Лебединая Дорога (сборник) - Семенова Мария Васильевна. Страница 103

Видга вытянул из-под одеяла правую руку, попробовал размотать повязку зубами, не справился, протянул руку Скегги. Шевелить пальцами было больно по-прежнему. Но пятна ожогов утратили обнажённую красноту. Их, диво, уже затягивала прозрачная нежная плёнка.

Видга удивился этому, потом уснул опять. Ему приснились старуха колдунья и Смирёнка, об руку гуляющие по широкому ярлову двору.

9

Боярин Вышата Добрынич прислал Видге подарок: коня. Того самого Воронка, сына Соколика и Сметанки.

Ради такого дела Видга впервые сполз с полатей и, пошатываясь, выбрался за порог. Он не позволил, чтобы ему помогали.

Посреди двора приплясывал и озирался чёрный как смоль жеребец. Краса в нём была материнская, сила и норов – отцовы. Лют держал его под уздцы, Смирёнка целовала любимца в тёплую морду, Скегги хотел погладить и всё не решался подойти, а Мал просто бегал вокруг, размахивая руками и бестолково крича. Лют гнал его прочь, но мальчишка не уходил.

Видга так и замер, восхищённый.

– Хлебца ему дай, – посоветовал Лют. – Пусть обвыкает.

Скегги мигом доставил горбушку. Осторожные ноздри обнюхали хлеб, обнюхали укрытую повязками ладонь… Воронок с достоинством взял угощение и позволил обнять себя, дал почесать в гриве и между ушей.

– Я назову его Хравн! – сказал Видга. – Когда-то я полагал, что у меня был дед по прозвищу Ворон, но это было давно. Теперь у меня будет такой конь!

С Рось-реки тяжёлыми волнами накатывался медленный гул. Она спала целую зиму, глубоко затаив дыхание жизни. Точно сказочная дева, закованная злыми силами в ледяную броню. Но вот юным героем явился к ней солнцеликий Даждьбог… Вхмахнул светлым мечом, и рассыпались холодные доспехи, прятавшие живую, сверкающую красоту.

Кременчанам могучий ход реки был не в диковинку. Зато викинги проводили на берегу целые дни, наблюдая, как ворочались, топили друг дружку, рушились и вставали на дыбы льдины размером чуть не с весь Урманский конец…

Халльгрим Виглафссон взял привычку бродить по берегу один, без свиты воинов, которая была прилична вождю. Подолгу стоял над береговым откосом, над гудящей, высоко поднявшейся рекой. И глядел куда-то вдаль, в синее небо.

Однажды его разыскал Торгейр и сказал ему:

– Хёвдинг, я думал об этом целую зиму и теперь вижу, что был прав. Я ведь так и знал, что тебя потянет домой.

Халльгрим ответил, не оборачиваясь:

– Я назвал себя конунговым человеком, Торгейр. Какая тебе разница, куда меня может потянуть.

Молодой херсир проговорил уверенно:

– Торлейв конунг отпустит тебя. Если он сам не знает, как это сладко, когда твой одаль на том конце света, так он спросит свою жену Ас-стейнн-ки, и она ему расскажет.

Халльгрим промолчал. Но Торгейру что-то подсказывало, что его слова не пропадали впустую. И он осторожно продолжал:

– Ты не очень любишь о том вспоминать, Халльгрим хёвдинг, а мой побратим Хельги любит это ещё меньше, но я служил Харальду конунгу в Вестфольде. И он многое мне доверял. А Вигдис дочь Рунольва догнала тебя на корабле, который он ей подарил.

Халльгрим спросил внешне безразлично:

– Что ты хочешь этим сказать?

Торгейр улыбнулся помимо собственной воли:

– У тебя наверняка уже чешется рука на мече, Халльгрим хёвдинг. Но всё-таки я скажу, что мы с твоей женой вполне могли бы примирить тебя с конунгом. Но только ты должен сам этого захотеть. Ведь ты совсем не знаешь Харальда сына Хальвдана Чёрного, Виглафссон. У него ты нашёл бы не меньше чести, чем здесь. Но жил бы у себя в Торсфиорде.

Халльгрим молчал. Кожаный плащ, как забытый парус, хлопал у него за спиной. Торгейр подумал, что навряд ли стоило так решительно трогать больное место. Он хотел уйти, когда сын Ворона вдруг сказал:

– Я совсем не отказался бы взглянуть на море ещё разок или два. Но только ты не лезь ко мне с этим, пока я не позову тебя сам. И ещё, если хочешь доброго совета, не вздумай заговаривать с Хельги.

