13 сектор. Следствие против знатоков - Левандовский Михаил. Страница 34

Я пошел собирать рюкзак. Много вещей не нужно. Карточка, на которую я положил последние деньги, зонтик и книжка. «Мне в Париж по делу срочно». В данном случае в Берлин. Давно никуда не летал на один день.

На следующее утро самолет уносил меня в столицу Германии. Привилегии часто летающего пассажира — великая вещь. Мне удалось сэкономить на завтраке. Тем, кто часто летает и зарабатывает на золотую карту, полагается бесплатный доступ в зал, уставленный подносами с соком, чаем, кофе и, самое главное, — тарталетками. Надо постараться сдержать себя и есть медленно, не показывая, что голоден. Такие люди долго в бизнес-залах не задерживаются. Несмотря на месяц голодовки, выглядел я довольно прилично. Смотрелся в этом зале органично.

Через два часа самолет приземлился. Пограничный контроль — никаких проблем, штамп прилета в паспорт. Ко мне обратился один из немецких таможенников.

Я ответил:

— Будьте любезны, по-английски. Немецкий язык у меня в полном пассиве, хотя папа иногда намекает на генетическую память.

— Ванн момент, — вежливо сказал он. — Если по-английски, надо остановиться.

— Какие-то проблемы?

— Нет, никаких проблем. Покажите ваш рюкзак.

— Не вопрос.

Книжка и зонтик несколько удивили моего визави.

— Вы надолго в Берлин?

— На один день.

— А зачем?

Я подумал, что рассказывать ему о переговорах с главой сибирской компании глупо.

— В музей.

— Куда?

— В музей. Слышал, что скоро музей Пергамского алтаря на реконструкцию закроется. И ваш зоопарк я очень люблю.

Таможенник призадумался, но его лицо оставалось каким-то хмурым.

— А вы точно не хотите остаться в Берлине?

— Нет, не хочу.

— И вы не беженец?

— Нет, не беженец.

— А родственники у вас в Германии есть?

— Нет у меня в Германии родственников.

— А ваши родственники в Германии бывали?

Я начинал закипать. Сейчас отвечу, и пусть делают что хотят, хоть депортируют.

— Да, бывали, дедушка был. В сорок пятом году.

Я чуть не добавил — в пехоте, но это было бы ненужным преувеличением. Дедушка служил в ПВО, а в последний год вообще перешел в политические войска, закончил войну замполитом полка, а потом еще полгода прослужил заместителем коменданта в одном из городков, недалеко от Потсдама. В память об этом на даче долго стоял уже не работающий радиоприемник. В детстве я очень любил с ним играть. Клавиши его были отделаны настоящей слоновой костью. Самое интересное в радиоприемнике было не вечное молчание, не запах пыли, а история.

Говорят, что в один из воскресных дней товарищ подполковник торжественно вошел в магазинчик всякой всячины на первом этаже двухэтажного каменного дома, — недалеко, метрах в ста, от той самой площади, где кирха и ратуша со стороны чумного столба, — и выложил на прилавок свое месячное жалованье в оккупационных марках. Пример подавал. Уж не знаю, подал он кому или нет, но все дедовы друзья называли этот шаг только с большой буквы — Поступок.

Мой выпад произвел на таможенника должное впечатление.

— Проходите.

Больше вопросов он не задавал.

Площадь перед вокзалом была заставлена такси.

Не сейчас. Не заработал. «Эс-бан» — наземная электричка — проносил меня над восточным Берлином.

Если вы еще помните книги, которые читали в молодости в наивном убеждении, что книжки надо читать хорошие, то, возможно, вы еще помните Zoo Шкловского [39]. Так что вот вам станция Zoo, вот вам зоопарк.

Через полчаса на меня смотрели сразу три жирафа, изящно покачивая шеями. Сам жирафятник был им под стать. Желтое здание, открытое снаружи и изнутри. Я неторопливо обошел его несколько раз.

Собственно, Берлинский зоопарк с жирафов начинался, поэтому ими гордился. В девятнадцатом веке этих животных было очень тяжело доставить. Когда удалось, конкурирующие зоопарки объявили высочайшие ставки вознаграждения за повторение этого подвига. Майн Рид об этом даже роман написал, «Охотники за жирафами». В нем доставка жирафов в Европу спасает от разорения целую фермерскую семью.

