Квинканкс. Том 2 - Паллисер Чарльз. Страница 42

Я стиснул его руку и попытался найти слова благодарности. Мое лицо было, наверное, красноречивее слов, потому что мой спаситель тряхнул головой и сказал:

— Это все моя старушка затеяла, я тут, сэр, и ни при чем.

— Не знаю даже, с чего и начать, — вымолвил я с усилием.

— А ничего и не надо говорить, сэр. Это, по-моему, завсегда лучше.

— Но почему вы…

— Это пускай лучше вам она сама объяснит, сэр.

— Вот, возьмите это — она велела вам передать. — Джоуи взял лежавший с ним рядом просторный верхний сюртук и сунул его мне в руки — поношенный, но вполне годный.

Я с благодарностью в него закутался: ночь выдалась на редкость холодной. Одеваясь, я наткнулся на что-то, свисавшее с бока повозки: это была та самая хорошо мне знакомая просмоленная дерюга, которую совсем недавно трогал Яллоп.

— Но, мистер Дигвид, — начал я, — объясните мне, пожалуйста, каким образом эта повозка, принадлежащая человеку по имени Избистер с Парламент-стрит, Бетнал-Грин — человеку, род занятий которого, как мне известно… — Я умолк.

— Ах, вот как, вы его знаете? — удивленно воззрился на меня мистер Дигвид. — Странно, странно. Но жена вам все растолкует как надо. Я, если и возьмусь, только еще больше все запутаю, а у вас голова пойдет кругом.

Повозка с дребезжанием катила по темной дороге. По контрасту с окружающим мраком впереди начали проступать слабо мерцавшие огоньки: там, к югу от нас, простиралась столица. Тьма постепенно рассеивалась, затянутое серыми тучами небо неохотно светлело, но более радостного утра я еще никогда не встречал.

Мне доставляли удовольствие самые заурядные и ничем не примечательные виды. Огней в домах, мимо которых мы проезжали, зажигалось все больше, и я представлял себе, как их обитатели поднимаются с постели, умываются, одеваются, готовят завтрак и собираются либо на работу, либо в школу, либо к помойкам — искать еду.

В этот час дорогу заполнял транспорт, устремлявшийся к рынкам: нас то и дело обгоняли громыхавшие тележки и фургоны, которые направлялись в Ковент-Гарден или Спиталфилдз; все они были тяжело нагружены сельской провизией, а тянули их крупные ломовые лошади в шорах, с дребезжавшими колокольцами: эти упряжки вызывали у меня в памяти давнее бегство от Квиггов и повозку, сослужившую мне добрую службу. Рыночные торговки двигались в том же направлении по обочине, удерживая на головах громадные корзины с яйцами, домашней птицей и зеленью: их широкие размеренные шаги деревенских жительниц разительно отличались от торопливой, нервной походки горожанок.

Скотину погоняли к Смитфилду в сопровождении собак гуртовщики с длинными кнутами: однажды дорогу нам преградили коровы, которые разбрелись по проезжей части, словно затеяли бунт против своей судьбы, и мне припомнились неуклюжие животные, сгрудившиеся как-то на фермерской дорожке за нашей садовой калиткой в ту пору, когда я был еще ребенком.

Однажды позади нас возникла почтовая карета, и ее сторож подал нам сигнал освободить дорогу, с переливами протрубив в пронзительный рожок. И я в глупом порыве — будучи, наверное, не в себе от истощения и перевозбужденности — вскочил с места в нашей колыхавшейся с боку на бок колымаге и, пока мистер Дигвид и Джоуи удерживали меня за ноги, махал руками и выкрикивал приветствия. Карета величаво пронеслась мимо, но я успел разглядеть усталые лица пассажиров, сидевших снаружи: одни спали, Уронив головы на плечи соседей, другие смотрели на меня с хмурым безразличием, а я громко расхохотался оттого, что кто-то способен сохранять угрюмость на заре нового дня.

Все вокруг вызывало у меня интерес и восторг. И почему это вдруг обнаружилось, что по щекам у меня текут слезы — и лицо приходится прикрывать рукавом? Сначала мне подумалось, что слезы льются от радости — свобода свалилась на меня так неожиданно, но на самом деле это сказывалось горе утраты, которую я толком еще не успел осознать, и еще горше плакал я оттого, что не осознавал, насколько она велика.

Хоть я и пытался бодриться, мистер Дигвид заметил, что щеки у меня мокрые, и, растерянно приговаривая: «Ах ты, господи! Ах ты, господи!», вдруг стукнул себя по лбу:

— Да о чем только я думаю?

