Белый Шанхай. Роман о русских эмигрантах в Китае - Барякина Эльвира Валерьевна. Страница 39

– Америка прикрывает свое ничтожество христианским милосердием и хочет передать Шанхай китайцам! – гремел Хью. – Валяйте! Отдайте все узкоглазым! Через месяц от города не останется камня на камне: все превратится в зверинец. Где только американцы будут продавать свои товары – мне неизвестно.

Британское правительство никак не могло определиться, кого брать в союзники, чтобы положить конец дальневосточному бардаку, и резолюция Шанхайского клуба могла стать серьезным политическим козырем как для прояпонской, так и проамериканской партии.

В столовую вошла Лиззи. Встала в дверях, раскрыла веер и долго обмахивалась им, насмешливо глядя на капитана.

– А вас не смущает, что ваши любимые японцы тоже до некоторой степени узкоглазые? – спросила она.

Челюсть капитана задвигалась, будто он пытался раскусить что-то твердое. Он сделал вид, что не расслышал сноху:

– Мы должны брать в союзники не виляющих социалистов, а империю, способную задать китайцам хорошую трепку. Мы отдадим север Китая Японии, а Великобритании достанется центр и юг.

Лиззи уселась боком на стул, заложила ногу за ногу. Ее вышитая туфля без задника покачивалась на большом пальце. Время от времени она зевала, чем еще больше распаляла капитана.

Покончив с завтраком, Роберт посмотрел на часы и сказал, что его ждут в конторе, а на заседание Комитета он непременно поедет во втором часу.

– Так не голосуй же за Америку! – в который раз велел капитан. – А проголосуешь – я тебя знать не желаю!

– Голосуй, голосуй, – со сладкой усмешкой проговорила Лиззи.

Когда Роберт вышел, она приказала налить себе кофе. Между нею и Хью затеялся молчаливый спор: кто кого пересидит за столом?

Капитан первым не выдержал:

– Я думаю, вам надо знать, что вчера я переписал завещание.

Лиззи даже не повернула голову.

– Участок земли во Французской концессии, акции «British American Tobacco» и «Bentley Motors Limited», – смаковал Хью, – конюшня на тридцать голов, два производителя-чемпиона…

Он еще долго перебирал то, что ему удалось нажить. Богатство его было не фантастическим, но значительным. Краем глаза Хью следил за Лиззи, но без очков не мог сказать наверное, какой эффект произвели его слова.

– В Лондоне у меня имеется дом на сорок квартир, доход с которого ежемесячно вкладывается в шестипроцентные серебряные облигации, – забил он последний гвоздь. – Так вот, милая моя, вы из этого не получите ничего.

Потянувшись через стол, Лиззи сняла с мундира Хью седой волос.

– Что-то вы лысеть начали, – добродушно сказала она. – Попейте молочка – оно полезное.

– Вы мне зубы не заговаривайте! – потерял терпение Хью, но тут же усилием воли осадил себя. – Вы знаете, милочка, я человек добрый и справедливый. Пока я жив, я буду содержать вас – все-таки у бедняги Роберта нет ни пенни за душой. Но ни он, ни вы, ни, к сожалению, моя внучка Бриттани не получите наследства. И это целиком ваша вина.

Лиззи взяла яблоко и с хрустом надкусила его.

– Знаете, в чем ваша беда, сэр? – произнесла она с набитым ртом. – У вас плохо с фантазией. Вам кажется, что в этом мире все можно приобрести за деньги. Вы пришли сюда с заготовленной речью, с утра в медальки нарядились, как пудель на выставке. Ну и что вы можете купить в обмен на свое богатство? Мое уважение? Или, может, чью-то любовь? Вы помрете, и горевать по вашей светлой улыбке будет только зубной протезист. Кстати, не ходите к нему больше – у вас челюсти скрипят как заржавленные.

Хью поднялся:

– Простите меня, старика, но я скажу откровенно: вы должны показаться хорошему доктору, а потом съездить на воды. Я поговорю с вашим мужем.

И он чуть торопливее, чем пристало, вышел из столовой.

4

У Ады было чувство, что Хью Уайер портит все, до чего дотрагивается. Пришел, напачкал собой – теперь у всех до вечера будет муторно на душе, как от несвежей рыбы.

