Волна вероятности - Фрай Макс. Страница 30

Уселась на мягкий диван, поставила чашку на стол. Пила кофе, понемногу отщипывала круассан. Разглядывала темно-зеленые стены, на которых висели афиши и рекламные постеры на разных языках. Не то чтобы старые, скорей старомодные. Сложно вот так сразу сказать, в чем именно разница – шрифты? цвета? композиция? – но видно, что не современные, сейчас не делают так. Благотворительный концерт в филармонии, выпускники музыкальных школ играют Моцарта. Перформанс на железнодорожном вокзале «В ожидании поезда». Уроки уличного рисования, приглашаются все желающие, обучаем с нуля. Классика мирового кино, ежедневные ночные сеансы в кинотеатре «Сейчас». Реклама журнала «НАШ» [14], новая серия книг о великих художниках издательства «KSAN», открывается летняя школа фокусников, шахматный турнир в таверне «У ангела», в Новой Прачечной по понедельникам средневековая музыка, а по пятницам джаз, и так далее. Хорошая жизнь получилась бы из суммы этих плакатов. Как есть Сведенборговский рай.

Перед уходом на всякий случай порылась в кошельке. Наличных там предсказуемо не было, только одна монета – пять македонских денаров с рысью на реверсе. Когда-то давно, еще в Минске нашла ее на тротуаре и взяла себе на удачу – собственно, из-за рыси. Так и таскала с тех пор, перекладывая из кошелька в кошелек. Положила монету на стойку. Ясно, что слишком мало, по курсу – несколько центов. Но не оставить совсем ничего она не могла. Эта кофейня ей очень понравилась. Вся, целиком, включая старомодные афиши на стенах, кофе из термоса, теплые круассаны и название «Кофе и соль». Хорошее место. Грех портить с ним отношения хоть и вынужденным, а воровством. С монетой кража уже не кража, а натуральный обмен. Вы мне кофе и круассан, я вам – свою удачу. Такую, в меру удачную. Ну уж какая есть.

Вышла на улицу, огляделась в надежде увидеть знакомый бульвар. Но вокруг был все тот же безлюдный Не-Вокечю. По краям нарядные домики, в середине цветущий сад, голубое майское небо, белые облака. То ли жизнь, то ли все-таки смерть; ладно, потом разберемся. По крайней мере, она хороша.

Подумала: «Может, только бульвар заколдованный? А остальной город остался как был? Звучит абсурдно, но проверить-то можно. Пойти в пекарню на Траку, как собиралась. А потом сходить посмотреть, во что превратился мой дом. Может, не настолько он превратился, чтобы я не смогла войти? Код подъезда сработает и подойдут ключи? Ну нет, так нет, что я теряю? А вдруг все-таки да? Всяко лучше, чем вечно слоняться по бульвару Не-Вокечю как привязанная коза».

Свернула на Траку. И сначала почти обрадовалась: эта улица была вполне похожа сама на себя, обнаружилась даже табличка с названием сразу на трех языках – Trakų, Троцкая, Trocka [15]; теперь не вспомнишь, то ли недавно ее повесили, то ли всегда была. И тротуары обычные, и (кажется, больше ни в чем нельзя быть уверенной) такие же, как прежде, дома. Только совершенно пустая, ни машин, ни прохожих, ни даже какого-нибудь кота. И телефон по-прежнему не работает. Ладно, никто и не обещал.

Шла по Траку медленно, разглядывала витрины. Возле каждой тщетно пыталась вспомнить, так здесь раньше было или не так. Вот вроде бы знакомый магазин с дорогой посудой. Или он был кварталом выше? Или на другой стороне? Магазин разноцветных носков и колготок вроде на прежнем месте. И художественная галерея. И бар. В бар она на всякий случай зашла, благо было открыто. Храбро прошла за стойку и дальше, в служебное помещение. Но никого не нашла.

Пекарня тоже была примерно на месте и тоже открыта. И тоже пуста. А на прилавке вместо знакомых булок, печений и сочников лежали пирожки в форме рыб, полумесяцев и сердечек. Раньше тут таких не пекли. Некоторое время Анэля нерешительно топталась, не решаясь попробовать выпечку, причем главным аргументом против был тот факт, что она уже только что слопала круассан. Вдруг потом окажется, что это все-таки не жизнь после смерти, а калории уже никуда не денутся, проникли в организм! Но любопытство все-таки победило (а вместе с ним победила страсть к пирожкам). Взяла сердечко. Оно оказалось с сыром и грушами, плюс какая-то неизвестная пряная, отлично подходящая к сыру трава. Это было фантастически вкусно. Ей хотелось попробовать и рыбку, и полумесяц, но не решилась, ушла.

