Жестокая память. Нацистский рейх в восприятии немцев второй половины XX и начала XXI века - Борозняк Александр Иванович. Страница 32

В Советском Союзе хрущевская «оттепель» явственно сменялась неосталинистскими заморозками. Начинавшаяся в Москве ползучая ресталинизация нашла ревностных поклонников и подражателей в Восточном Берлине. В этой обстановке публикация Гюнтера Паулюса была воспринята как вызов официальной партийной линии. Сработал перестраховочный механизм. Для партийной номенклатуры атака на ученого, поиск его «отклонений от партийной линии» стали средством самозащиты, оправданием активизации ее «борьбы против буржуазной идеологии».

26 января 1966 г. отдел науки ЦК СЕПГ направил секретарю ЦК Курту Хагеру докладную записку о «немарксистской и оппортунистической позиции» автора. В записке была дана «научная и политическая оценка работы тов. Паулюса». Автору книги вменялись в вину «взгляды, направленные против линии партии» [443]. Предлагалось незамедлительно изъять книгу с полок библиотек, а остатки тиража — из продажи. По всем правилам субординации в феврале 1966 г. партбюро Института истории предусмотрительно заявило, что под прикрытием «борьбы против догматизма» происходит явный «отход от классовых позиций и принципов коммунистической партийности». Что касалось книги Паулюса, то ее автору были приписаны «идеологические установки, направленные против указаний партии» [444].

На собраниях партийной организации Института истории (в феврале и марте 1966 г.) коллеги единодушно осудили взгляды Паулюса, и только Вольфганг Руге выступил в его защиту. Паулюс вынужден был «признать ошибки», но сохранил чувство личного и научного достоинства, опровергнув обвинение в «ревизионизме» и заявив: «Я не могу выбросить за борт мои твердые, выношенные убеждения» [445].

В заказной рецензии на книгу Паулюса (рецензии на изъятую из обращения книгу!) ее автор обвинялся в том, его «неверные утверждения», «концептуальные политико-идеологические ошибки», «неясности в теоретических вопросах» и «нарушения принципа партийности» означают «сближение с установками буржуазных историков» [446]. «Дело» Паулюса завершилось тем, что историка изгнали из академического института и вынесли ему строгий партийный выговор, на несколько лет ему было запрещено печататься. Исследователь был навсегда отлучен от исследовательской деятельности в сфере истории нацистской диктатуры.

Можно сказать, что Гюнтер Паулюс «легко отделался», особенно если сравнивать исход его «дела» с тем, чем завершилось в Москве «дело» Александра Некрича, автора вышедшей практически одновременно книги «1941. 22 июня»… Но пострадал не только историк Паулюс. Непоправимый урон был нанесен исторической науке ГДР, представителям которой было отказано в естественном праве вести дискуссии и высказывать собственное мнение о нацистской диктатуре. За практику единомыслия пришлось заплатить достаточно дорого.

В Германской Демократической Республике не ко двору пришлись усилия Гельмута Эшвеге, направленные на восстановление правды о геноциде против еврейского населения Европы. Эшвеге, который был убежденным социал-демократом в годы Веймара, стал коммунистом в Палестине, куда ему удалось эмигрировать в 1936 г. После крушения нацистской диктатуры он вернулся на родину, в советскую оккупационную зону, где стал активно действовать в рядах Социалистической единой партии Германии.

Свое видение политического курса СЕПГ он изложил тогда следующим образом: «Немецкий народ уверен, что в будущем к нему вернется доверие евреев. Он надеется доказать это своими делами. Немцы признают свою вину за то, что в своем большинстве они активно или пассивно участвовали в преступлениях нацистской системы против евреев. Немцы надеются, что они смогут хотя бы частично искупить свою вину, и немногие уцелевшие евреи и еврейские общины смогут получить значительное возмещение нанесенного им ущерба» [447].