Дождавшись, когда он уйдет, Ада спустилась вниз, чтобы забрать из прихожей сумочку – до этого не решалась, чтобы не встретиться с Хью один на один.

Сквозь узкое окно у двери она заметила человека, спешащего к крыльцу, – в элегантном костюме, с тростью под мышкой. Он поднялся по ступенькам, позвонил.

Ада открыла дверь:

– Доброе утро, сэр. Чем могу… – И осеклась на полуслове. Это был тот самый джентльмен, что вынес ее из горящей «Гаваны».

Она изредка думала о нем, когда ей хотелось помечтать о ком-то сильном и мужественном, готовом кинуться за ней в пламя. Но ее спаситель вряд ли вспоминал об Аде Маршалл – скорее всего, он решил, что спас из огня обычную проститутку, которая не стоит и минуты внимания.

Но джентльмен тоже узнал ее:

– Здравствуйте, мисс. Доложите хозяину, что пришел Даниэль Бернар.

– Он уже уехал.

– Вот как? Передайте ему, что я заходил попрощаться: я снова уезжаю в Европу.

Мистер Бернар повернулся, чтобы идти, но задержался.

– Как вы сюда попали – из публичного заведения? – спросил он веселым шепотом.

Ада покраснела:

– Я пытаюсь встать на путь добродетели. Надеюсь, вы не против.

Мистер Бернар дотронулся до котелка:

– Снимаю шляпу перед такой силой воли!

Он спустился с крыльца и помахал Аде.

Она вернулась в детскую. Там шла игра в принцессу и дракона: Хобу сидела в заточении на подоконнике, а Бриттани выдувала на нее мыльные пузыри, что означало огненное дыхание.

В доме было тихо, только из комнаты Лиззи доносились звуки мандолины.

Ада отчаянно боялась увольнения. Она понимала, что ей далеко до настоящей учительницы – она скорее занимала Бриттани, нежели занималась с нею. Если Лиззи проверит ее ученость, она в ужас придет.

Вдруг Даниэль Бернар разболтает, что Ада работала в «Гаване»? Увольнение могло означать только одно: ей придется снова стать такси-гёрл. Но она уже не могла без содрогания вспоминать тот дымный похотливый мир – слишком далек он был от уюта детской спальни с розовыми цветочками на обоях.

Лишь бы Даниэль не выдал ее! Господи, спаси и помилуй нас, грешных.

Глава 25

1

Перекрестившись, Иржи вошел в церковь. Запах ладана, пустые скамьи, свет витражей. Он встал на колени перед главным алтарем, сложил руки.

– Под Твою защиту прибегаем, Святая Богородица… Не презри молений наших в скорбях наших, но от всех опасностей избавляй нас всегда…

Нина крутила дела за спиной Иржи, была деятельна и бойка. Сердилась на каких-то неведомых Антуана и Патрика:

– Им не нужны деньги! Им хоть сколько плати, они все делают спустя рукава. Пан Лабуда, скажите, они не слушают меня, потому что я женщина? Или они просто дураки? Или я не умею выбирать работников?

Иржи не знал, что ответить. Он вообще не понимал, что происходит.

Нина велела ему подписывать бумаги на вывоз дипломатической почты. Кого за это посадят? Сама-то Нина отвертится: она хитрая – наверняка придумала, как в последний момент удрать с чемоданом денег.

Время от времени она совестилась:

– Вы простите меня за все. Так вышло… Хотите, я вам виолончель куплю?

– Какой смысл?

– Ну… Будете композитором. У вас же талант к музыке…

Ей хотелось облагодетельствовать Иржи и за счет этого самой стать добрее и благороднее.

– У меня есть друг, – рассказывала она. – Вы его знаете: Даниэль Бернар. Он говорит: «Куда бы я ни пришел, мир должен становиться лучше. Если я зайду в клубную уборную и увижу бумагу на полу, я подниму, чтобы после меня было чище». Здорово, правда?

Нина встречалась с Даниэлем почти каждый день: у них были какие-то дела. Она даже познакомила его с Лемуаном. Знал ли пан Бернар о том, что чехословацкое консульство – золотая обманка? Бог весть.

Если Даниэль приглашал Нину в ресторан, она брала с собой Иржи – для отвода глаз. Пан Бернар был женат, и она не хотела подавать повод для сплетен. Иржи был им удобен.