Русская война 1854. Книга третья (СИ) - Емельянов Антон Дмитриевич. Страница 18

Девушка резко развернулась и, больше ничего не говоря, ушла. А я замер, пораженный ее словами. А ведь действительно… Я где-то добился успеха, но опыта реального нет. Про это же говорил Меншиков, когда объяснял, почему придерживает мое повышение. И ведь он оказался самым нормальным из всех: не попытался подсидеть, привязать к себе и, тем более, не стал ставить крест. Могу ли я назвать этого человека другом? Нет. Врагом? Тоже нет. Могу ли рассчитывать на его опыт?..

Развернувшись не хуже Стервы, я пошел обратно к дому Волохова. Где-то в дали сада мелькнула еще одна знакомая фигура — Анна Алексеевна — словно предлагая забыть про дела, отложить их на потом и просто приятно провести время. Но я сделал свой выбор… Если я хочу сохранить то, что создал, и получить даже больше, надо двигаться вперед.

— Александр Сергеевич, — я дождался момента, когда Меншиков оказался один. — Разрешите попросить вашего совета?

Сиятельный князь несколько секунд задумчиво смотрел на меня, а потом кивнул.

На следующий день мы все-таки приступили к операции «Керченский прорыв». С самого утра эскадра во главе с «Императрицей Марией» вышла в сторону Одессы и Николаева — по крайней мере, так выглядело бы направление движения для случайных зрителей с берега. Через полчаса вперед выдвинулись пароходофрегаты Бутакова, перекрывая дорогу вышедшим из Балаклавы наблюдателям. А еще через полчаса вылетел «Севастополь» — сначала тоже в сторону Одессы, но уже скоро мы поднялись выше облаков и сменили курс. Теперь оставалось надеяться, что нам поверили…

— Ваше благородие, вижу эскадру Новосильского, — раненый Прокопьев делал вид, что повязки ему совершенно не мешают.

Вообще, у меня тут собрался мини-госпиталь. Помимо мичмана я разрешил присоединиться к полету еще и Митьке. Он тоже до конца не пришел в себя после ранения, но я помнил про особенности его зрения и решил, что вдруг пригодится. Тем более, он выполнил домашнее задание — заучить силуэты, описания и названия всех кораблей, что были у нас и союзников в это время. И когда он справился, было уже поздно сдавать назад.

— Враг? — спросил я у казака с подзорной трубой.

— Чисто.

— Тогда держим высоту в пятьсот саженей и скорость в восемь узлов. И передавайте вниз, что можно выдвигаться!

Я прикрыл заслонки цилиндров почти полностью — мы могли лететь гораздо быстрее, но сейчас были ограничены ходом самых медленных из грузовых кораблей. И, скажем честно, восемь узлов — это еще прилично. Были у нас и те, что и шесть-то с трудом выдавали, но в первый поход отправились лучшие.

Так мы и летели до самого вечера. По пути встретили одно случайное судно под турецким флагом — был соблазн просто потопить его, но я решил не тратить время. «Севастополь» ушел за облака, а корабли дали крюк и просто обошли чужака по дуге, так что тот даже заподозрить ничего не мог.

Когда стемнело, схему движения пришлось менять. Дирижабль опустился до четырехсот метров — лучше бы ниже, но там уж слишком мотало — и включил проблесковый маячок красного цвета. Теперь эскадра Новосильского должна была следовать за вспышками, ну а мы — верить, что у них все получится.

— Григорий Дмитриевич, может, остановимся? — под утро сидящий на высотомере и дальномере Лесовский начал пошатываться. — Дальше сложная лоция, будет лучше, если Федор Михайлович тоже будет видеть, куда идти.

— Мы уже обсуждали, — я покачал головой. — С неба мы все видим, знаем, как именно идут корабли, так что можем их провести. Пусть сейчас это кажется необязательным, но лучше так, чем придется набивать шишки под огнем врага когда-нибудь в будущем.

— Есть, — просто ответил лейтенант.

Я же покрепче сжал штурвал. Рассуждать о правильности с мостика несложно, а что будет, если кто-то не справится, если кто-то умрет? При том, что мог бы выжить, если бы я не стал рисковать… Пальцы хрустнули, и тут я вспомнил историю Лазарева, рассказанную великим князем Михаилом. Как выглядел флот, которому не давали делать то, что должно. Как адмирал не дал кораблям зайти в порт после долго перехода, заставив сорок дней заниматься учениями… Тяжело это было? Ясное дело. Сделало ли это Черноморский флот сильнее, помогло ли сохранить тысячи жизней в будущем? Никаких сомнений!

