Шах и мат - Хейзелвуд Эли. Страница 34
– Ну и ладно, – он расслабляется и тянется через стеклянные бутылки, шахматные фигуры и недоеденные чипсы за карандашом и рекламкой немецкой шахматной федерации. – Садись.
– Я сказала, что…
– Пожалуйста, – просит он, и что-то в его голосе заставляет меня подчиниться. Пытаюсь вспомнить, когда он в последний раз говорил это слово. По сути, такое простое – «пожалуйста». Правда ведь?
– Ладно. – Я сажусь напротив него так далеко, как это только возможно. Это мое наказание за то, что не пошла за пиццей. – Но я не собираюсь играть, так что…
– Шахматы.
– Что?
– Ты сказала, что не будешь играть со мной в шахматы. Про остальное ты молчала, так что… – Нолан протягивает мне рекламку. На ней нарисована решетка, в середине которой стоит крестик.
Я смеюсь:
– Крестики-нолики? Серьезно?
– Только если ты не предпочитаешь «Уно». Или, может, шашки? «Операция»?
– Это еще хуже, чем «Кэнди краш».
Нолан улыбается. Уголком губ.
– Не говори об этом Тану: она снова положит мне под подушку канцелярскую кнопку.
– Снова? – я изумленно трясу головой. – Ты не можешь на полном серьезе хотеть сыграть со мной в крестики-нолики.
Он пожимает плечами и делает большой глоток индийского пейл-эля.
– Мы можем сделать ставки. Чтобы было веселее.
– Я не собираюсь играть на деньги.
– Мне не нужны твои деньги. Как насчет вопросов?
– Вопросов?
– Если я выиграю, то задам тебе вопрос – заметь, любой вопрос! – и ты должна будешь ответить. И наоборот.
– О чем ты вообще можешь меня спросить?..
– По рукам?
Что-то внутри подсказывает, что это плохая затея, но я не могу точно сказать почему, поэтому киваю.
– По рукам. Пять минут. Затем я ухожу. – Я забираю карандаш из пальцев Нолана и рисую свой нолик.
Первые три игры проходят вничью. Четвертая остается за мной, и я широко улыбаюсь. Мне и правда нравится побеждать.
– Так что, я могу задать вопрос?
– Если хочешь.
Понятия не имею, о чем его спрашивать, но не хочу отказываться от своего приза. Какое-то время ломаю голову, а затем решаюсь:
– Что такое Турнир претендентов?
Нолан выгибает бровь:
– Ты спрашиваешь меня о том, что легко гуглится?
Ему удается слегка смутить меня.
– Это турнир, – продолжает он, – где определяется игрок, который будет противостоять текущему чемпиону мира.
– То есть тебе?
– На данный момент – да.
Я мягко фыркаю:
– И последних четырех лет.
– И последних четырех лет, – в его голосе нет ни капли хвастовства. Никакой гордости.
В этот момент до меня доходит, что Нолан впервые стал чемпионом мира в тот самый год, когда я бросила шахматы. Если бы этого не произошло, мы бы встретились гораздо раньше и совершенно при других обстоятельствах.
– В Турнире претендентов участвуют десять игроков, которых отбирают в других супертурнирах или по рейтингу ФИДЕ. Они соревнуются друг с другом. Затем через несколько месяцев разыгрывается титул чемпиона мира.
– Это за него дают приз в два миллиона долларов?
– В этом году три.
Мое сердце пропускает удар. Мне даже страшно представить, как такие деньги могут помочь моей семье. Не то чтобы я считаю, что могу победить Нолана. Или вообще окажусь на Турнире претендентов. Меня не приглашают на супертурниры, а мой рейтинг где-то рядом с жвачкой, которая прилипла к подошве моего ботинка.
Сжав карандаш, рисую новое поле. Должно быть, я слишком зациклилась на деньгах, потому что в следующей партии побеждает Нолан.
Я закатываю глаза:
– Отвлеклась. Ты не очень-то заслуживаешь…
– Почему ты бросила шахматы в четырнадцать лет?
Мое тело напрягается.
– Прошу прощения?
– В сентябре, после турнира в Филадельфии, ты сказала, что бросила играть не из-за того, что умер твой отец. Тогда из-за чего?
– Мы не договаривались отвечать на подобные вопросы.
