Деревянное море - Кэрролл Джонатан. Страница 50

– Потом скажу. Сейчас мне нужно найти здешнего фельдшера по имени Барри.

– Барри? – переспросила доктор Шеллбергер.– У нас в больнице такого нет.

– Меня это не удивляет, – сказал я, прежде чем уйти.

Джордж и Паулина сидели в зале для посетителей, взявшись за руки. От этой картинки у меня все внутри перевернулось. Эти двое так много для меня значили.

Мне осталось провести с ними еще каких-то несколько дней, а потом я их потеряю. Джорджа, Паулину, Магду, Крейнс-Вью… мою жизнь. Как можно добраться до берега на волне такой мысли и не сорваться в пучину? Через несколько дней твоя жизнь закончится.

– Как она, Фрэнни? Она ведь поправится, да?

– Да, думаю, да. Надеюсь. Они говорят, все вроде не так уж плохо. Но нужно дождаться результата анализов. Паулина, побудешь здесь, пока я поговорю с Джорджем, ладно? Всего минут пять, не больше.

Она вцепилась мне в руку.

– Ты что-то скрываешь, да? Что-то насчет мамы?

– Да нет, нет, ничего подобного. Поверь. Просто мне надо обсудить с Джорджем кое-какие дела…

– Не обманывай меня, Фрэнни. Пожалуйста. Я знаю, ты считаешь, что я еще маленькая…

– Это неправда, Паулина. Магда твоя мать. И если бы я знал, что ее дела плохи, то от тебя не стал бы скрывать. Зачем, по-твоему, я бы стал это делать?

– Потому что ты меня считаешь малым ребенком и…

У меня оставалось так мало времени, что я обязательно должен был разобраться с Паулиной хотя бы в этом. Я взял ее за руки и притянул к себе, так что мы оказались почти нос к носу.

– Я вовсе так не считаю. Я чертовски тобой горжусь и уверен, что ты обязательно будешь победителем – ты ведь сказала об этом недавно в гараже.

Больше мне ничего не приходило в голову, а сказать нужно было так много, потому что все это кипело во мне и осаждалось глыбой льда – да, кипело и обращалось в лед одновременно. Сочетание совершенно невероятное, но со мной происходило именно это.

Жизнь – это только противоречия и умение приноравливаться к ним. Я хотел сказать этой умненькой, наивной девочке, чтобы она помолчала и послушала-я расскажу тебе, чему успел научиться, и, может, ты сумеешь этим воспользоваться. И в то же время я ничего ей не хотел говорить, и пусть себе живет в своем серебристом мыльном пузыре невинности до самого последнего момента, до тех пор, пока тот не лопнет и она не свалится на землю – гораздо более жесткую, чем она себе представляла.

– Послушай… – Но тут настала ее очередь поддерживать меня, потому что я совершенно расклеился, не смог больше сказать ничего и заплакал.

– Ты меня обманываешь, Фрэнни? Ты поэтому плачешь? Ты меня обманываешь насчет мамы?

Ее голос был нежным и мягким, как кашемир. Он задавал вопросы и в то же время успокаивал. В нем не было даже намека на осуждение. Я не сержусь, даже если ты мне соврал, я не сержусь. Я тебя прощаю и не выпущу из своих объятий, пока ты не успокоишься. Я до сегодняшнего утра и не подозревал таких качеств в этой девочке. Все они обнаружили себя как-то сразу. Сексуальная Паулина, Паулина Флиртующая, Снисходительная, Понимающая… Почему я не замечал в ней этого прежде? Почему я не потрудился узнать ее как следует?

– Ты мной довольна, Паулина? Я тебе был хорошим отчимом?

– Ну да. Конечно да. А почему ты спрашиваешь? Что случилось?

– Просто хотел узнать. Мне это очень нужно. С твоей мамой все в порядке. Клянусь, я передал тебе все, что они мне сказали. Дело совсем не в этом; просто я хотел узнать, не очень ли я тебя терроризировал.

Губы улыбнулись едва заметной улыбкой.

– Не очень. Когда мы сидели в гараже и разговаривали, я поняла, что так тебя люблю! С тобой я чувствовала, что мои слова вовсе не глупые и не идиотские. С тобой я себя почувствовала нормальной.

Мы обнялись. Мы обнялись, и я почувствовал слезы на своих щеках и тепло ее хрупкого тела.

– Не надо быть нормальной, Паулина. Даже не пытайся быть нормальной, потому что это первый признак неизлечимой болезни. Как только почувствуешь потребность быть нормальной, немедленно прими противоядие.

– И что же это за противоядие?

