Благословенный 2 (СИ) - Коллингвуд Виктор. Страница 29

Несмотря на грозные предзнаменования, «патриотическая партия» попыталась без союзников помериться с Россией силами. Польша могла выставить в поле не более 45 000 войска, большая часть которого находилась на Украйне, под начальством Иосифа Понятовского, генерала, находившегося прежде в австрийской службе; помощником его был Тадеуш Костюшко, герой войны за независимость Америки, быстро набиравший на Родине популярность. Другая, меньшая часть польской армии находилась в Литве, под начальством генерала Юдицкого.

Война, разразившаяся после нашего вторжения, состояла в том, что польские войска постоянно отступали перед русскими. Значительная битва была в начале июня при деревне Деревичи, недалеко от Любара, где потерпел поражение Виельгорский; второй упорный бой случился при Зеленце, где генерал Марков, несмотря на превосходное число неприятеля, удержал поле сражения. В Литву русские войска вступили под начальством генерала Кречетникова, и не встретили там сопротивления; 31 мая занята была Вильна, где с торжеством была провозглашена литовская конфедерация для восстановления старины; 25 июня наши вступили в Гродно, а на другой день, 26-го, Каховский занял Владимир-Волынский; в начале июля перешел он Буг и выбил Костюшко с сильной позиции при Дубенке, между Бугом и австрийской границею.

Вскоре всё стало ясно. Когда исход войны уже окончательно определился, польский король направил императрице покаянное письмо:

«Я объяснюсь откровенно, потому что пишу к вам. Удостойте прочесть мое письмо благосклонно и без предубеждения. Вам нужно иметь влияние в Польше; вам нужно беспрепятственно проводить чрез нее свои войска всякий раз, как вам угодно будет заняться или турками, или Европою. Нам нужно освободиться от беспрестанных революций, к которым подает повод каждое междуцарствие, когда все соседи вмешиваются в наши дела, вооружая нас самих друг против друга. Сверх того, нам нужно внутреннее правление более правильное, чем прежде. Теперь удобная минута согласить все это. Дайте мне в наследники своего внука, великого князя Константина; пусть вечный союз соединит обе страны; заключим и торговый договор взаимно полезный. Сейм дал мне власть заключить перемирие, но не окончательный мир. Поэтому я умоляю вас согласиться на это перемирие как можно скорее — и я вам отвечаю за остальное, если вы мне дадите время и средства. Здесь теперь произошла такая перемена в образе мыслей, что предложения мои, вам сделанные, принимаются, быть может, с большим энтузиазмом, чем все совершенное на этом сейме. Но я не должен от вас скрыть, что если вы настойчиво потребуете всего того, что содержит ваша декларация, то не во власти моей будет совершить все то, чего я так желаю. Еще раз умоляю вас, не отвергайте моей просьбы, дайте нам поскорее перемирие, и смею повторить, что все, предложенное мною, будет принято и исполнено нациею, если только вы удостоите одобрить средства, мною предложенные».

Отправляя в Петербург королевское письмо, посол Булгаков добавил от себя: «Перемена мыслей в самых запальчивых головах велика. Все теперь кричат, что надлежит к России прибегнуть, все ругают короля Прусского, все почти упрекают Потоцких и других начальников фракции, что погубили они Польшу, а сии извиняются тем, что хотели сделать добро, но обстоятельства тому воспротивились, да и прусский король изменил».

И вот сегодня Совет при высочайшем две должен решить вопрос. Стоит ли соглашаться на это предложение: то есть, всё остаётся по-прежнему, но наследником польской короны становится мой брат Константин.

Большинство собравшихся были весьма увлечены таким предложением. Ситуация,когда два брата владели бы двумя столь крупными государствами Восточной Европы, казалась уникальной, будто возрождающей величие Восточной и Западной Римских империй.

— Увы, господа, — охладил наш пыл вице-канцлер Остерман. — У меня имеются сведения, что точно такое же предложение поляки направили королю Пруссии, приглашая занять трон его сына Людовика.

После этого настроения к примирению с поляками, конечно же, сразу упали.

