Три кофейни - Прах Вячеслав. Страница 10

– Я пытаюсь спасти себя.

Он опустил взгляд и смотрел на пальцы, на ее тонкие и маленькие пальцы.

– У тебя есть мечта, Роза?

– Да, есть…

– Расскажи мне о ней, – с интересом в глазах попросил он ее.

– Я бы хотела уехать из этого города, покинуть эту страну и оставить все. Просыпаться утром в маленькой квартирке с открытым окном и видом на море. Выбросить календарь, и чтобы часы остановились раз и навсегда и я не могла следить за временем – только шум прибоя и дыхание любимого человека. Смотреть на восходящее солнце, сидя на прохладном песке, и знать, что он придет и принесет мне теплый плед. Я бы хотела отказаться от сигарет и от кофе и пить поутру свежий апельсиновый сок, который он приносил бы мне в постель. Жить вдали от прошлого, а в закате видеть будущее. Стать совсем не идеальной, ненакрашенной и сонной и, уткнувшись в его плечо, каждой клеткой тела ощущать себя любимой, чувствовать, что я ему нужна. И ужин каждый вечер пусть стынет, только бы он не остывал. Разве это так много?

Она смотрела ему в глаза, а сама находилась в том месте… Роза задержала дыхание от эмоций, которые охватили ее сердце и согрели холодные пальцы. Ей было горько возвращаться в эту кофейню и разделять свое одиночество с человеком, даже имени которого она не знает, с мужчиной, о котором ей не известно ничего. Только одиночество… Оно сильно сближает однажды утонувших в нем людей.

– Твоя мечта так похожа на мою, ты даже представить не можешь, насколько! Только стрелки часов я бы хотел завести, те стрелки неидущих часов… – грустно ответил ей он.

Тишина… Она не желала продолжать разговор и, подкурив сигарету, вновь погрузилась в страницы любимой книги. Именно любимой: в главной героине она порой узнавала себя, а в некоторых ситуациях – отголоски прошлого. Роза представляла себя днем героиней, а ночью у зеркала пускала в себя героин. Доза за дозой… Ей казалось, что все это большой театр или просто маленький сон.

«…Так странно, еще месяц назад я смотрел в парке на голубое небо, на белых голубей и хмурых прохожих. А в зеленых аллеях я не видел ничего, как и в зеленых глазах или в карих. Серый мир и голубое небо – а каким ему быть, когда художник забыл свои краски дома или вовсе потерял свой дар?

Смотреть или видеть? Я предпочитал смотреть. Слушать. Вникать… Но при этом закрывая глаза и уши, чтобы не слышать и не видеть. Голос, мысли, недосказанность. Мне всегда было что сказать, вот только меня все равно не услышали бы. Только белые голуби. Как и люди, они видели во мне черного.

Одиночество… А разве может быть одиноким человек, который никогда не любил? Не познав радости глаз чужих и влажность своих. Не дышал чем-то большим, чем просто воздух, и не задыхался от чего-то, что намного смертельнее дыма… Разве может тот, кто никогда не ждал человека, того человека, что больше всего на свете не хотел опоздать, быть одиноким? А под ливнем, не закрыв своим зонтом никого, кроме себя, разве может? Наверное, только промокнуть…

– Почему ты не уходишь? – этот вопрос я задавал ей каждую ночь, когда она спала и меня не слышала.

Три часа ночи. Бессонница… Мне было о чем подумать ночью. Всегда. Я вспоминал детство и юность. Каким я тогда был и каким представлял себя в будущем. В том будущем, что сейчас называл настоящим. Я стал им. Тем человеком, которого видел детскими глазами. Вот только краски не те: ведь в детстве все было цветным, а не черно-белым.

– А ты бы меня отпустил? – неожиданно спросила она.

Она не спала, видимо, бессонница и ее потревожила этой ночью. Повернувшись ко мне, она ждала ответа на вопрос. Если я отвечу “нет”, она поймет, что я в ней нуждаюсь. Если отвечу “да”, то все наоборот: она мне не нужна. Сказать правду я не мог, точнее, не мог себе этого позволить. Закрыв глаза, я дал ей понять, что ответить мне нечего.

