Мышь - Филиппов Иван. Страница 42

— Хочу поближе посмотреть!

— Ну мы и так, собственно, в ту сторону идём.

— Так давай пойдём быстрее!

Расул пожал плечами. Торопиться, как ему казалось, им было совершенно некуда и незачем. Ася тем временем ловко перескакивала с машины на машину, направляясь к неожиданному кладбищу автобусов, и Расул решил тоже ускориться — ещё не хватало им как-то разделиться сейчас.

Ася первой добралась до автобуса и не без труда заползла на крышу. Два столкнувшихся автобуса почти полностью перекрыли улицу, но за ними она не увидела и два других — видимо, их «вынесло» сюда потоком машин со Сретенки. Один из автобусов лежал по диагонали на боку, обгоревший остов второго — у противоположной стороны улицы. Благодаря тому, как развернуло первые автобусы, на Проспекте мира образовался совершенно свободный от машин кусочек. Небольшой, может, метров 50 в длину, но тем не менее заповедник чистого асфальта. Ася, которой отчаянно надоело бесконечно перелезать с машины на машину, ужасно обрадовалась. Она обернулась и крикнула.

— Расул, тут свободно! Я вниз, догоняй!

Она не стала ждать ответа, а просто спрыгнула. Ничего, догонит.

Расулу потребовалась пара минут, чтобы залезть на крышу автобуса, с которой только что спрыгнула Ася. За всё это время он больше не услышал её голоса. Это было странно и тревожно. Он поднялся и подошёл к краю крыши.

Ася стояла совершенно неподвижно. От неё до автобуса было от силы метра два. Когда она прыгала, она не осмотрелась и не заметила, что в небольшом открытом пространстве улицы есть заражённые. Их было не видно с крыши, их закрывал сгоревший автобус. Человек семь слепо ходили сейчас рядом с замершей Асей, которая, казалось, боится даже дышать. Заражённые услышали, как Ася крикнула Расулу, что прыгает, и слышали звук её приземления на асфальт. Добыча была где-то рядом, но где именно, сейчас заражённые не понимали — костюм всё ещё защищал Асю.

Расул молчал смотрел на улицу перед собой, переводя взгляд с Аси на заражённых. Долго она так не простоит. Рано или поздно кто-то из них просто врежется в неё, и это будет конец.

Глава 11

Они договорились съехаться после свадьбы в Лиссабоне. Вернуться — и сразу въехать в новую, только что купленную и бережно отремонтированную, квартиру на углу Проспекта Мира и Садового. Не очень большую, но им двоим, а потом и троим, хватит.

Саша успокаивала: Москва — большой город, и бытовая гомофобия в нём, конечно, встречается, но уже не так часто. И потом, ну, скажут они соседям, если кто-нибудь спросит, что они сёстры. Или подруги.

Ника всё равно волновалась.

В результате въехали в новый дом они уже втроём — схватки у Ники начались ровно в тот момент, когда пилот рейса Лиссабон-Москва объявил о посадке и попросил пассажиров пристегнуть ремни. Это был понедельник, а уже в пятницу Ника, Саша и маленькая Ульяна были дома. Но Ника всё равно продолжала волноваться.

Они провели выходные в приятных, пусть и непростых хлопотах, одновременно привыкая быть мамами и стараясь как-то обжить новое пространство. А в понедельник утром Саша ушла на работу.

Переступая порог квартиры, она превращалась в Александру Фёдоровну, начальника юридического отдела корпорации Unilever — Ника всегда ужасно удивлялась этому Сашиному умению быть по-настоящему двумя разными людьми. Иногда ей казалось, что Саша с Александрой Фёдоровной даже не знакома.

Ника впервые осталась в новом доме вдвоём с Улей. Никаких планов у неё не было, и она ужасно удивилась звонку в дверь.

На пороге стояла невысокая сухонькая старушка в белом пальто и высоких коричневых сапогах. Её шарф был подколот у горла массивной серебряной брошью. В руках незнакомка держала фарфоровое блюдо с тортом.

— Здравствуйте, вы Ника? Я ваша соседка по лестничной клетке, Марьяна Петровна. Можно просто Марьяша. Я хотела застать вас вместе, но ваша супруга уже ушла?

