представить, ни за что на свете, то, что с нами случилось, и я никогда не понимала тех, кто уехал, разве можно взять и уйти, оставив позади целую жизнь, для нас в то время это было совершенно невозможно, и чем больше я об этом думаю, тем больше понимаю, что мы все равно ничего бы не изменили, я хочу сказать, что и тогда у нас не было простора для маневра, тогда, с визами, как мы могли уехать, столько обязательств, столько ответственности, а когда все стало хуже, возможностей и вовсе не осталось, я хочу, я пытаюсь сказать, что когда-то верила в свободу воли, и спроси вы меня раньше, я ответила бы, что была свободна как птица, но сейчас я уже не так в этом уверена, сейчас я не понимаю, о какой свободе воли можно говорить, если тебя пожрало чудовище, одно влечет за собой другое, пока эта чертова штука не обретает собственную инерцию, и ты ничего не можешь с этим поделать, теперь я вижу: то, что я считала свободой, это просто борьба, и никакой свободы нет и в помине, — смотрите, говорит Мона, беря Бена за ручку и заставляя пританцовывать, мы здесь, а сколько людей пропало, мы счастливчики в поисках лучшей жизни, мы смотрим только вперед, разве не так, возможно, в этом есть немного свободы, по крайней мере хотя бы в мыслях можно жить будущим, а если мы станем оглядываться назад, в некотором смысле тоже умрем, а ведь нам есть ради чего жить, посмотрите на моих мальчиков, посмотрите на них, они оба — вылитый отец, они должны жить, и я об этом позабочусь, и ваши дети, они тоже должны жить… О, пожалуйста, не плачьте, простите, Айлиш, если вас расстроила, послушайте, давайте я подправлю вам прическу, ваши волосы не дают мне покоя с самого начала, наверняка же вы сами их обрезали, там просто нужно немного подправить, студенткой, целую жизнь назад, я подрабатывала летом в парикмахерской, я и дочь вашу подстригу, я умею.

Айлиш стоит у окна, наблюдая, как мать с ребенком на руках следует за старшим, а отец плетется сзади с багажом, дождь барабанит по бетону, капли стекают по стеклу, она смотрит на свое отражение и видит тень себя прежней, это постаревшее лицо не может быть ее лицом. Она смотрит на небо, видя, как дождь падает сквозь пространство, в захламленном дворе не на что положить глаз, кроме мира, настаивающего на своем, бетон медленно крошится, уступая напору подземного сока, а когда двор будет преодолен, останется только настойчивость мира, мир настаивает, что все это не видение, и наблюдателю от него не уйти, и суждено заплатить цену этой жизни, каковая есть страдание. Айлиш видит, что ее дети рождены в мир преданности и любви, но обречены жить в мире, где царит страх, и хочет, чтобы этому миру пришел конец, чтобы он был разрушен, и смотрит на свое дитя, невинного ребенка, и видит, как далеко отпала от истинной себя, и ужас охватывает ее, и из ужаса рождается жалость, из жалости — любовь, и мир снова спасается любовью, и мир никогда не кончается, какое тщеславие думать, будто миру внезапно придет конец, пока ты жив, конец придет твоей жизни, и только ей, а песнь, что поют пророки, вечно одна и та же, пришествие меча, мир, поглощенный пламенем, и в полдень солнце уходит под землю, и мир погружается во тьму, и божество, вещающее устами пророка, изливает ярость на зло, что будет изгнано с глаз долой, и пророк поет не о конце мира, а о том, что было сделано и будет сделано и что сделается с одним, но не с другими, и мир снова и снова кончается в одном месте, но не в другом, и конец света — событие местного значения, конец света приходит в вашу страну, навещает ваш город, стучится в вашу дверь, но для других он всего лишь смутное предостережение, строка в новостях, эхо событий, вошедших в фольклор, позади нее смеется Бен, она поворачивается и видит, как Молли щекочет его у себя на коленях, видит своего сына, и в глазах его сияние, вещающее о мире до грехопадения, и она стоит на коленях, и плачет, и держит Молли за руку. Прости меня, говорит Айлиш, и Молли, нахмурившись, качает головой и обнимает ее. Но тебе не за что просить прощения, мама, и Айлиш пытается улыбнуться, а Молли вытирает ей глаза. Который сейчас час, спрашивает Айлиш, ты должна отправить сообщение Айне. Она забирает Бена из рук дочери, оборачивается и бросает испепеляющий взгляд на подростка, который громко слушает техно на телефоне, как думаешь, спрашивает она Молли, он когда-нибудь перестанет?