– Когда я сломала каблук, я не просила у тебя помощи. Ты сам взял меня на руки и понес, даже не спросив куда. Это был поступок, – после минутного молчания сказала она.

– А что мне оставалось делать? У тебя тогда было такое выражение лица, будто начались схватки, – улыбнулся я.

Она улыбнулась в ответ, после чего прижала меня к себе так, будто пыталась задушить. Нет, это всего лишь шутка. Она обняла меня очень крепко, вот только я не видел, как за моей спиной капали слезы…

Перед моим уходом на работу она гладила мою белую рубашку, а я гладил ее плечи. Такие нежные плечи, что руки, скользящие по ним, казались слишком грубыми. Она застегивала пуговицы до последней, а после умело завязывала на мне галстук. Я был красив как никогда, ведь лучший комплимент для мужчины – это его женщина. И я смотрел на себя в зеркало, зная, что совсем не изменился, но в ее глазах я менялся: не в днях и не в подаренных красных розах, а в каждом моменте и взгляде. В каждой минуте, когда так не хотел уходить и оставлять ее одну.

Я брился раз в три дня и два из них оставлял на ее щеках и подбородке следы от своей щетины, а она каждый раз наносила на эти места крем, чтобы я ничего не заметил. Все дело в коже, она у нее была очень нежной, чувствительной… О, нет… Нет! Кого я обманываю? Ведь дело было в ней. Она смирилась с моими привычками или просто боялась не смириться с тем, что целовал бы я ее только после бритья.

Возможно, тогда я был самым счастливым человеком на земле.

Другой вопрос – знал ли я об этом?»

«Она уехала в другой город на неделю, оставив меня одного. Да, честно признаться, мне ее не хватало. И завтрак был безвкусным, приготовленным без души, не так, как обычно, и суп вечерний действительно был постным. Казалось, всего месяц прошел, а ощущения были, будто прожил с ней годы. Ну, и с кем мне делить одеяло ночью? Она постоянно стягивала на себя большую часть, оставляя мне самый край. Конечно, можно было взять еще одно одеяло или купить большое. Но зачем? Меня это устраивало. В этом был определенный вкус. Нет, не из-за того, что иногда приходилось мерзнуть, скорее, это был лишний повод прижаться к ней.

О, да, этот вечер я никогда не забуду. Когда позвонили в дверь, уже было около девяти часов. Я открыл и получил глухой удар по голове. Больше ничего не помню…

Привела меня в сознание кружка ледяной воды, выплеснутая прямо в лицо. Я не понимал, что происходит. Невыносимо болела голова и в глазах начало двоится. Что случилось? Какого черта я лежу на холодном полу и что это за люди, стоящие вокруг меня?

– Вставай, – угрожающим тоном произнес тот, что был слева.

Да, сейчас! Прямо вот возьму и встану. Это каким же идиотом нужно быть, чтобы приказывать это лежащему человеку с разбитой головой? Поняв, что подниматься я не собираюсь – точнее, это было выше моих сил в данный момент, – двое из них взяли меня за руки и поставили на ноги, продолжая крепко держать. Я понемногу приходил в себя; в любом случае в глазах уже не двоилось. Четыре человека находились передо мной и двое держали, чтобы я не упал. Всмотревшись в их лица, я понял, что второй справа – толстый и самый старший из них – был главным. Вот с ним теперь и придется выяснять, каким ветром, точнее, ураганом его занесло в мою квартиру. Я раньше его никогда не видел, да и еще сто лет не видел бы: с такой физиономией и формами дома нужно сидеть, а не людей пугать.

– Помял ты моих ребят в прошлый раз, – спокойным тоном начал он. Затем добавил: – А по виду и не скажешь. Спортсмен? – с насмешкой спросил он.

– В сравнении с твоими формами – мастер всех видов спорта, – улыбнулся я.

Удар в печень. Да, сил он не пожалел… Удивительно, как я не выплюнул все свои внутренности. Ужасная боль, слезы наворачивались сами по себе, как бы я ни пытался их сдержать. В ответ я еще шире улыбнулся и начал смеяться, тихо, но от всей души, немного при этом хрипя. Те двое прижали меня покрепче: стоять на ногах становилось просто невозможно.