Тут уж Торгейр засмеялся в открытую:

– Я уже говорил с ним, Халльгрим вождь. И ты знаешь, что он мне ответил? Он попросил меня рассказать всё, что я знаю о Харальде Косматом из Вестфольда…

Видга жил дармоедом. Лиловые пятна на лице не сумели изуродовать его непоправимо, но обожжённые руки ни лопаты, ни меча не держали. Только ложку, больше ничего.

Лют без него вспахал и засеял маленькое поле, а перед тем задобрил Богов, срубив голову пёстрому петуху. Без Видги вскопали огород, посеяв редьку, посадив лук и чеснок… Дед Вышко сноровисто налегал на лопату, Смирёнка с Долгожданой опускали рассаду и семена, Мал со Скегги подносили воду. Больше всех старалась, усердствовала Смирёнка…

Лют подсмеивался над Видгой:

– Смотри, матери-то девчонка твоя по сердцу. Поди, ещё и отдавать не захочет.

Видга шуток не принимал и хмурился:

– Летом конунг снова пойдёт походом. Если меня не убьют, я привезу достаточно серебра…

Он уже ездил на Воронке в Кременец. Лаской и терпением смирял норовистого, кусачего зверя. И, как прежде, стоял на городской стене, прислонив к плечу ясеневое копьё…

Как-то раз он сказал Люту:

– Я привёл в твой дом слишком много людей. Я выстрою себе новое жильё. Если ты не против, оно будет недалеко от твоего, но только поближе к реке…

Он уже и место присмотрел для этого дома. Он выстроит его сам. Тогда все увидят, что он и это умеет не хуже других. Он насыплет и укрепит тёплые земляные стены, вкопает по сторонам очага раздвоенные столбы и увенчает их крышей. Он назовёт свой дом Домом Радости – Гладвин. А на крышу, как в Торсфиорде, прибьёт гордые оленьи рога.

Может быть, тогда прежний северный дом перестанет сниться ему по ночам.

А если ему повезёт в летнем походе, возле дома заведётся скотина и один-два раба. Тех рабов никто не будет обижать, они раздумают убегать и приживутся, и Смэрна будет посылать их за водой.

Но всего больше Видга мечтал о корабле.

Когда-нибудь у него будет дружина и настоящий длинный драккар, но покамест следовало обзавестись хотя бы лодкой. Без лодки он чувствовал себя всё равно что босым. Он всю зиму присматривал в лесу подходящие деревья и разделывал их на доски. Орудовал одним топором: чтобы выходили плотными и впитывали поменьше воды.

Он предполагал выстроить свою лодку и спустить её на воду, как только кончится ледоход. Но пожар не пощадил этих надежд, и он бродил со своими перевязанными руками и не знал, куда себя деть.

Они сидели со Смирёнкой на берегу реки. Ей было с ним хорошо и спокойно и радовала всякая мелочь. И не надо бояться, что вот сейчас вытянут по спине палкой и назовут невольницей. И не стоял за плечом жёлтолицый злющий Щелкан…

А Видга смотрел на реку, почти закрыв рукой глаза. Когда Смирёнка спросила его, почему он так смотрел, он ответил:

– Так не видно того берега и кажется, что там уже море.

Как-то зимой они с Лютом свалили на дрова стройное дерево и забыли о нём. Настала весна… и срубленное дерево зацвело. Обгоняя собратьев, оно торопилось дать семена. Дерево знало, что погибнет, потому что у него не было больше корней.

10

Рубанком звалось острое плоское лезвие на двух изогнутых ножках, плотно всаженных в деревянный чурбачок. Видга бережно выглаживал им длинные упругие доски. Потом приспосабливал их к деревянному скелету, стоявшему в сарае. И накрепко пришивал распаренными еловыми корнями. Такая лодка не побоится волны. Даже морской.

Любопытно было всем! А особенно деду Вышке, великому умельцу во всём, что касалось до дерева. За свою долгую жизнь он смастерил не одну лодку и даже не десять. Но все были не таковы. Обычно дед Вышко выдалбливал их из цельного ствола. А если не мог найти дерева достаточной толщины – выращивал лодку прямо в лесу. Распирал клиньями живой ствол и заставлял его раздаваться вширь…