Шах и мат - Хейзелвуд Эли. Страница 30

Нолан только пожимает плечами:

– Не очень честно пинать того, кто и так упал.

– Вообще-то для «Кэнди краш» нужно немало мозгов, – настаивает Эмиль. – Здесь требуется выстраивать стратегию.

Тану стонет:

– О боже. Прости, Мэллори, мы не могли бы поменяться с тобой местами? Мне нужно объяснить Эмилю, как он неправ. Прямо сейчас.

Именно так я оказываюсь на сиденье рядом с Ноланом, пока напротив нас Тану и Эмиль громко спорят о цветах конфеток из игры. Я изучаю его профиль, ощущая внезапное беспокойство. Потом вспоминаю, как он заявился ко мне домой, ввел мамин мясной рулет себе в вены и спросил Сабрину: «Джагхед – это имя или фамилия?»

– Расскажи, что между вами происходит.

Нолан поворачивается в мою сторону с озадаченным выражением на лице.

– Вы трое в каких-то полиаморных отношениях или как?

– Ты только что спросила, сплю ли я с двумя своими товарищами по команде? – Он выгибает одну бровь. – Я подам жалобу в ФИДЕ.

– Что? Нет, не нужно жаловаться.

– Тебя это не касается, Мэл.

– Ты явился ко мне домой и сожрал кучу моих сэндвичей из мороженого.

– Точно. – Нолан щелкает языком. – Непростительно. Лучше пожалуйся на меня.

Я закатываю глаза:

– Забей. Так кто с кем встречается?

– Никто ни с кем не встречается. По крайней мере, не сейчас.

Краем глаза поглядываю в сторону Тану и Эмиля. Она отобрала у него телефон и смотрит в экран с сердитым видом, язык зажат между зубами, когда она пытается пройти уровень с рыбками. Эмиль смотрит на нее неожиданно грустными глазами.

– Эти двое?

Нолан беззвучно кивает:

– Они разошлись по разным универам. Тану сейчас пропустит неделю, но она в Стэнфорде. Эмиль – в Нью-Йоркском.

– Ясно. И давно ты их знаешь?

– Целую вечность. Мы тренировались вместе с… – Он прерывается. – Пока они не решили, что профессиональный спорт не для них.

– Давно это было?

– Три года назад Эмиль, Тану еще раньше.

Возможно, они для него как Истон для меня. И поскольку она пишет мне все меньше и меньше, к тому же о все более банальных вещах, вопрос сам слетает с губ:

– Тебе не кажется странным? Что они пошли учиться, а ты нет?

Нолан на мгновение задумывается:

– Иногда. Иногда мне кажется, что у них будет жизнь, которую я никогда не смогу понять. А иногда я рад, что мне не надо читать «Большие надежды» или готовиться к экзамену по тригонометрии.

Я улыбаюсь:

– Практически уверена, что тригонометрию проходят в старшей школе.

– Да?

– Ага. У тебя ее не было?

Нолан открывает пачку M&M’s и предлагает мне взять немного.

– Я учился на дому.

– Из-за шахмат?

– По разным причинам. Понятия не имею, что такое косинус. – Нолан закидывает желтую конфету себе в рот. Когда он глотает, его кадык резко дергается. Я не могу оторвать взгляд, потому что… Потому что слетела с катушек?

– Ты не умрешь без этого знания. Так что, Эмиль и Тану решили не пробовать отношения на расстоянии, но все еще нравятся друг другу?

– Да, и отказываются с этим что-либо делать.

– Готова поспорить, оба страдают.

– Иногда они звонят мне поздно ночью. Один спрашивает, почему Тану только что лайкнула какого-то стэнфордского пловца без футболки в соцсети. Вторая интересуется, что за сучка продолжает снимать дуэты с Эмилем в тиктоке.

– Тебе, похоже, не привыкать отговаривать людей прыгать с обрыва.

– Я бы справлялся лучше, если бы знал, что такое дуэты в тиктоке.

Я смеюсь. Эмиль и Тану смотрят на меня, а затем обмениваются взглядами, значение которых не поддается расшифровке.

– Ты ревновал, когда они только начали встречаться?

– Ревновал? – похоже, вопрос его искренне удивил.

– Ну да. Я хочу сказать, что вы, кажется, довольно близки. И Эмиль, и Тану довольно привлекательны… – Мои щеки горят.

Думаю, Нолан это заметил, потому что уголок его губы дергается.