С Траку свернула на улицу Пилимо, большую, широкую, где в настоящей жизни ездят автобусы и троллейбусы, а сейчас – предсказуемо ни черта. Впрочем, остановка была на месте. И через дорогу музей МО [16]. Что касается архитектуры, Анэля уже совершенно запуталась и не могла понять, похожа ли улица Пилимо на улицу Пилимо. И был ли здесь раньше, к примеру, вон тот высокий оранжевый дом. Все-таки вряд ли. Слишком уж он оранжевый. Здесь так ярко не красят здания; может быть, зря.

Она внезапно поняла, что очень устала. Вот буквально ноги не держат, как будто ходила весь день. Села на лавку на остановке. Подумала: если сейчас приедет троллейбус, войду и поеду. Пусть везет, все равно куда.

Сидела, вдыхала и выдыхала, ощущая, как ее заполняет спокойствие, такое огромное, как будто рассчитано на великана, в нормального человека столько спокойствия не помещается, сейчас потечет через край. И когда увидела, что к ней неторопливо, нетвердой походкой пересекая пустую проезжую часть, приближается какой-то прохожий, не испугалась, но и не особо обрадовалась. Только отметила: ага, значит люди здесь все-таки есть.

С виду незнакомец был – ну, так себе. Не особо волшебное существо. Невысокий мужичок средних лет в ветхой дубленке и меховой шапке-ушанке, как только не жарко ему. Типичный интеллигентный алкаш советских времен, у папы в институте половина сотрудников были такие, вспомнила Анэля Адамовна. Бестолковые и неустроенные. Все как один мгновенно пьянели на праздниках, клеились к бабам и читали стихи. Но, в общем, сердечные и безобидные. Хорошие, в сущности, мужики. В обычной ситуации она бы не обрадовалась перспективе такого знакомства. Но сейчас призывно впилась в него взглядом, мысленно умоляла: «Пожалуйста, не проходи мимо, поговори со мной, объясни!»

Алкаш в дубленке явно заметил ее внимание и приветливо, как старой знакомой помахал ей рукой. Подошел, сел рядом. Достал из кармана бутылку какой-то местной крепкой настойки, сделал глоток. Вместо ожидаемого перегара дыхнул ей в лицо ароматом белой акации. Не цветочным парфюмом, а живыми цветами. Это было даже более странно, чем мондриановские тротуары на бульваре Не-Вокечю. Невозможно представить, чтобы человек так приятно и одновременно не по-человечески пах.

Впрочем, лицо у него было вполне человеческое. Изрядно опухшее и помятое, но, как говорят в таких случаях, со следами былой красоты. И глаза голубые, как небо над их головами, удивительно ясные и внимательные, словно кто-то другой их ему одолжил. «Эльф, – устало решила Анэля, сама не понимая, шутит она или все-таки нет. – Я провалилась к пьющим литовским эльфам. Ну это даже логично. У нас же вокруг сплошные холмы!»

Пока она пыталась сообразить, о чем спрашивать в первую очередь – и, кстати, на каком языке? – интеллигентный алкаш в ушанке, эльф литовских холмов, дух цветущих акаций сам заговорил.

– Во-первых, – сказал он по-русски, – скоро все станет нормально. Как ты привыкла. Но ты не особо обрадуешься. Смотри тогда, не реви! Может, еще и вернешься. А не вернешься, тоже не страшно, жизнь везде хороша.

Голос у алкаша был удивительный. Глубокий, бархатный, ласковый. Пока его слушаешь, смысл слов не имеет значения. Да тебе и не надо смысла, лишь бы голос не умолкал.

– Во-вторых, – продолжил ласковый голос, – я – Виталик. Запомни, пожалуйста, что меня так зовут.

– Виталик, – механически повторила Анэля Адамовна, как в школе вслух повторяла за учителем новое сложное правило, чтобы запомнить то, чего не смогла понять.