Слоны, львиный рык над зоопарком. Нашел бегемота. Минут десять созерцания подводной части бассейна — и животное показало мне филейную часть во всех подробностях. Да, зачастую жизнь поворачивается к нам исключительно ею. Нет в мире справедливости, жопа бегемота.

Берлинский зоопарк произвел на меня, как всегда, умиротворяющее впечатление. Именно здесь виделись со своими связниками шпионы холодной войны. Если верить детективам. Я знаю, что Штирлиц предпочитал общаться в музеях, но продолжаю представлять его в стенах Берлинского зоопарка.

Тимуру я позвонил еще из аквариума, услышал:

— Прилетел все-таки? Приходи.

— Когда и куда?

— На Кудам, в наш любимый «Мондиаль». Только не рано, часов в пять. У меня тут встреча, выставка, ты же не пойдешь на выставку. А там за айсбаном посидим.

— Хорошо.

Я зашел в Тиргартен — один из самых крупных европейских парков, который превосходил Гайд-парк раза в два. Переделанный Берлин после объединения двух половин невзначай сделал Тиргартен своим сердцем. Если идти дальше, то будет Рейхстаг.

Ландсвер-канал, напоминание о кайзеровских временах. Умилительно-трогательные, как на гэдээровских пазлах из детства, знаки дорожного движения для лодок, укрепленные под сводами низеньких мостов. Кстати, можно будет сесть на скамеечку, что-нибудь почитать. Книжек у меня было накачано много, а Берлин в ноябре — это не Москва. Десять-двенадцать градусов, дыши не хочу. Или просто бегать по парку.

Я сел. И пока мимо меня неспешно текли воды канала, погрузился в новый детективный мир: девочка-химик из Англии, распутывающая головоломное преступление, возвращала королю марки [40]. Мне бы сейчас каких-нибудь марок. У деда была неплохая коллекция. Но самые ценные экземпляры пропали — то ли потерялись, то ли кто-то не удержался и после дедовой смерти прихватил самое интересное. Так что из тяжелой финансовой ситуации марки меня сейчас не выведут. Книга, двести пятьдесят страниц, пролетела за два с половиной часа.

Хотелось есть. Кухня в «Мондиале», старом отеле, никогда не была дешевой. Конечно, двести евро у меня с собой было. Мои последние деньги.

Я грустно осмотрел окрестности. Забавное заведение, украшенное совой с крайне удивленными глазами, которые походили на грампластинки. «Хуперс», — прочел я американскую вывеску. Что они делают в Берлине? Впрочем, я уже понял, что современный город — не Берлин кайзера после ковровых бомбардировок союзников и разделения на две части. Новый Берлин представлял собой мегаполис, идеальный для жизни и почти лишенный истории. Потому и кухня там встречается любая, кроме немецкой. К слову, немецкую кухню мы любим за совсем другие вещи. За много-много мяса.

Я зашел в «Хуперс» — заведение, которое заставляло вспомнить о наших стрип-клубах. Но нет. Девочки в шортиках выглядели скорее как спортсменки. Пиво вполне приличное. Сосиской в сэндвиче был по-берлински большой «кнакер». Чувство голода уползло в глубь желудка и затаилось там.

Что же, вернусь из Тиргартена, обойду зоопарк и прогуляюсь по знаменитой роскошной Курфюрстендамм. Улица, будоражившая души советских командировочных, которым крайне редко удавалось получить доступ в Западный Берлин. О ней упоминал Штирлиц. Нынче это попросту логово дорогих магазинов.

Чуть в стороне был большой «Ка-де-Ве» с самым большим в мире колбасным отделом, куда соваться с моей тощей наличностью нет никакого смысла. Только есть сильнее захочется от запаха. Я медленно шел по Кудам. Некогда знакомые мне бренды — «Прада», «Бриони», «Будапештер». Вот старый друг «Барбур» — английская одежда в охотничьем стиле, поставщик Ее Королевского Величества. Кстати, почти так же хорош, как «Берберри», но гораздо менее раскручен, не так дорого стоит. «Берберри» в России никого не удивишь, тем более подделывают его много, а «Барбур» еще вызывает вопросы: что это, откуда?