Мнимые люди (СИ) - Белоусов Андрей Константинович. Страница 80

Но вот, то один мертвяк, то другой, стал проявлять чудеса прыти и вскоре, восставшие перестав быть сонными мухами, перешли в разряд рассерженных ос. Их движения становились всё более уверенные и скоординированными, а действия четкими и согласованными.

И в следующий миг, ожившие «мертвецы», показали людям, на что способны мутанты, прозванные «мимами». Один мутант, вырвавшись из общей кучи, с дикой скоростью, бросился в сторону бойца, веером посылающего раскалённый свинец, в сторону «мертвяков», пригибаясь, как будто увёртываясь от пуль, он подлетел в плотную к бойцу и одним ударом, сломал тому шею. И следом озверелая толпа «мертвяков», накрыла тело поверженного бойца и, убедившись что тот мёртв, схлынула, переключившись на следующий ненавистный объект.

Несмотря на то, что у ног бойцов, ведущих неравный бой, уже образовались приличные кучи трупов, мертвяков казалось меньше не стало. Они всё наседали и наседали на военных, с каждой секундой становясь всё быстрее и ловчей. И уже всё чаще и чаще, то там, то здесь замолкали смертоносные песни автоматов и гасли яркие струи огнемётов, полностью проглоченные озверелой толпой.

— Отходим! Все назад, к выходу! ПОШЛИ!!! — отдал приказ командир группе, в очередной раз отбиваясь от нападок «мертвяков». Могло показаться, что команда пришла слишком поздно и что трубить отход давно бы надо было, но дело в том, что бой шёл всего пару минут, а командир уже потерял треть своей группы. Он просто не успел за столь короткий срок оценить сложившуюся ситуацию.

Следуя команде, солдаты стали пробиваться к выходу, расчищая дорогу шквалом огня, соединяясь с остальными членами группы. Мертвяки же в свою очередь так просто сдаваться не пожелали и чтобы не упустить ускользающую жертву удвоили натиск, ловко уворачиваясь от огненных струй огнемёта.

С большим трудом, потеряв ещё четверых товарищей, людям наконец удалось, с боем соединиться в отряд и начать организованный отход, под бдительные команды своего командира. Камера фиксировала их напряжённые, словно окаменевшие, беспристрастные лица. Ни следа страха и паники. В тот момент солдаты уподобились «мимам», став такими же машинами убийства без страха и упрёка, без сомнений и надежды. Они чётко сознавали, что их жизни висят на волоске и зависит лишь от них самих. Все посторонние мысли покинули их, все предрассудки выветрились без следа и хоть сам чёрт, встань он перед ними в эти мгновения, получил бы изрядную порцию свинца и никто бы из бойцов даже не обратил бы на это внимание.

Но несмотря на жёсткое сопротивление людей и огромные потери среди «мертвяков», количество их никак не убывало. Всё новые и новые восставшие подтягивались из туннеля. И откуда раньше выныривали поезда, сейчас волнами выплёскивалось пополнение и занимало место павших собратьев. Ожившие, любой ценой, возжелали добиться того, чтобы незваные агрессоры, не покинули их убежища.

А поняв наконец, что массой, людей не возьмёшь, ожившие поменяли тактику. И пока основная масса продолжала напирать, чтобы принять на себя основной удар и отвлечь внимание людей, другая часть — наименьшая, переквалифицировалась в этаких сорвиголов, что-то наподобие, уже известных, камикадзе. Ценою жизни, они на последнем дыхании, на невероятной скорости, врезались в группу людей, словно пушечные ядра, сбивали тех с ног, приводя в замешательство. Десятки сорвиголов, разом направились в сторону людей, в надежде их потопить и пустить на дно. И только струи огнемёта помешали их плану, но оживших это не остановило. Раз за разом, каждую секунду, сорвиголовы предпринимали новые попытки. Они кружили вокруг людей, пока те плюясь свинцом и огнём, мелкими шажками подбирались к эскалатору, чтобы затем молниеносным броском врезаться в них. Атаки предпринимались безостановочно и наносились с разных сторон, то спереди, то сзади; то слева, то справа и даже попав под струю огнемёта, сорвиголовы вспыхнув ярким пламенем, продолжали стремительное движение, раздувая пламя охватившее их. От живых факелов помогала только, своевременная, выпущенная в упор, автоматная очередь, которая отшвыривала разодранные в клочья тела, назад, в озверевшую толпу «мертвяков».

