Лягушка Басё - Акунин Борис. Страница 17
В старый-старый пруд
Вдруг прыгнула лягушка.
И плеск воды: плюх!
Я засмеялся.
- И всё? «Лягушка плюх»? Шутите, уважаемый? Какое это стихотворение?
Тот, кто любит, кто влюбленный, должен быть весь озаренный,
Юный, быстрый, умудренный, должен зорко видеть он,
Быть победным над врагами, знать, что выразить словами,
Тешить мысль как мотыльками, – если ж нет, не любит он.
Вот это – стихи! Великий Шота Руставели написал!
Фандорин улыбнулся.
- Западная поэзия вся про то, кто что должен, что не должен. Она давит на слушателя, не оставляет ему возможностей для какого-то иного т-толкования. Русская такая же: «Ты – царь, живи один». «Мой друг, отчизне посвятим души прекрасные порывы». Сплошные инструкции, а не стихи. Японская поэзия не объясняет человеку, чему он должен посвятить души прекрасные порывы. Пусть душа сама разберется. Стихотворение лишь подталкивает душу в нужном направлении, открывает ей г-глаза.
Я ему насмешливо или, красивее сказать, иронически:
- Ну и куда нас подталкивает ваша лягушка? Зачем она прыгнула? Что это вообще такое – «плюх»?
- Видите, господин Ладо, у вас возникли вопросы. Вы задумались. А дальше окажется, что для меня «плюх» - это одно, а для вас, возможно, нечто д-другое.
Я не возьму в толк, шутит он или серьезно. Спрашиваю:
- И что такое «плюх» для вас, позвольте узнать?
- Зримое и острое ощущение звонкой скоротечности жизни. В гораздо большей степени, чем если бы поэт написал что-нибудь вроде...
На секунду-другую задумался и продекламировал на грузинский манер:
Тот, кто жил на этом свете, должен каждую минуту
Помнить: жизнь так быстротечна, не успеешь и чихнуть,
Как бултыхнешься лягушкой в пруд забвения - и сгинешь.
Ты гляди, Эраст-батоно, эту мысль не забывай!
Усмехнулся.
- Японец же меня ничему не учит и ни к чему не призывает. Он лишь бросает лягушку в пруд. Дальше – я сам. Впрочем дедуктивный метод, о котором я г-говорю, основан на ранней, малоизвестной версии стихотворения. Там другая концовка:
В старый-старый пруд
Вдруг прыгнула лягушка.
Плеск воды. Эхо.
- А в чем разница? – удивился я. – Если был «плюх», будет и эхо.
- Ну как же. Акцент не на самом прыжке, а на эхе.
- И что?
Он вынул из кармана часы.
- А то, что время идет, а мы только разговариваем. Приведите, пожалуйста, всех наших фигурантов в кабинет покойного князя. Скажите, что у меня есть для них важное известие. И больше ничего не объясняйте.
- А что я могу им объяснить, когда я ничего не понял? Какое важное известие? И причем тут эхо?
- Потом поймете. Ваше дело – держаться з-загадочно. Когда буду с ними говорить я, сурово кивайте. Следите за своими бровями. Они у вас на лоб лезут, когда вы удивлены. Чтоб брови оставались на месте, ясно?
- Что тут неясного? Держаться загадочно. Это раз. Сурово кивать. Это два. Брови не поднимать. Это три.
И я пошел сначала к княгине, потом к княжне, потом к князю Котэ, потом к Ивану Степановичу. Был со всеми очень загадочный, на вопросы отвечал: «Это такое известие - с ума сойдете! Не спрашивайте. Сейчас сами узнаете».
После этого все быстро пришли, как миленькие.
Кабинет у Луарсаба Гуриани был такой же полоумный, как оранжерея, как покойный хозяин дома и как вся эта семейка.