– Я не ревновал. Мне сложно было понять, как кто-то мог хотеть остаться с другим человеком наедине в комнате, где нет шахматной доски.

– Но теперь ты понимаешь?

Он долго смотрит на меня из-за солнцезащитных очков:

– Теперь понимаю. – Нолан отворачивается. – Но если ты заинтересована в ком-то из них…

– Я не поэтому спросила, – выпаливаю я. – К тому же я не сплю с теми, с кем работаю. Это обычно плохо заканчивается.

На самом деле, в последнее время я вообще ни с кем не сплю. Это были на удивление скудные на события несколько месяцев. Может, шахматы уничтожили мое либидо?

– Плохо заканчивается?

– Ага.

– Это как?

– Из-за близости люди начинают придумывать себе невесть что. Думают, что я хочу продолжить общение. Проводить с ними время.

Нолан изучает меня:

– А ты слишком занята, потому что заботишься о своей семье.

– Откуда ты знаешь?

Он не отвечает, просто продолжает внимательно смотреть сквозь темные линзы, пока его молчание не начинает меня убивать.

– Ты здесь вообще зачем? Разве не едешь на турнир, который будет на следующей неделе?

– Заинтересована в моих планах?

Очевидный ответ: да.

– Тебя не пригласили, ведь так? Они знают, что ты швырнешь доску в арбитра, и тебя отказываются страховать все агентства.

– Я лечу в Москву прямо из Торонто. В пятницу.

– Ты участвуешь в обоих турнирах?

Нолан пожимает плечами, как бы говоря: «И что в этом особенного?»

– Дефне сказала, что у любого мозг отвалится участвовать сразу в обоих. И что большинство серьезных игроков не видят смысла участвовать в Олимпиаде… – Внезапно мне в голову приходит странная мысль. – Ты же здесь не из-за…

«Ты же здесь не из-за меня?

Приди в себя, Мэл. Конечно, он здесь не потому, что одержим идеей сыграть с тобой в шахматы. Он хочет потусить с друзьями. Может, вообще солгал и на самом деле заинтересован в Тану. Или в Эмиле. Или в обоих. Это не мое дело. Кому вообще какая разница…»

– Да, – отвечает Нолан.

Мой внутренний монолог обрывается.

– Что?

– То, что ты подумала, – его дурацкий глубокий голос. Аргх. – Я здесь именно поэтому.

– Ты не знаешь, о чем я думаю.

Нолан улыбается:

– Верно.

– Нет, правда. Ты понятия не имеешь.

– Ладно.

– Прекрати соглашаться со мной. Прекрати притворяться, что можешь читать мои мысли и…

Стюардесса с тележкой останавливается около нас и спрашивает, не хотим ли мы чего-нибудь выпить. Мы ничего не отвечаем: Нолан просто пялится перед собой, а я с угрюмым видом сжимаю свой напиток и думаю, что нет.

Он просто не может знать.

Глава 13

Между Олимпиадой и обычным турниром есть два главных отличия: нас проверяют на допинг (ага, надо пописать в баночку) и это командные соревнования. Партии, конечно, индивидуальные, но очки суммируются. Как самый сильный игрок, Нолан получает первую доску. Меня вдруг выбирают второй, хотя опыта у меня меньше всех. (Я много раз спрашиваю Эмиля, точно ли это хорошая идея. Он смотрит на меня широко раскрытыми глазами и обиженно произносит: «Ладно тебе, Гринлиф».)

Понимание, что возможная победа будет общей, вызывает совсем другие ощущения; неважно, насколько временный и абстрактный наш союз. Мне нравится, что Эмиль отбивает мне «пять», когда я обыгрываю эстонского шахматиста, или что Тану целует меня в лоб, когда мне удается избежать ничьей с сингапурцем. Я даже перестаю заморачиваться из-за того, как долго и внимательно смотрит на меня Нолан. Он всегда быстро расправляется со своими соперниками, находит выпить что-нибудь теплое, ставит стаканы рядом с моей доской и остается чуть поодаль моего оппонента до конца игры. Его темный и жадный взгляд перемещается с доски на меня и обратно, и я не совсем понимаю, что это значит.

Нолан не радуется моим победам и не говорит, что я молодец. Он лишь кивает один-единственный раз, будто в каждой моей победе нет ничего удивительного, а его вера в меня такая же непоколебимая, как огромный валун. Словно в моей удачной игре не больше удивительного, чем в солнце, которое вовремя заходит за горизонт.