Хозяйка Мельцер-хауса - Якобс Анне. Страница 15

Я люблю тебя, думаю о тебе день и ночь. Знаю, ты будешь смеяться надо мной, но я уверена, что мои мысли обладают силой, что они дойдут до тебя и защитят от всех бед.

Когда я закрываю глаза, то слышу твой голос и чувствую твои губы, которые касаются меня тысячи раз.

Мое сердце переполнено нежностью, предназначенной только тебе одному, и я сохраню ее для тебя до тех пор, пока мы не увидим друг друга.

Обнимаю тебя.

Твоя Мари.

5

Трижды помешав свой утренний кофе, Алисия Мельцер поднесла чашку к губам и сделала глоток. Да, к нему нужно привыкнуть, к этому эрзацу. В сущности, это вопрос дисциплины, и кроме того, эта бурда намного полезней, в первую очередь для Иоганна с его слишком высоким давлением. Как недавно снова сказал доктор Грайнер, медицинский советник, ее мужу вообще-то совсем нельзя пить настоящий зерновой кофе.

Она взглянула на агатовые часы с маятником, стоявшие напротив на подоконнике, и тихо вздохнула. Была уже половина восьмого. Раньше ее мужчины – и Иоганн, и Пауль – уже в начале восьмого сидели за завтраком рядом с ней, она подкладывала им булочки с маслом и джемом, а они говорили и говорили – о станках, заказах, поставках или персонале. С тех пор, как ее единственный сын ушел воевать за кайзера и отечество, она почти до восьми часов сидела за накрытым столом одна. Иоганн, который раньше не знал ничего, кроме фабрики, и нередко, переписывая цифры, засиживался допоздна в своем бюро, стал пренебрегать работой. Теперь он приходил на фабрику либо к половине девятого, либо вообще к десяти. Из него невозможно было вытянуть, как там идут дела и работают ли они вообще, но так как по ночам в окнах здания совсем не было света, Алисия могла предположить самое худшее.

В столовую вошла Эльза. На серебряном подносе, который она принесла, лежала стопка писем.

– Почта, милостивая госпожа.

– Спасибо, Эльза. А моя невестка уже встала?

Эльза сделала удрученное лицо и покачала головой. Госпожа Мари Мельцер еще спит, а вот господин Мельцер попросил свежее белье и хорошо накрахмаленную рубашку. Он же отругал ее за то, что ему принесли не те носки, но Эльза, в конце концов, не камердинер, а всего лишь горничная, и нельзя требовать, чтобы она выполняла всю работу за Гумберта. Да и негоже ей, еще незамужней женщине, одевать взрослого мужчину.

Кивнув, Алисия дала понять Эльзе, что та может идти, и обратилась к корреспонденции. Она торопливо перебрала всю стопку, вынула из нее два письма полевой почты и была разочарована, когда ни на одном из них не обнаружила почерк Пауля. Одно письмо, как это ни странно, было адресовано фройляйн Катарине Мельцер. Китти уже больше года была замужем за Альфонсом Бройером и жила на принадлежащей ему маленькой городской вилле. Алисия не знала ни почерк, ни имя отправителя и, пожав плечами, отложила письмо в сторону. Китти наверняка заедет на днях и заберет свою почту. Второе письмо с фронта было от Густава Блиферта и предназначалось его жене Августе. Как хорошо, что он наконец-то дал о себе знать: бедняжка Августа сильно беспокоилась, хоть и знала, что Густав не родился с карандашом в руках и ему стоит больших трудов написать письмо. Она с улыбкой положила конверт обратно на поднос и начала перебирать остальные послания.

Заслышав в коридоре шаги мужа, Алисия на мгновение прислушалась. Он шел медленно, немного неровно, поскольку после инсульта его левая нога время от времени немела. Иногда он останавливался, сопя, откашливался, а потом продолжал идти.

– Доброе утро, Иоганн.

– Доброе утро.

Проходя мимо, он дотронулся до ее плеча, как бы провел по нему вскользь, не задерживаясь, затем сел и развернул газету. Алисия налила ему кофе, добавив немного молока, и размешала сахар.

– Как прошла ночь? Ты хорошо спал?

– Удовлетворительно, – ответил он, продолжая читать. – Есть почта от Пауля?