В паре метров от эскалатора, у двух бойцов, стоящих рядом, неожиданно для них самих разом закончились патроны и чтобы заменить рожок, им потребовалось, казалось бы, секунды, но этого-то мгновенного замешательства как раз, с лихвой хватило сорвиголовам. Камера даже не успела запечатлеть их атаку, только пару смазанных силуэтов, вынырнуло из темноты и тут же удар, повергнувший на землю, двоих зазевавшихся бойцов и двоих рядом с ними. Когда же основная группа, при помощи ног и пару выстрелов в упор, отбила оживших, трое из четверых бойцов, повергнутых на землю, больше не поднялись с бетонного пола, мутанты времени даром не теряли и за пару мгновений успели раздробить бойцам горло.

А пока группа бойцов отбивала своих товарищей, с противоположного бока в группу врезался ещё один живой снаряд и люди потеряли ещё одного товарища. Камера мельком скользнула по его искажённому страхом лицу и страшной ране в районе горла. Судя по характеру рваной раны, напавший на солдата, действовал уже не только голыми руками.

Мазнув по погибшему, камера вернулась в исходное положение, уставившись вперёд. Силуэты оживших, казалось не истощимым потоком продолжали мелькать в темноте, то почти полностью погружаясь в неё, то резко выныривая, освещаясь пламенем огнемётов. Они кругами бродили вокруг солдат, сверля их, блестящими из темноты, злобными глазами, то приближаясь, то резко отскакивая от огненных струй.

Падали, сраженные металлическим градом и продолжали ползти истекая кровью, потом затихали и их трупы переступали следующие. В поведении оживших: в их тупом упорстве и абсолютном равнодушии к собственным потерям, в их полнейшем молчании во время атаки и невероятном самопожертвовании, которое нельзя было назвать геройством, было что-то настолько чуждое людям, что волосы, волей не волей, вставали у них дыбом, а спины покрывались холодной испариной. И когда закончился запас горючего сначала в одном огнемёте, а затем и в другом, солдаты дрогнули, чуть не разорвав строй. Натянутые до предела нервы, при виде смерти товарищей, при осознании, что выход, вот, рядом, рукой достать, а за ним спасение, зазвенели, как струны и только гневный окрик командира:

— ДЕРЖАТЬ СТРОЙ!!! Собаки трусливые! Сами подохните и товарищей погубите! — не позволил панике, завладеть душами людей.

— Прежним порядком, Вперёд! Задние, очищайте проход, чтобы у нас никого не осталось за спиной. Передняя шеренга, полукольцом! Защищаем заднюю шеренгу. Берём весь удар на себя!

Камера всё чаще стала поглядывать назад. Наконец показались ступени эскалатора. Солдаты без потерь достигли подъёмника и начался утомительный подъём.

Но ожившие не отставали следуя за людьми. Путаясь в останках своих собратьев, они пёрли вперёд, в надежде, когда-нибудь наконец, добраться до людишек и выместить на них, всю свою накопившуюся злобу.

Во время же самого подъема у военных случилась неприятность, могущая перерасти в беду. У солдат заканчивались боеприпасы. Когда ничего нельзя поделать, нужно действовать на свой страх и риск, в надежде хоть как-то исправить положение в свою пользу. Выход из туннеля ещё тонул в темноте и пройти нужно было не одну сотню ступеней, а командир группы отдал приказ:

— Бейте короткими очередями! Перейти на бег!

Подчинённые не заставили себя ждать и сразу кинулись вверх. И следом картинка на экране бешено затряслась, следуя за солдатами. Сто метров, пятьдесят, десять, выход.

Уже на поверхности командир командует:

— Гранаты, готовсь! Сколько есть… давай!!!

Лимонки, дробно застучав по металлическим ступеням, взорвались почти что одновременно. И при адском взрыве, туннель эскалатора, невольно превратился в этакую пневматическую пушку. Чудовищная, ударная волна, устремившись сразу в обоих направлениях, с бешеной скоростью, словно тараном, швырнула зазевавшихся «мертвяков», обратно, вниз, на бетонный пол, расплющив и разорвав на части. Иными же, теми, кто находился ближе к поверхности, выстрелило как из пушки и размазало по стенам и потолку. Камера это чётко зафиксировала: «Хотя лучше бы этого и не снимали — с содроганием подумал профессор Мирный, усаживаясь на стул».