– Мы договорились, что это может быть любой вопрос, – Нолан выдерживает мой взгляд, в его голосе нотки вызова. – Если хочешь, можешь не отвечать.
Именно так мне и следует поступить. Не отвечать и оставить Нолана одного с его глупым вопросом, ответ на который его не касается. Но я не могу заставить себя промолчать. Несколько секунд кусаю нижнюю губу и, поборов желание вырезать следующий нолик у Нолана на коже, отвечаю:
– У нас с отцом испортились отношения задолго, – три года, одна неделя и два дня, – до его смерти. Тогда я и перестала играть.
– Почему вы отдалились?
– Это уже второй вопрос. И если выиграешь снова, никаких вопросов на эту тему больше не принимается.
Нолан хмурится:
– Это почему?
– Потому что я так сказала, – огрызаюсь я.
На мгновение он замолкает, но затем, верно уловив угрозу в моем голосе, кивает.
После этого еще несколько партий заканчиваются ничьей. Точнее, их двадцать три. Никто из нас не хочет, чтобы ему задавали неудобные вопросы. И когда я одерживаю победу в двадцать четвертой игре, Нолан в своем стиле ударяет рукой по столу. Если честно, его реакция даже поднимает мне настроение.
Я уже профукала один вопрос, поэтому на этот раз мне хочется спросить о чем-то личном. Может, о его отношениях с Кохом? Или узнать историю о сестрах Бодлер? О его дедушке? Есть кое-что, что давно меня волнует, но если задам этот вопрос, то переступлю черту. С другой стороны, Нолан спросил меня об отце, и я не против отомстить. Может, даже хочу это сделать.
– У меня дома, когда Сабрина спросила, с кем ты спишь, ты сказал… Я толком не поняла, что ты сказал и… – Я замолкаю.
– В чем вопрос? С кем я сплю?
Коротко киваю. Щеки горят. Я уже успела пожалеть, что решилась об этом заговорить.
– Ни с кем.
Эм?
– В смысле?
– Я ни с кем не сплю. Или, по крайней мере, ни с кем не спал.
Мне нужно какое-то время, чтобы переварить услышанное. Чтобы реально осознать: Нолан Сойер, Убийца королей, беспечно признает, что ему двадцать и он еще девственник. Не то чтобы в этом было что-то неправильное. Но все же.
Нет. Я неправильно поняла. А как же сестры Бодлер?
– Ты никогда ни с кем не спал, – повторяю я.
– Не-а, – уверенным тоном заявляет он. И выглядит абсолютно спокойно, как будто не собирается никому ничего доказывать, кроме себя. По крайней мере, здесь, сейчас, со мной.
– О, – чувствую, что мне надо наступать постепенно. – Так ты… Я хочу сказать, тебя все устраивает или ты хотел бы… – Краска еще сильнее приливает к щекам.
Нолан нависает надо мной:
– Имеешь в виду, хотел бы с кем-нибудь заняться сексом?
Я киваю. Иисус, у меня есть язык. Я могу говорить.
– Раньше нет, – Нолан даже не раздумывает. – Но в последнее время захотел.
– Что… Что изменилось?
Он внимательно смотрит на меня.
– Мне говорили, что дополнительные вопросы не принимаются, – уголок его губ вновь выгибается в улыбке. – К тому же я слышал, что у тебя опыта хватит на нас двоих.
Издаю стон:
– Не скажу, что… Тебе не стоит верить всему, что говорит Дарси.
– Это ведь неплохо. – Нолан рисует новое поле.
Я все еще взволнована, поэтому он легко выигрывает.
– Что ты собираешься делать после того, как закончится твоя стипендия?
– Что ты знаешь о моей стипендии?
– Никаких вопросов на вопросы.
Я закатываю глаза:
– Буду искать место автомеханика. К чему ты клонишь?
– Как насчет шахмат? Просто бросишь играть?
– Ага, – я выхватываю карандаш из его руки. – В шахматах у меня нет будущего.
Нолан фыркает:
– Ты не можешь просто…
– Я ответила на твой вопрос. Следующий раунд.
Он смотрит на меня с упорством и раздражением, а затем почти мгновенно побеждает. Как он это делает? Он пьет, а я нет, но именно я оступилась.
– Валяй, – я в очередной раз закатываю глаза. – Но никаких дополнительных вопросов.
Нолан наклоняется в мою сторону, взгляд его темных глаз серьезен, на коже пляшут звезды.