Секретное задание, война, тюрьма и побег - Ричардсон Альберт Дин. Страница 12

— Из Иллинойса, — ответил мой чичероне. — А потом доводим до готового состояния в Сент-Луисе, здесь это намного труднее сделать.

— А ваши рабочие, я так полагаю, местные?

— Нет, сэр. Бригадиры и мастера всех цехов — с Севера, в основном из Массачусетса и Филадельфии. Мы вынуждены платить им высокую зарплату — от 60-ти до 300-т долларов в месяц. Их помощников, которых мы надеемся скоро поставить на их место, мы наняли здесь. У нас работает 47 человек, и мы ежедневно выпускаем 250 пар ботинок. Мы не можем удовлетворить всех желающих и поставим еще больше машин, которые вскоре позволят нам изготавливать 600 пар в сутки.

— А где вы берете березу для гвоздей?

— Ее привозят из Массачусетса. Она приходит к нам уже разрезанная на дощечки и готовая к применению.

— А кожа?

— Что ж, сэр (быстрый и внимательный взгляд, словно собеседник задал несколько подозрительный вопрос), она тоже с Севера, пока, но мы скоро мы построим свои кожевенные заводы. Юг, особенно Техас, производит лучшие шкуры страны, но почти все они отправляются на Север для дубления и отделки, чтобы потом вернуться назад в виде готовой кожи.

Поблагодарив управляющего за его любезность и пожелав ему хорошего вечера, я отправился домой, размышляя об этой «южной» обувной фабрике. Это прекрасная демонстрация возможности существования собственной южной промышленности и, одновременно, хорошо продуманное патриотическое воззвание. Ее северные машины, управляемые северными рабочими, под руководством северного управляющего, давали возможность производить грубые ботинки из северной кожи, сбитых северными деревянными гвоздями и упакованных в ящики из северной сосны по цене лишь вдвое превышавшей северные цены!

Новый Орлеан мог продемонстрировать незнакомцу несколько картин «Особого Института». Идя по улице, вы видели плакаты: «Рабы: покупка и продажа негров» у входов в дома, где множество чернокожих любого возраста и обоих полов ожидали своих покупателей. Газеты, хотя и определяли рабство как главную причину того, почему южные джентльмены такие галантные и «утонченные», а южные леди такие прекрасные и высококультурные, тем не менее, удерживались от подробностей. Они иногда упоминали вкратце об убийстве неграми своего хозяина, аресте некоего м-ра А., уличенного в том, что он был аболиционистом, о м-ре Б., — пойманного на укрывательстве или нелегальной торговле рабами, о м-ре К. — с. ц. — «свободном цветном» — нарушившем один из многих ограничивавших его права законов, и — очень редко — о м-ре Д., который очень жестоко относился к своим рабам. И, тем не менее, их рекламные колонки просто ломились от рекламы аукционов по продаже рабов и подробных описаний выставленных на продажу негров. «The Crescent» писала:

«Мы долгое время полагали, что никому не следует разрешать писать для северной прессы, пока этот человек хотя бы два года не поживет в рабовладельческих штатах Юга, занимаясь исключительно изучением институций Юга, его общества, характера и чувств южан».

В этом было много правды, хотя и не в том смысле, который имел в виду автор статьи. Те, кто впервые попал на Юг, и проводили там немного времени, имели весьма искаженное впечатление о нем. Они видели только внешнюю сторону системы, которая выглядела приятной и патриархальной. У них не было возможности узнать, что внутри нее горы человеческих костей и нечистот. Северян так часто обманывали, чтобы породить скептический взгляд на считавшуюся традиционной остроту ума и сообразительность янки. Гениальные и гостеприимные южане рассказывали всякие небылицы и лгали просто безбожно. Один из жителей Мемфиса с жаром уверял одного из моих друзей-северян, что в воскресенье белый человек не сможет нанять карету, поскольку по воскресеньям негры изымают все кареты этого города для своих загородних прогулок!