Мне ужасно захотелось сказать что-нибудь глубокомысленное и в то же время остроумное, чтобы она запомнила до конца своих дней. Но в голову только и пришло, что:

– Просто старайся жить своей жизнью, Паулина, и пусть никакая нормальность не притворяется тобой.

К нам подошла Изабелла Закридес – подписать бумаги. Она спросила, с кем из нас можно переговорить о состоянии Магды. Я взглядом спросил ее, есть ли какие-то новости. Она так же безмолвно ответила, что нет, ничего, просто надо выполнить формальности. Тогда я сказал, чтобы она поговорила с Паулиной, и лицо у девушки засияло от счастья и благодарности.

– Вы мне подробно расскажете, что с мамой?

– Конечно, Паулина. Давай-ка присядем, и я тебе расскажу абсолютно все.

Выйдя из больницы, я сказал Джорджу, что случилось с Джонни и что это наверняка дело рук Флоона. Еще я рассказал ему о том, что происходило между мной и Барри. Когда я закончил, на Джордже просто лица не было.

– Переварить такое, Фрэнни, все равно что проглотить индюшку целиком. Я потрясен. Что ты теперь собираешься делать?

– Я хотел разыскать Барри и задать ему несколько вопросов, но он исчез. У меня такое чувство, что, когда надо будет, парень снова объявится. А тем временем я должен позаботиться, чтобы этот подонок Флоон не шлялся здесь с пистолетом. Он уже подстрелил двоих людей и пса, а ведь еще и двенадцати нет.

– Но что ты будешь делать, когда его найдешь? Ведь у тебя только несколько дней, Фрэнни.

– Сначала нужно разобраться с Флооном. Этот тип опасен. А потом займусь этой четвертой штуковиной, которую им приспичило получить, что бы там это ни было. А какие еще варианты, Джордж?

На его обычно бесстрастном лице появилось и осталось выражение неизбывной печали. Он боялся за меня, и, к моему удивлению, в его глазах было столько любви! Он едва слышно спросил:

– Чем я могу помочь?

– Вернись в больницу и присмотри за Паулиной. Я не в состоянии заботиться сейчас еще и о ней. Включи свой сотовый, чтобы я мог с тобой связаться, если что. И отвечай на звонки, ради всего святого, Джордж! А то ведь у тебя телефон может звонить, пока батарейка не сядет.

– Хорошо. А куда ты теперь?

– Домой за пистолетом и переодеться. Потом на поиски Флоона, нашего летучего голландца.

Мы обменялись взглядами и столько всего успели безмолвно поведать друг другу за эти несколько секунд. Потом он виновато улыбнулся.

– Фрэнни, неужели ты и правда видел «Битлз»? – не смог он удержаться.– Ну и как они тебе?

– Все они оказались ниже ростом, чем я думал. Даже Леннон. Я всегда его представлял великаном футов этак десяти.

Приближаясь к своему дому, я услышал, как внутри надрывается телефон. Мы так торопились в больницу, что забыли запереть входную дверь. Я вошел внутрь и при звуках последнего звонка схватил трубку. Но ответа на мое «алло» не последовало. Что там Флоон – успел натворить еще что-нибудь? Не дай бог. Я обдумывал это привычное выражение, пока шел в спальню и переодевался. Как может «Бог не дать», если Он спал все это время? Или «Господи, сохрани», или «Господи, помилуй». Но в самом ли деле Его сознание отключено, как бывает с нашим, когда мы спим, или Барри воспользовался какой-то космической метафорой?

Держа в руках брюки и собравшись уже было сунуть в них одну ногу, я понял, что смотрю на нашу постель. Есть ли у Бога матрас? А подушка? Какой величины у Него кровать? С чего это я вдруг разулыбался? Совсем скоро мне предстояло умереть, потому что мой бедный мозг должен был взорваться изнутри. А в оставшееся время я должен отыскать спятившего Каза де Флоона, пока он еще кого-нибудь не пристрелил, а после – найти что-то четвертое, чтобы спасти Вселенную. Ну и чему же тут улыбаться?

Натянув наконец брюки, я выпрямился и встал в позу Брюса Ли – руки как два крюка, готовых наносить смертельные удары. Я резко выбросил вперед кулак с возгласом «й-я-а-а-а», как каратисты из гонконгских фильмов. Маккейб, умирающий Хозяин Вселенной. Потому что прав был Джордж – всего этого многовато, даже чтобы просто вообразить и уж тем более – пережить. Логичней всего было сделать то, что мне по силам, а остальное предоставить Барри, его команде и всем прочим звездным обитателям.