Однако вскоре он пал жертвой кампании против «сионистов» и «космополитов», был исключен из партии. В течение многих лет, преодолевая многочисленные трудности (его не допускали к работе в архивах), он на свой страх и риск собирал документы о нацистской политике уничтожения евреев, об участии евреев в антинацистском Сопротивлении. В 1960 г. рукопись книги была готова, но она долго лежала в издательствах, подвергаясь принудительному «редактированию», и вышла в свет только в 1966 г. [448] Вторую часть труда Эшвеге удалось опубликовать в 1973 г. без указания на его авторство [449]. Автобиография Гельмута Эшвеге, вышедшая в 1991 г., незадолго до его смерти, была с горькой иронией названа им «Чужой среди своих»… [450]

Линия партийного руководства по отношению к историкам ГДР определялась достаточно четко. Скрыто выражалась боязнь воздействия творческого начала, исходившего от части советской историографии. На закрытом совещании в отделе науки ЦК СЕПГ в октябре 1966 г. было сказано: «Среди сотрудников академии все еще ощущается воздействие XX партийного съезда КПСС… В широких кругах ученых наличествует скепсис относительно правильности нашей политики. Роль классовой борьбы недооценивается» [451]. Высказывалось недоверие к установкам советских исследователей-германистов. В предназначенной для руководящей инстанции информации о заседании комиссии историков СССР и ГДР, проходившем в Москве в ноябре 1966 г., было сказано: «Между историками двух стран существует полное единодушие по всем основным вопросам». Но из этой идиллической картины явно выпадали высказывания Якова Драбкина, который полагал, что дискуссии с западногерманскими историками ведутся в ГДР «не всегда дифференцированно». Необходимо, по мнению советского ученого, «не только подчеркивать взаимосвязь между западногерманской историографией и империалистической политикой, но и объективно анализировать концепции отдельных историков ФРГ и приводимые ими источники» [452]. В июле 1967 г. в Москве состоялась беседа одного из руководящих историков ГДР с директором Института истории АН СССР академиком Владимиром Хвостовым. В ходе беседы советский ученый сделал, с точки зрения его собеседника, несколько «неосторожных» замечаний по поводу подлинности секретных дополнительных протоколов к советско-германским договорам от 23 августа и 28 сентября 1939 г. О чем и было немедленно доложено руководству СЕПГ [453].

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

ПРАВДА О ХОЛОКОСТЕ, ПРАВДА О ВОЙНЕ

Осенью 1973 г. бестселлером на книжном рынке ФРГ стала биография Гитлера, выпущенная известным публицистом (позднее — издателем газеты «Frankfurter Allgemeine Zeitung») Иоахимом Фестом [455]. Книга раскупалась чрезвычайно быстро, несмотря на внушительный объем (около 1200 с.) и достаточно высокую цену. К началу 1974 г. в ФРГ было продано 0,5 млн экземпляров книги, а поставленный позднее на ее основе фильм («Гитлер — история карьеры») посмотрело за короткое время около 2 млн зрителей. Произошел всплеск «гитлеровской волны», обрушившейся на средства массовой информации ФРГ (и других стран Запада) в 1970-е гг. и воспринятой современниками как кризис исторического сознания и кризис исторической науки.

Причины интереса к фигуре фюрера в массовой культуре ФРГ 1970-х гг. были неоднозначными. Советский переводчик и публицист Лев Гинзбург, которому, по его словам, были ведомы не только вершины немецкого духа, но и «бездны, мрачные закоулки и тупики немецкой истории», делился размышлениями, возникшими в связи с просмотром в одном из городов ФРГ фильма по книге Феста: «Публика расходилась после сеанса молча, одни были озадачены, другие подавлены… Интерес к фашистскому прошлому в Западной Германии действительно резко возрос, но вызван он совершенно различными причинами… По размаху “гитлеровская волна” могла соперничать разве что с сексуальной… Однако дело было не только в коммерции… Страна переживала какую-то болезнь. Все были всем недовольны. Все маялись» [456]. В условиях экономической и политической нестабильности сплелись в тугой узел тоска по «сильной руке», обманутые ожидания социальных реформ после прихода к власти правительства социал-демократов и свободных демократов, осознание упадка молодежного движения.