Один из моих новоорлеанских друзей, совершенно откровенный и искренний при обсуждении любых других вопросов, рассказывал мне о рабах просто неслыханные вещи. О том, например, как хозяева считают священными брачные обеты рабской семейной пары, негритянских женщин очень уважают и случаи разделения семьи происходят исключительно редко. Я старался сохранять спокойствие и никогда не возражал ему, но он наверняка знал, что посещение любого из полудюжины расположенных в трех минутах от его офиса аукционов, моментально опровергнет все его заявления.

Эти аукционы по продаже рабов были единственными общественными заведениями, на которых выросло и очень окрепло ранняя социальная формация Юга. Я часто посещал их как лучшую школу для «изучения южных институтов, южного общества, характера и чувств южан».

Я помню тот из них, на котором один за другим были проданы 80 рабов. Еще один, на котором был продан 21 негр, который я очень подробно описал пользуясь заметками, сделанными на чистых почтовых открытках, спрятанных в моем кармане в течение всего того времени, что он происходил. Естественно, вести эти записи открыто было очень небезопасно.

Аукцион происходил большом баре «St. Charles Hotel» — просторном и полном воздуха восьмиугольном зале, обрамленном ионическими колоннами. Мраморный бар, простирающийся вдоль трех его стен, вел активный бизнес. Трое весьма быстро двигавшихся барменов вовсю старались утолить жажду поистине библейских масштабов толпы, но вряд ли им удалось бы сделать ее хоть немного спокойнее.

Негры стояли в ряд, перед конторкой аукциониста, к их одежде были прикреплены карточки с написанными на них номерами. Таким образом, молодая женщина с ребенком на руках, которая с изумлением смотрела своими прекрасными глазами на все, что ее окружало, была обозначена «№ 7». Сверившись со списком, я прочитал о ней следующее:

«№ 7. Бетти, 15 лет, и ребенок 4 месяца, прекрасная полевая работница и служанка по дому, очень красивая. Качество гарантируется».

В свое время Бетти и ее мальчик были проданы за 1 165 долларов.

Те, кто был уже продан, находились по другую сторону от аукциониста. У одной молодой женщины, в выцветшем платье, шляпке от солнца и в золотых серьгах, были прямые коричневые волосы, карие глаза, чисто европейские черты лица и очень светлая кожа. Я не смог найти в ней ни капли негритянской крови. Она было в точности такая же, как и другие обычные девушки из рабочих семей Юга. Сосед сообщил мне, что она была продана с молотка, незадолго до моего прихода. Она дружески общалась с неграми и после окончания торгов вышла из комнаты, и никто при иных обстоятельствах не смог бы даже предположить, что в ней течет частица африканской крови.

Всего присутствовало около двухсот человек, но в торгах принимало участие человек двадцать, не больше. Это были плантаторы из глубинки — широкоплечие и с отвратительными лицами, — городские торговцы и хлопковые факторы, прыткие молодые люди, жаждущие острых впечатлений и снедаемые любопытством приезжие.

В числе последних тут был один щеголеватый молодой человек, одетый в костюм из глянцево поблескивающей черной ткани и белоснежной льняной рубашке — без сомнения, истинный житель Бостона. Он непринужденно прогуливался туда и сюда и старался выглядеть спокойным, но потерпел в этом деле крупное поражение. Его беспокойный взгляд и красноречивое выражение лица ясно свидетельствовали, что он впервые среди этих филистимлян и в полном ужасе от происходящего.

Здесь были также профессиональные работорговцы и много разных других, не поддающихся описанию людей представляющих собой как бы различные градации между бездельниками и мошенниками, каковые всегда есть в любом свободном сообществе. Это были люди с полными губами, чувственными ртами, двойными подбородками, толстыми шеями и блеклыми глазами — верными признаками ведущих беспутный образ жизни людей. Они выглядели «крутыми» ребятами. Я бы не позавидовал тому известному аболиционисту, который попал бы в их цепкие лапы. Никакая благоразумная страховая компания не рискнула бы вступиться за него.