Порывшись у себя в сюртуке, он извлек из просторного кармана фляжку с горячим кофе и сверток с сэндвичами и стал настойчиво мне их предлагать. При виде этих припасов я ощутил зверский голод и с жадностью набросился на еду.

Пока я уписывал сэндвичи, повозка катила вперед и вперед, а мистер Дигвид, поминутно оглядываясь с козел, подбадривал меня кивками: мол, ешьте сколько захочется, мне не надо ни крошки. Подкрепившись, я вновь воспрял духом и принялся размышлять, куда мы едем и что меня там ожидает. Смущало меня только одно — суровое выражение на лице Джоуи Дигвида: оборачиваясь, чтобы взять сэндвич или сделать глоток из фляжки, он взглядывал на меня в упор с явной и нескрываемой враждебностью.

Миновав Брик-лейн, мы свернули вправо — на Флауэр-энд-Дин-стрит. Чуть дальше, на углу, мистер Дигвид остановился — вблизи чернел остов сгоревшего здания. Он сошел с козел и повел лошадь по узкому проходу в небольшой дворик, образованный пятью-шестью низкими, убогими сооружениями, похожими (несмотря на то, что они были из двух этажей) на домики, которые строятся на задах больших домов.

Одна из дверей при нашем приближении распахнулась, и навстречу нам, широко улыбаясь, поспешила миссис Дигвид.

Я спустился с повозки.

— Как мне вас благодарить? — Пылко ухватив миссис Дигвид за руку, я начал с силой ее трясти.

Миссис Дигвид, вглядевшись в меня, вдруг крепко меня обняла и прижала к груди.

— Да благословит вас Бог! — воскликнула она, но тут же, спохватившись, попросила прощения за фамильярность. Потом схватила снова и начала душить в объятиях. Она шмыгала носом, бормотала что-то невнятное (я сумел разобрать только «Ваша бедная матушка, благослови ее Бог!»), а на глазах у нее блестели слезы. Она вытащила откуда-то из складок платья неимоверных размеров красный носовой платок, промокнула им глаза и так яростно принялась тереть им нос, словно он в чем-то перед ней провинился.

— Моя матушка… — произнес я, но миссис Дигвид меня прервала:

— Я знаю. Не надо ничего говорить.

Мистер Дигвид, благодушно на нас взиравший, произнес:

— Мне, хозяйка, надо вернуть лошадь и повозку. Обещался управиться до половины восьмого, а сейчас, поди, уже восьмой час идет.

— Хорошо, Джордж, — ответила миссис Дигвид, и голос ее слегка дрогнул.

Пока мистер Дигвид и Джоуи разворачивали повозку и собирались в обратный путь, миссис Дигвид повела меня в дом.

Жилище их состояло из двух комнат: одна была на нижнем этаже, который возвышался над землей лишь на пару футов, другая — на верхнем. Переступив порог, я сразу оказался в помещении, служившем, несмотря на тесноту, кухней, гостиной и спальней. При скудости обстановки здесь царили чистота и порядок: от обиталищ бедняков, какие мне Довелось видеть, дом Дигвидов отличался в значительно лучшую сторону. Наверх вела деревянная лестница, за дверью в противоположной от входа стене, во дворике, имелась небольшая прачечная.

Миссис Дигвид усадила меня за столик возле очага и, отступив на шаг, чтобы лучше меня разглядеть, весело сказала:

— Я так и знала, что они справятся.

— Но почему вы это сделали? И каким образом, миссис Дигвид, вам удалось меня найти?

— Потом-потом, — улыбнулась она, словно бы довольная какой-то тайной. — Это долгая история, и Джоуи тоже должен быть под боком, чтобы вставить словечко. Я вижу, вы измотались дальше некуда, возьмемся за главное.

Миссис Дигвид принялась разогревать на огне уже готовый бульон, и я, несмотря на сэндвичи, вновь почувствовал голод. Глотая бульон и жуя толстые ломти хлеба, я не переставал засыпать ее вопросами, однако вместо ответов она только улыбалась и качала головой.

Когда я насытился, миссис Дигвид постелила мне постель на скамье в углу.

Внезапно меня охватила усталость, я улегся, а миссис Дигвид укрыла меня одеялами. Мне вдруг пришло в голову, что я сейчас нахожусь в Спиталфилдзе — той части Лондона, которая каким-то таинственным образом связана с прошлым моей матушки, хотя в ее записях об этом говорилось очень туманно. Я быстро заснул и обрел покой, какого не знал с того дня — не более недели тому назад, когда меня заставили предстать перед канцлерским судом.