— Высота двести метров, — я все же пошел на небольшие уступки совести, благо ветер сегодня был совсем не сильный. А так сигнальный огонь будет ближе к морю, и кораблям станет проще ориентироваться.

Мы продолжали скользить вперед. Восемь узлов — это пятнадцать километров в час. От Севастополя до Керчи было чуть меньше трехсот километров, и это с учетом маневров, так что я готовился к тому, что в ближайшие минуты мы должны будем увидеть город. И мы увидели его! Правда, в окружении облаков порохового дыма. Серого — белый он только на красивых картинах, а в жизни все гораздо грязнее и неприятнее.

— Доложить обстановку! — рявкнул я на сжавшего подзорную трубу Митьку. — Приготовиться передать информацию на «Императрицу Марию»!

— Три линейных корабля под турецким флагом, пять фрегатов…

Я скрежетнул зубами — как ловко наши противники придумали способ обойти перемирие! Сами мы вот белые и пушистые, ничего не делаем, а злые турки — нехристи, что с них взять. Но мы их все равно не бросим, потому что заключили договор, а договоры мы все соблюдаем.

— Вижу названия… Головной корабль назвали «Перваз-Бахри», как тот, что захватил наш «Владимир» в прошлом году. А внешне — вылитый 92-пушечный «Лондон». Еще вижу фрегаты «Дамиад» и «Низамие» — это чисто турецкие, по 56 и 64 пушки, — Митька уверенно частил цифрами. Вот что значит наука в пользу пошла.

— Кто еще? — я ждал названия других кораблей.

— Там… — голос Митьки дрогнул. — Там «Ласточки» летают и бомбят наши батареи.

Вот и случилось то, что должно было. В голове тут же замелькали картины, как сразу несколько быстрых планеров заходят на «Севастополь» и прошивают его очередями зажигательных пуль…

— Сколько их? Почему солдаты гарнизона их не сбивают? — я вернулся к реальности.

— Кажется, просто не ждали и растерялись… Нет! — Митька разобрался. — Турецкие корабли засыпали батареи ядрами. Повредить не смогли, но дыма подняли столько, что все небо заволокло, и чужие «Ласточки» подобрались, — казак повернулся ко мне. — Ваше благородие, но это же наша стратегия. Вы ее готовили, но решили в итоге, что это слишком рискованно. А они тоже додумались?

Или им помогли. Я невольно вспомнил пропавшего мичмана Золотова.

— Что ж, если враг использует нашу тактику, то мы знаем и ее слабые места. Ведь так? — я обвел взглядом свою команду.

— Вражеские корабли, чтобы накрыть позиции дымом, сами открылись для нашей атаки, — первым опомнился Лесовский. — Только у нас своих «Ласточек» нет. И бомб нет!

— Нет, и ладно. В чем еще слабость врага? — продолжил я с каменным лицом.

— После такого обстрела корабли турок наверняка повредило. Удивительно, почему контр-адмирал Вульф не вывел навстречу свои пароходофрегаты, — мичман Прокопьев оказался ближе к правильному ответу.

Вот только после его слов внутри меня все сжалось. Как-то разом вспомнилось, что в нашей истории этот самый Вульф свои пароходофрегаты просто затопил, оправдавшись, что враг был слишком силен. Как будто это повод лишать флот одного из мощных ударных кулаков, причем даже без намека на пользу, как было в случае с перекрытием бухты Севастополя.

— Наших кораблей в гавани нет, — доложил Митька, и я выдохнул. — Кажется, враг использовал «Ласточки», чтобы узнать, когда они уйдут, и подобрать подходящий момент для атаки.

Как много лишних слов…

Похоже, война все же не лучшее время для обсуждений. Я невольно вспомнил вчерашние упреки в свой адрес, выдохнул, успокаиваясь, и принялся раздавать приказы. Прокопьеву — чтобы передал информацию Новосильскому и просил зажать поврежденные корабли. Это же почти Синоп — враг без ветра, а мы можем на скорости навязать ему бой на своих условиях. Даже лучше, ведь в отличие от того раза береговые батареи будут на нашей стороне.