– К сожалению, сегодня нет. Но пришло приглашение от Манцингеров, а фрау Зонтхайм будет делать доклад в благотворительном обществе.

Иоганн Мельцер презрительно фыркнул и спросил, почему Мари больше не завтракает с ними.

– Ну ты же знаешь, ночью ей приходится не раз вставать и кормить грудью детей. Надо обязательно найти няньку…

Иоганн Мельцер отложил в сторону газету и взял чашку с кофе. Затхлый вкус этого эрзац-кофе уж точно был не в состоянии приглушить его гнев, напротив. Нужна не нянька, а кормилица, которая могла бы одновременно выполнять работу няньки. И с чего это Мари взяла, что сможет справиться одна с двумя младенцами? От нее осталась одна тень – она стала бледная, а ее щеки впали.

– А почему бы тебе об этом не позаботиться? Ты же ее свекровь – это твоя забота.

Алисия сдержалась, хотя считала эти упреки в свой адрес незаслуженными.

– Я пыталась, Иоганн, но Мари отвергла все мои предложения.

– Потому что она упрямица, – выругался он. – Я возьму это на себя. Я не Пауль, которого она может зажать в кулак.

Алисия с ужасом сознавала, что в семье надвигается скандал. Раньше, когда Иоганн был недоволен поведением Мари, Пауль всегда вставал на защиту своей жены. Теперь, пожалуй, эту задачу должна взять на себя она. Ей надо было как-то отвлечь его и увести от ссоры. Взгляд ее упал на открытые письма.

– Иоганн, в следующую субботу фрау фон Зонтхайм делает доклад. Было бы замечательно, если бы ты смог сопроводить меня…

Она предложила это как бы вскользь, между прочим, как она это делала обычно, обращаясь к нему и намазывая ему при этом кусочек ржаного хлеба маслом и клубничным джемом.

Иоганн Мельцер снова уткнулся в газету, в которой самыми радужными красками описывались победы и завоевания германской армии. Под Верденом во Франции наконец-то одержат победу мужество и боевая сила германских полков: французов заманили в засаду, и теперь они все до одного погибнут, истекая кровью. Что это за выражение – «истекая кровью». Неужели это настоящая война? Если и уничтожать врагов, то всех до последнего. Неужели они были настолько наивны, полагая, что немецким солдатам надо только взять Париж и Франция будет побеждена? И что сейчас с Паулем, ведь он уже две недели как воюет во Франции?

– Фрау фон Зонтхайм такая смелая женщина, – продолжила Алисия. – Полковник погиб, она потеряла одного из своих сыновей, и все-таки она разместила на своей вилле лаза…

– Больше не говори мне про это, Алисия! – гневно воскликнул Иоганн Мельцер. И, скомкав газету, вопреки своему обыкновению, бросил ее на пол.

– Здесь, в моем доме, в доме, который я построил, никакого лазарета не будет!

Он так сильно ударил правой рукой по столу, что зазвенела посуда. Алисия перестала намазывать хлеб.

– Пожалуйста, Иоганн, – тихо произнесла она. – Не волнуйся так, не стоит. Никто не будет создавать лазарет на нашей вилле за твоей спиной. Хотя… – Она с тревогой посмотрела на него, ведь из-за этой вспышки гнева давление ее мужа наверняка подскочило. С другой стороны, уж если она начала предложение, было бы глупо его не закончить. – Хотя я часто думаю о том, как мы все были бы рады, если бы нашему Паулю там, на чужбине, попались бы отзывчивые люди, которые приютили бы его, ухаживали за ним…

– И как тут одно связано с другим? – проворчал Иоганн. – Пауль не дурак. Он как-нибудь переживет все и вернется домой целым и невредимым.

– Да храни его Господь, Иоганн.

Она положила ему на тарелку бутерброд с джемом и подлила кофе. В столовой повисло молчание. Иоганн Мельцер подхватил с пола газету, снова расправил ее и погрузился в чтение заметки о новых военных займах.

«Он боится, – с горечью думала Алисия. – Он боится посмотреть правде в глаза. Не хочет видеть раненых, этих бедных парней, которым ампутировали руки или ноги».

Она с облегчением вздохнула, когда дверь в столовую отворилась – на завтрак пришла Мари.

– Всем доброе утро! Мама, почему ты вся в раздумьях? Папа, это ты там, за смятой газетой?