Там мое королевство - Демишкевич Анастасия. Страница 22

Я снова заклеиваю тебе рот. Достаю второй шприц из сумки.

– Помнишь, в детстве ты как-то сказала, что у рая и нашего королевства много общего?

– Мм-ммм-мма-а. – Ты изо всей силы мотаешь головой и бьешь ногами по кровати.

– А я ответила, что совсем ничего общего у них нет. Потому что для того, чтобы попасть в рай, нужно умереть, а для того, чтобы попасть в королевство – нет. И знаешь что?

– Мм-ммм-мма-а.

– Я ошибалась. Для того, чтобы попасть в королевство, тоже нужно умереть. Так что, в итоге, ты оказалась права.

Мы столько времени искали путь туда, а все оказалось так просто. Прямо как в Библии. Глупо, да?

Сейчас я вколю тебе лекарство, а потом – себе. У нас будет минут пять, а потом мы просто уснем. Не бойся, милая, никому не будет больно. Когда я сделаю укол, ты почувствуешь слабость. Не сопротивляйся, я уберу скотч, потому что не хочу, чтобы ты ушла из этого, хоть и не самого приятного, мира с заклеенным ртом.

Я вкалываю тебе многократно превышенную дозу амитриптилина. Второй шприц втыкаю в заранее поставленный себе в вену катетер. Глажу тебя по голове, снимаю скотч и без сил падаю рядом с тобой на кровать.

шепчу я, держа твою холодную руку в своей, чтобы точно не потерять тебя на пути туда, где Кимберли и Джеральдина долго и счастливо правили своим королевством.

И я вижу, как мы идем туда, взявшись за руки.

Рассказы

Рассказ бывшей девочки

Разбитый нос – это ерунда, если ты болен раком. Я раком не больна, поэтому ору во все горло. Кроме того, в моем возрасте не так уж это и стыдно. Мне тринадцать лет, и я только что завязала довольно тесное знакомство с асфальтом. Асфальту я представилась кем-то средним между Пеппи Длинныйчулок и девочкой из хоррора «Звонок». Асфальт выпендриваться не стал и представился смесью песка, гравия и битумов, получаемых на Анском нефтеперерабатывающем заводе.

Почему это так важно? Ну, наверное, потому, что скоро мне предстоит познакомиться с директором Анского нефтеперерабатывающего завода поближе, гораздо ближе, чем мне бы (и уж тем более ему) хотелось.

Директор еще не знает, что через пару дней он окажется в затруднительном положении. Я бы даже сказала, что весь пласт народного фольклора с упоминанием фразы «оказаться в полной жопе» будет отныне вызывать у директора Анского НПЗ нервное подергивание и покашливание. Дело в том, что директор получит строгий выговор – за то, что не сумеет обеспечить необходимую явку рабочих Анского завода на предстоящих парламентских выборах. Проще говоря, процент рабочих, проголосующих за партию «Здоровое Завтра», окажется неприемлемо низким.

За это директору Анского НПЗ пригрозят снятием с должности, а он обязуется изменить обстановку к последующим выборам президента. Ни о чем из вышесказанного директор Анского НПЗ еще не догадывается, а поэтому спокойно курит и смотрит на жопы без всяких дополнительных смыслов.

Живу я у тети. Она красит волосы в фиолетовый цвет и иногда угощает меня папиросами. Складывается впечатление, что я сирота, но это не совсем так, хотя некоторые и пытаются убедить меня в этом. Нонна Семеновна, например, неоднократно заявляла, что если мама и папа не появились ни на одном родительском собрании, то их как бы и вовсе нет. Нонна Семеновна страдает запорами, климаксом и тремя кошками, поэтому я на нее не обижаюсь. Однако это не мешает ей обижаться на меня, когда я советую ей пересмотреть жизненные приоритеты и приобрести «золотой ключик от всех запоров».

«Хамка! – кричит она. – Родители в школу чтобы!..» Нонна Семеновна всегда замолкает на этой фразе, понимая несбыточность своих желаний.

