Жестокая память. Нацистский рейх в восприятии немцев второй половины XX и начала XXI века - Борозняк Александр Иванович. Страница 33

Читателя книги Феста подкупает не только уровень проникновения в психологическую мотивацию поведения Гитлера, но в не меньшей степени — глубина освещения эпохи: «Жизнь Гитлера не стоило бы ни описывать, ни интерпретировать, если бы в ней не проявились надличностные тенденции и взаимоотношения, если бы его биография не была на всем своем протяжении одновременно и сколком биографии эпохи… Гитлер был не только фигурой, объединившей столь многие тенденции времени; в еще большей степени он и сам придавал событиям их направление, масштабы и радикальность» [457].

Произведение Феста вызвало серьезную и обоснованную критику ряда ведущих историков ФРГ. Голо Манн заметил, что в методе автора заключены немалые опасности: «Чем дольше мы занимаемся этим героем, его происхождением, мотивами его поведения, его психологией, тем больше мы склоняемся к тому, чтобы понять его, и — только один шаг к прощению, а затем и к восхищению» [458]. Герман Грамль справедливо упрекал Феста за то, что он не показал, «насколько высока была степень участия определенных экономических кругов и таких консервативных групп, как армия и церковь, в провале Веймарской республики и тем самым, по меньшей мере косвенно, в подъеме национал-социализма» [459].

Фест был прав, полемически выступая против упрощенных представлений о Гитлере как «агенте империалистических сил». Фест называл «идеологически предвзятыми» господствующие в марксистской литературе толкования, которые «представляют Гитлера “выкормышем” некоей “нацистской клики” промышленников, банкиров и крупных землевладельцев» [460]. Мартин Брошат рассматривал успех бестселлера о Гитлере как реакцию на «неомарксистские социально-теоретические интерпретации национал-социализма, в которых о Гитлере говорилось мало или только как об “агенте” анонимных правящих кругов» [461]. Но одновременно Фест, желая того или нет, показал нежизненность любой из одномерных «универсальных Концепций», предлагаемых для толкования нацистской диктатуры, в том числе конструкции тоталитаризма. Как бы ни относиться к книге Феста, было бы нелепо (а это практиковалось у нас совсем недавно) обвинять ее автора в симпатиях к неонацизму. Не так давно книга, извлеченная из недр российских спецхранов, переведена на русский язык, и читатель может непредвзято судить о ее достоинствах и недостатках.

«Гитлеровская волна» отхлынула, а воздействие труда Феста ощущается до сих пор. Это не научный трактат, но он в значительной степени повлиял (очевидно, неоднозначно) на западногерманскую историографию нацистской диктатуры, прежде всего на дебаты о месте фюрера в политической системе Третьего рейха. После выхода книги Феста получили широкое распространение версии о модернизаторской функции нацистского режима. Фест писал о том, что именно Гитлер придал радикальность «процессу острых перемен», в которых нуждалась Германия. Впрочем, автор именует тезис о модернизаторской функции национал-социализма лишь «одним из многих аспектов толкования» [462].

В 1970-е гг. в ФРГ развернулись дискуссии, в ходе которых выдвигались и оспаривались тезисы о степени применимости к истории нацистской диктатуры таких дихотомических категорий, как «монократия» и «поликратия», «модернизм» и «антимодернизм». Для ведущих исследователей «подлинной проблемой» была «не индивидуальная психопатология Гитлера, а состояние общества, которое его возвысило и позволило ему господствовать до апреля 1945 г.» [463]

Обсуждение проблемы «монократия или поликратия?» возникло в ходе детального рассмотрения конфликтов и противоречий в системе органов власти нацистского рейха. На съезде историков ФРГ, состоявшемся в 1976 г. и обсуждавшем проблему «Личность и структура в истории», были представлены разные точки зрения на роль Гитлера в системе нацистского общества и государства. Клаус Хильдебранд — сторонник концепции «монократии» — утверждал, что фюрер, воплотивший «тип эпохи», определял главное содержание политики режима. Такая позиция, по мнению оппонентов Хильдебранда, несла в себе опасность повторения тезисов фашистской пропаганды и затушевывала деструктивные антагонизмы политической системы Третьего рейха [464]. В ходе дискуссии о характере нацистских властных структур Гансом Моммзеном была выдвинута принципиально важная идея о непрерывной «кумулятивной радикализации режима», приобретавшей в ходе «борьбы с противниками» собственную динамику [465].

Значительное влияние на результаты научных споров 1970-х гг. оказала ставшая тогда достоянием историографии ФРГ книга «Бегемот: структура и практика национал-социализма», принадлежавшая перу эмигрировавшего в США выдающегося немецкого политолога, юриста, экономиста Франца Ноймана (1900–1954). Современники не сумели (или не захотели) понять значимость труда Ноймана, опубликованного на английском языке в США в 1942 г. На немецком языке «Бегемот» [466] вышел только после того, как на монографию Ноймана вновь обратили пристальное внимание авторитетные американские исследователи [467].

Название книги восходит как к библейской мифологии, где названы имена морских чудовищ — Левиафана и Бегемота, так и к трудам Томаса Гоббса, в представлении которого Бегемот олицетворяет «не-государство», основанное на хаосе, произволе и насилии. Базируясь на марксистской методологии, пытаясь творчески развивать ее, Нойман исходил из того, что в Германии Гитлера господствовал «тоталитарный монополистический капитализм», «частнокапиталистическая экономика, регламентируемая тоталитарным государством» [468].

Нойман выдвинул положение о неоднородности германского правящего класса, о конкурентной борьбе различных его группировок. Опираясь на доступные ему материалы, он выделил четыре «автономные блока власти»: промышленность, нацистская партия, государственная бюрократия, вермахт, «конкурирующие между собой и заключающие компромиссы, формой которых может быть решение фюрера» [469]. Автор констатировал: «цемент», который скреплял «блоки власти», — это «прибыль, власть и прежде всего страх перед угнетенными массами» [470].

Процессы аризации и германизации (Нойман указывал на создание и функционирование концерна Геринга, на предприятия, действовавшие в рамках концлагерей Гиммлера) вели, по оценке ученого, к тому, что «политическая власть партии полностью укореняется в сфере производства», «практики насилия в нарастающем темпе становятся предпринимателями, а предприниматели — практиками насилия» [471].

В книге «Бегемот» содержалась научная трактовка проблемы массовой базы режима: «тоталитарной диктатуре удалось превратить часть своих жертв в своих сторонников, а всю страну — в скованный военной дисциплиной вооруженный лагерь», удалось «включить массы в войну — в идеологическом и организационном отношениях». Противопоставляя свое видение настоящего и будущего страны достаточно распространенным в эмигрантской среде иллюзиям о возможности «германской революции», Нойман предупреждал о «глубокой индоктринации масс, сочетаемой с почти абсолютной системой террора», о стабильном перевесе в обществе «добровольных и недобровольных сторонников режима», о «невозможности организоваться тем, у кого иные мысли и чувства» [472].