Остерман, после опалы Безбородко самый авторитетный наш дипломат, далее объяснил, почему предложение польского короля неосновательно:

— Предложение наследства Польского престола Великому Князю Константину, когда императрица одною из главных причин войны объявила намерение свое восстановить прежний закон республики относительно избирательности королей, — есть предложение, с одной стороны, противное образу мыслей императрицы и видам ее относительно устройства своей фамилии; с другой — способное поссорить её со дворами Венским и Берлинским, с которыми такой вариант не согласовывался. Ну и, наконец, вести сейчас переговоры — это значит признавать законность польских органов власти, созданных согласно новой «конституции». Мы же не просто её не признаём: нас даже не поставили официально в известность об изменениях в польском законодательстве!

С ним даже никто не стал спорить. В итоге предложения Понятовского отвергли, и войска наши двинулись к Варшаве. С запада в пределы Польши вступили и прусские войска, несостоявшиеся союзники поляков в войне против России.

Силы были слишком неравны. Русские подошли к Варшаве на несколько миль с двух сторон. Король Польский отказался от дальнейшей борьбы и со всею армией присоединился к Тарговицкой конфедерации. Военные действия прекратились; одна господствующая партия сменилась другою.

Удивительно, но когда русские войска подошли на пушечный выстрел, все в Варшаве вдруг сделались врагами конституции 3 мая и сторонниками Тарговицкой конфедерации! Лишь несколько магнатов остались непримиримы: они ходили по Варшаве и призывали горожан к восстанию во имя свободы, но без успеха. В итоге все они уехали за границу, а Польша была оккупирована.

Между тем прусские дипломаты уже вовсю говорили о повторном разделе Польши. Оправдание этому было весьма оригинально: предполагалось что Австрия, Пруссия и Россия начнут войну против революционной Франции, а в виде вознаграждения за издержки на борьбу с мерзкими революционерами эти страны должны были получить польские владения. Идея странная, но в осьмнадцатом веке проводились и не такие комбинации! В это же время Австрийская Империя проталкивала идею обмена принадлежавших ей Испанских Нидерландов на Баварию, причём с «доплатой» опять же за счёт польских земель.

Выглядело всё это крайне печально. Поляки давно уже не пытались ни на кого нападать, но это вынужденное миролюбие им нисколько не помогало. Увы, в этом мире надо быть сильным, иначе тебя очень скоро назовут «больным человеком» и ещё при жизни начнут делить твои владения. С’est la vie.

* * *

Всё это время я поддерживал письменное сообщение с Суворовым. Генерал-аншеф в ответной корреспонденции ко мне выступал истинно-несчастным человеком: одна война окончилась без него, другая подготовлялась, велась и завершилась также в его отсутствие, а между тем оба театра войны он близко знал, и заслужил на них своё блестящее боевое имя. Суворов рвался из Финляндии, как лев из клетки, попутно подозревая всех во зложелательстве, в интригах и подвохах.

К этому добавлялись в личные неурядицы: помолвка Дмитрия Салтыкова с Наташей тоже расстроилась. Оказалось, что граф Николай Иванович Салтыков попросту заигрывал с Суворовым, пытаясь применить его против Потёмкина: когда же Светлейший князь внезапно умер, Суворов оказался вдруг не так уж и нужен Салтыкову, и помолвку детей отложили на неопределённый срок.

Это увеличило взаимное раздражение и нападки между Суворовым и кланом Салтыковых. Предместником Суворова в Финляндии был граф И. П. Салтыков, довольно посредственный полководец, но человек родовитый и со связями, которые он ловко умел приобретать и сохранять угодливостью перед сильными мира сего. Защищая себя от нападок, Суворов поневоле приводил в свое оправдание беспорядки и неумелость салтыковского командования, и не церемонился при этом в выражениях. Представленную Салтыковым ведомость он называл в официальном письме «бестолковою»; писал, что Салтыков доказал свое «недоумие», и тому подобное. Это только подливало масла в огонь; Салтыков и его приятели усиливали отпор и нападения; Суворов — без связей, без поддержки, тщетно возвышал свой голос: обвинения против него не стихали.