Мои родители – люди выдающиеся, но как объяснить Нонне Семеновне, что ведь и они не волшебники? И что не могут они, без веской на то причины, взять и материализоваться посреди классной комнаты. Отец, конечно, любит добрую шутку, но представить трудно, чтобы он – убежденный социалист – бросил Рауля Кастро один на один в борьбе с капиталистическим миром. Даже ради такой отменной шутки, как материализация в классной комнате, думаю, он бы этого не сделал.

А маме вообще не до шуток. Она – океанолог и в данный момент изучает химические процессы где-то в водах Атлантического океана.

Кажется, я не видела родителей несколько лет. Шесть, если быть точной. Но я регулярно получаю от них открытки. Может быть, я иногда и скучаю, но сознание исключительности моей семьи придает мне сил и не позволяет распускать сопли. Далеко не каждый может похвастаться такими родителями. Продавец, кассир, электромонтер, учитель – пусть они и готовят завтрак, обед и ужин, провожают детей в школу, ходят на собрания и в магазин, а по вечерам смотрят телевизор. Нет, своим родителям я такого не пожелаю, пусть лучше открытки шлют.

Если уж по совести, то мои лучшие времена давно прошли. В тринадцать лет тебе уже никто не верит. Перепрыгивая через определенный возраст, кто-то становится слишком тяжеловесным и покрывается прыщами, а кто-то слишком неубедительным в даче ложных показаний. Как ни крути – скатываешься на дно жизни.

Если нужно обвинить взрослого человека в какой-нибудь гнусности, то никого лучше ребенка на эту роль не найти. Детям верят. Дети – глупые. А моя работа в том и заключается, чтобы обвинять взрослых во всяческих неправедных поступках, в основном сексуального характера. Я член международной засекреченной детской организации, работающей в основном с политической клиентурой. Можно сказать, что я проститутка, хотя это и не совсем так. Ко всем прочим радостям, на пенсию мы выходим в четырнадцать лет.

Кстати, о дне жизни.

Я уже начала себя чувствовать или стареющим близоруким бухгалтером, которого держат из жалости, или потасканной стриптизершей, на которую позарится разве что как раз какой-нибудь близорукий бухгалтер. В общем, мои профессиональные дни сочтены, и ничего с этим не поделаешь. Жизнь – штука скоротечная. Не успеешь оглянуться, а ты уже порченый товар, на твоем месте сидит кто-то другой, свесив ноги. Остается доживать деньки в муниципальной школе, вспоминать прошлое и надеяться на последнее задание.

В тот самый момент, когда я могла бы покуривать теткину папиросу и предаваться упадническим мыслям, я просто предавалась упадническим мыслям, так как тетушка сделала мне выговор за то, что я слишком много курю для тринадцатилетней, и даже припрятала все необходимое куда-то в свое барахло. Директор Анского НПЗ тоже приуныл. И было от чего. Ему только что сделали выговор. Политику он не любил. Он любил нефть. Земные недра и процесс «до́бычи нефти́» радовали его сильнее, чем первые шаги собственных детей. Детей он вообще не особо любил, а женщины казались ему странными. Может быть, потому что у них не было бороды. У директора-то она была, и ему нравилось представлять себя гномом, который вместе с такими же крепкими и охочими до богатств соратниками спускается в темные таинственные пещеры. Что ему не нравилось, так это получать по шее от начальства и раздумывать над тем, как заставить рабочих голосовать за партию «Здоровое Завтра». Когда он совсем вспотел от напряженного мыслительного процесса, он решил больше не думать и предоставить это дело тому, кто в нем разбирается. Директор позвонил в несколько учреждений, промышляющих политическим пиаром, и остановил свой мудрый выбор на одном из них.

Дело пришлось иметь с Левой Зорькиным. Лева Зорькин производил впечатление человека вполне вменяемого и компетентного. В свободное от этого занятия время Лева пьянствовал на селе и слушал синти-поп.