От неожиданности Ника так растерялась, что смогла только кивнуть. Ну вот — «супруга». Уже, значит, сплетни пошли. Она так расстроилась, что не обратила внимания, как старушка ловко отодвинула её и зашла в прихожую квартиры.

— Я принесла вам торт, чтобы официально поприветствовать вас в нашем доме. Это Эстерхази. Знаете, у моей семьи столько воспоминаний с этим тортом связано, и у семьи, и у меня. Бабушка моя впервые попробовала его в 1910 году в Вене, в легендарной кондитерской Demel. Ей так понравилось, что она сама научилась делать этот торт! — Старушка уже стояла на пороге гостиной, внимательно её разглядывая и одобрительно кивая. — А это, скажу вам, совсем не просто. В семье нашей женщины не готовили, были кухарки, но вот бабушкин торт Эстерхази — это стало семейной традицией. Она делала его обычно на Новый год и в последний раз испекла на новый 1917 год. Я, к сожалению, так его ни разу и не попробовала, но мне о нём рассказывала мама, и это для меня стало мечтой — обязательно съездить в Вену, и обязательно в Demel.

Марьяна Петровна говорила с такой скоростью, что Ника физически не успевала вставить ни полслова. Сейчас старушка сделала паузу, и Ника уже открыла рот, но и в этот раз не успела ничего сказать.

— И вот всю жизнь я была уверена, что мечта моя так и останется несбывшейся мечтой внучки и дочери врага народа… А потом Союз издох! Но у нас как-то всё не было то времени, то, признаюсь, денег доехать до Вены. Непросто было. Мы с Галей не бедствовали, но точно нам было не до Вены.

И снова старушка сделала короткую паузу, и вновь Ника не успела ничего сказать — из спальни она услышала тихий писк проснувшейся Ульяны. Она поспешила к дочке, а Марьяна Петровна пошла за ней с таким видом, как будто нет ничего естественнее, чем вот так прийти к незнакомому человеку домой с тортом и начать ему истории рассказывать.

— Мы познакомились на фронте, представляете? Две дурочки-москвички, пошли добровольцами на фронт. Нам по восемнадцать лет было, мы всю войну вместе прошли… А потом — знаете, Ника, такое слово было старомодное — «компаньонки»? Ну вот для всего мира мы и были «компаньонками», и только дома могли быть самими собой, двумя влюблёнными девочками, потом женщинами, а потом и старушками.

Ульяна на руках у Ники притихла, казалось она тоже слушает. Ника же стояла как громом поражённая. Марьяна Петровна немного наклонила голову вправо и хитро улыбнулась.

— Ника, ну что вы правда подумали, что я только тортом вас зашла угостить? Нет, конечно. Я зашла сказать, чтобы вы ни о чём не тревожились. В этом доме вы будете счастливы. Соседи у нас приличные, ну и вообще, не волнуйтесь — я вас в обиду не дам.

Нике хотелось обнять эту прекрасную женщину здесь и сразу, но она сдержалась.

— Спасибо вам большое. Хотите, я поставлю чайник?

— Нет, благодарю, я правда на минутку. Сказать вам важное и угостить моим Эстерхази. Да, представляете, я сама научилась делать. Мы с Галей прожили в этом доме почти всю жизнь, она умерла только в 2006-м — под Новый год. Я долгие годы преподавала в Московской консерватории, а Галя, вы будете смеяться, Галя моя была инструктором по физической подготовке в Звёздном городке. Космонавтов тренировала. Представляете? И меня на всю жизнь к спорту и правильному питанию приучила. Когда Союз развалился, было сложно, а потом Галя придумала открыть фитнес-клуб. И ещё один, и ещё… И вот, в 2005 году она мне подарила поездку в Вену. Мы жили в самом дорогом отеле города и, разумеется, ходили каждый день в Demel. А когда мы вернулись, оказалось, что у Гали рак и что ей осталось жить всего несколько месяцев.

Марьяна Петровна замолчала. Наконец Ника могла хоть что-то сказать, но почему-то она подумала, что сейчас слов от неё не требуется.

— Она умерла, а я научилась печь Эстерхази в память о ней.

Снова повисла пауза. Марьяна Петровна подошла к Нике чуть поближе и пристально посмотрела на спящую на её руках Улю.

— Как вы назвали девочку?

— Ульяна.

— Чудесное имя. Чудесное. Я побегу!