Мышь - Филиппов Иван. Страница 41

— Угу. Всё время думаю.

— Ты думаешь, папа тоже умер?

Сева хотел ответить сразу, но ему потребовалось некоторое время, прежде чем он сказал:

— Да. Я боюсь, что он умер. Мне так кажется. Я хочу верить, что это не так, но мне кажется так.

Он говорил отрывисто и нервно, наверное, сейчас это был не самый подходящий тон, но Сева был живым мальчиком, и у него не всегда получалось справляться со своими эмоциями. Костя это, кажется, тоже понял.

— Папа умер, мама умерла… Ты думаешь, они сейчас смотрят за нами? Ну, с неба? Как бабушка объясняла?

Это был сложный вопрос. Где-то зимой Сева решил обсудить с папой вопрос своей «веры». Он сказал, что в принципе допускает существование некоей силы, которая создала мир вокруг. Может быть, она устроила тот самый Большой взрыв, из которого появилась наша вселенная. Но вот в существование Бога как такого доброго дедушки, который сидит на облаке и всем управляет, он поверить не готов. Папа выслушал Севу, и они потом долго говорили, и отец объяснил, что Сева, наверное, агностик. Тогда Сева очень оценил, с каким уважением к его словам отнёсся отец. Ему это было важно. Костя же всё-таки считал иначе, и даже иногда молился, хотя и всегда своими словами, а не как в церкви учат.

— Помнишь, — начал Сева, — когда в конце «Даров смерти» Гарри разгадал тайну снитча? Когда он нашёл воскрешающий камень?

— «Я открываюсь под конец», — едва слышно процитировал книжку Костя.

— Ну да. И когда Гарри шёл умирать, рядом с ним шли его папа и мама. И Сириус, и Люпин… Вот мне кажется, что мама и папа с нами сейчас по тоннелю идут. Просто мы, может быть, их не видим.

— Ты думаешь, мы умрём?

Еще один большой вопрос, ответа на который Сева не знал. Если говорить совсем честно, то умереть они могли в любую минуту. Сейчас они выйдут из тоннеля на «Чистых прудах», там, допустим, окажутся заражённые на платформе — и всё. Конечная.

— Не знаю. Можем. Может быть. Но вот что я точно знаю: я приложу все усилия, чтобы мы не умерли. И мне кажется, у нас получится. Не может не получиться.

Костя кивнул. Он прекрасно понимал, что Сева не может дать ему всех ответов, что он сам их не знает, но ему было сейчас очень нужно услышать от него именно эти слова. Косте было ужасно страшно, но вот об этом он вслух точно никогда не скажет. Хотя, наверное, Сева и так это понимает. Ему ж тоже наверняка страшно.

Братья прошли «Чистые пруды» не останавливаясь. Зачем? Снова смотреть на другие мёртвые лица, снова видеть тот ужас, в который вирус превратил их любимое метро. Лучше они поспешат вперёд.

— Так жаль, что мы в доме нашем новом мало пожили. Мне там нравилось…

— И мне. Но у нас будет другой дом. В котором мы будем вдвоём.

Сева ненадолго замолчал, ему хотелось найти самые правильные слова для одной важной мысли.

— Будет новый дом. Будут бабушка с дедушкой и кошка Дуся. Будет другая жизнь. Она будет совсем не такой, и мы будем грустить по папе с мамой, но у нас будет дом. Мы ведь всё главное с собой взяли. Фотографии, книжки, Лиса Семёна…

— Звери наши настенные в том доме остались, жаль…

Когда мама с папой делали ремонт, они предложили Косте с Севой самим выбрать себе обои, и у Севы в комнате на стене был лес заснеженный, а у Кости — летний. И в этом лесу жили смешные нарисованные звери.

— Мы новых нарисуем!

— Это были обои.

— Ну, значит, мы купим себе такие снова! Коть, у нас всё будет хорошо. Пока мы есть друг у друга, всё остальное будет точно хорошо.

Они шли уже довольно долго, и Костя начал уставать. Идти по рельсам совсем не так приятно, как, например, прогуливаться по парку. В животе его заурчало.

— Давай на следующей станции привал сделаем? Перекусим.

— Следующая будет «Красные ворота», предпоследняя станция перед вокзалом. Давай уж до «Комсомольской» дойдём и там привал? А потом наверх.