В юности князь немножко поучился в Морском корпусе. Оттуда его выгнали за неуспехи, но Луарсаб всю жизнь потом считал себя моряком. Его кабинет назывался «Каюта». Там висел спасательный круг, штурвал, белый флаг с синим крестом, на полу торчал вот такой глобус, а у стены переливался голубой водой огромный аквариум на пятьсот ведер.
Фандорин стоял ко всем спиной и смотрел на разноцветных рыб, а они из-за стекла пучились на него. К собравшимся батоно Эраст повернулся, когда вошла, самой последней, княгиня Лейла.
- Ну что еще стряслось? – недовольно спросила она. - Чем вызвана такая срочность и таинственность? Неужели против кое-кого наконец нашлись улики?
Котэ понял, на кого она намекает. Подбоченился, говорит:
- У меня железное алиби! Господин Фандорин подтвердит. А вот где, сударыня, ночью находились вы?
- Сколько можно повторять одно и то же? – поморщилась она. - Я вне подозрений. Я здесь – жертва. Это убийство меня разорило.
- Это убийство разорило вас всех, - объявил тут сыщик, повернувшись к ним.
Как они все разом закричат!
- Что-что?! (Это Котэ).
- В каком смысле – всех? (Это княгиня).
- И меня тоже? (Это княжна Нателла).
- Позвольте, я не понимаю! (Это Иван Степанович).
Сыщик обвел всю компанию мрачным взглядом. Замолчали.
- Да будет вам известно, дамы и господа, что неделю назад Луарсаб Гуриани втайне составил новое з-завещание, которое всё меняет. Убийца откуда-то прознал про это и решил умертвить владельца поместья, пока завещание официально не зарегистрировано у нотариуса. Однако последняя воля покойного все равно останется в силе, потому что завещание подписано князем и заверено свидетелем, да еще каким. Сам епископ поставил на д-документе свою подпись и печать. Убийца искал бумагу, чтобы уничтожить – я обнаружил в кабинете следы обыска, весьма неумело скрытые. Однако тайника преступник не обнаружил. А мне это удалось.
- Новое завещание? - пролепетал Иван Степанович. - Не может быть!
Лейла простонала:
- Мерзавец придумал еще какую-нибудь пакость, я уверена!
- Какой еще тайник?! – воскликнул Котэ. - И причем здесь епископ?
А княжна Нателла захлопала в ладоши:
- Ух, здорово! Ай да папочка!
Фандорин опять дождался, когда они умолкнут. Потом говорит:
- Тайник находился на самом видном месте – как у Эдгара По.
То у него Басё, то какое-то Эдгарапо, подумал я, ни слова попросту не скажет. Сам стою, держу брови, чтобы не уползли на лоб.
- З-завещание было спрятано под дном аквариума.
Вынимает из кармана сложенный лист бумаги, взмахивает им.
Я догадался: это ему лягушка подсказала, где тайник. Куда она прыгнула? На дно пруда. Зачем? А вот зачем!
Сыщик повернулся к молодому князю:
- Вы спрашиваете, Константин Луарсабович, при чем здесь епископ? А вот п-послушайте. – Стал читать завещание. - «Я, князь Луарсаб Вахтангович Гуриани, находясь в трезвом уме и ясной памяти, объявляю в присутствии его преосвященства свою последнюю волю. Испытывая на себе ненависть своей супруги и страдая от неблагодарности собственных детей, желающих моей скорой смерти, завещаю всё свое движимое и недвижимое имущество Озургетской епархии на ее богоугодные святые нужды. Каждому из членов моей семьи: жене Лейле Давидовне Гуриани, сыну Константину и дочери Нателле епархия должна будет выплачивать пожизненный пенсион по сто рублей в месяц. Сия моя духовная отменяет все предыдущие». Число, подписи, печать епископа. Теперь понятно, почему князь был убит. Завещание пока существует в единственном экземпляре, сделать копии с него должен был нотариус. Если князь убит, а завещание исчезло – в силе остается предыдущее. Но вот законный экземпляр, так что последняя воля п-покойного будет исполнена.