Костя заворчал, что брат не учитывает его размеры. Севе-то проще — у него длинные ноги, а Костя не привык на такие дистанции ходить, да ещё и по тёмным неудобным тоннелям. В качестве компромисса Сева достал их последнюю бутылку йогурта — Костя мог пить её на ходу. Правда, до «Комсомольской» они не дошли.

Расул с Асей шли по крышам автомобилей, лишь изредка прерывая молчание. Расул молчал, потому что боялся сказать что-то не то, как-то спугнуть то волшебное ощущение, которое подарил ему короткий поцелуй Аси. Это была странная для нынешних обстоятельств мысль. Они шли через бесконечную смерть, все улицы, которые они проходили, были усеяны телами. Горело здание госдумы, дым валил из окон Малого театра, на тротуарах лежали трупы, а он думал только об этом поцелуе. Наверное, он просто помогал ему справиться с окружающей реальностью.

Не доходя до Лубянской площади, Ася остановилась.

— Давай тут свернём? Я очень боюсь идти мимо «Детского мира».

— Почему?

Ася повернулась и сердито посмотрела на Расула, правда, знать он этого не мог, потому что выражения лица Аси из-под мышешлема разобрать было невозможно. И к лучшему.

— Как ты думаешь, почему? Потому что, если я увижу ещё мёртвых детей или заражённых детей, моя кукуха этого может не выдержать.

Расул кивнул. Он совершенно забыл про «Детский мир». В отличие от Аси, он ещё не так хорошо успел изучить географию центра Москвы.

— Хорошо, давай обойдём. Ты знаешь как?

— Ну так — приблизительно. Придумаем что-нибудь.

Они свернули на Рождественку. Расул пропустил Асю чуть вперёд, чтобы она могла выбирать, куда именно они пойдут. Он поправил автомат на плече — автомат был вторым якорем, державшим сейчас его психическое состояние в относительном порядке. Поцелуй и ободряющая возможность при необходимости выстрелить — две в туловище, одну в голову.

Им приходилось быть предельно осторожными, выбирая маршрут, и эта необходимость — находиться в постоянном напряжении — очень изматывала. Некоторые улицы были братскими могилами, и только звуки шагов Аси и Расула добавляли им хоть какой-то жизни. На некоторых же толпились стаи заражённых, наполняя воздух многоголосым омерзительным воем.

Побродив по переулкам вокруг Кузнецкого моста, они вернулись на Большую Лубянку. Эта была финишная прямая — очень длинная, но тем не менее прямая. Ася объяснила, что теперь им надо дойти до Садового, пересечь его, а дальше начинается Проспект Мира, переходящий в Ярославское шоссе, которое выведет их из Москвы. Теперь им надо идти только вперёд, и они, может быть, смогут покинуть погибший город.

— Ты о чём думаешь?

Ася только что забралась на крышу «Газели» и пыталась отдышаться, но почему-то ей вдруг очень захотелось поговорить. Расул ответил быстро:

— О маме с папой. Я из села в Дагестане, оно высоко в горах стоит, там вся семья моя, кроме дяди, он в другом селе живёт. Ну вот я и думаю. Обычно из Москвы всё до нас в последнюю очередь доходит. С этим так же будет? Или нет?

— Не знаю, но… Знаешь, мне кажется, они там все в порядке. Ну твои точно. До моих из Москвы на электричке доехать можно, так что я не супер прям уверена, но надеюсь… Тоже о маме думаю…

По мере приближения к Садовому Ася чувствовала себя всё более и более уверенной. Они нашли идеальный способ передвижения по городу — она привыкла и наловчилась прыгать между машинами так проворно, что даже костюм ей теперь особенно не мешал. Оказалось, это дело привычки. У Расула был автомат, её дополнительно защищал костюм, дорога впереди была прямой и понятной. Всё будет хорошо, Ася была в этом абсолютно уверена.

— Смотри!

Расул звучал удивлённым, и Ася отвлеклась от своих мыслей.

Садовое кольцо впереди выглядело как заявка на звание самого большого ДТП в Книге рекордов Гиннесса. Но это было не то, что удивило Расула больше всего. Ася не до конца понимала, как именно так вышло, но самое начало Проспекта Мира перегораживали несколько автобусов. Один из них то ли от удара, то ли по какой-то другой неведомой причине врезался в окно второго этажа небольшого трёхэтажного здания на углу. Видимо, что-то послужило ему «трамплином». Часть здания от удара обвалилась.