Волна вероятности - Фрай Макс. Страница 32

– Ничего страшного, – улыбнулась Юрате. – Записалась так записалась. Если денег не жалко, почему бы и нет. Раз тебя могут успокоить только анализы, лучше их сделать, чем от страха с ума сходить.

– Сейчас мне уже понятно, что не о чем беспокоиться. Была бы опасность, ты бы так и сказала. Я полная дура, прости.

– Да не то чтобы именно дура, просто живешь в человеке. Так себе, знаешь, скафандр. Программное обеспечение завирусованное. Человеческий ум нафарширован разными глупостями по самое не могу.

– Ты это много раз говорила, – кивнула Анэля. – И я всегда соглашалась. Но только теперь понимаю, до какой степени оно так. А можно с этим что-нибудь сделать?

– Естественно, можно, – пожала плечами Юрате. – Ты и делаешь. Отлично справляешься. Просто быстро такое не получается. Невозможно мгновенно исправить то, что портили много лет.

Анэля горько вздохнула.

– То есть, я опять стану перепуганной дурой, когда ты уйдешь.

– Обязательно станешь, – кивнула Юрате. – Храброй перепуганной умной дурой. Которая, к тому же, умеет нормально дышать и вспоминает об этом в любой критической ситуации. Сразу, а не сутки спустя! По-моему, неплохая динамика. Уж точно лучше, чем было всего полгода назад.

– Да не то слово, – содрогнулась Анэля, вспомнив свое тогдашнее обычное состояние, выматывающую тревогу, которая не превращалась в настоящую панику только потому, что на это не было сил, и оцепенение, наступавшее от усталости, когда вообще ничего не можешь, только лежать и молчать, оно тогда казалось единственно возможной формой спокойствия, отдыхом, облегчением, как будто уже немножечко умерла, поэтому остальные люди не имеют над тобой власти, ты им больше ничего не должна.

– Как же мне повезло, что я пришла к тебе заниматься, – сказала Анэля. – Причем хоть убейся, не помню, откуда я про набор новой группы узнала. То ли в фейсбуке мелькнула ссылка, то ли кто-то на работе сказал, то ли вообще на столбе объявление…

Юрате пожала плечами:

– Вполне могло быть и так.

– Точно помню только, что никуда записываться не собиралась. Сколько раньше пробовала заниматься, что спортом, что йогой, всегда выходил облом. Упражнения не получались, я вечно была хуже всех в любой группе, сплошные мучения, радости никакой. А осенью я вообще лишний раз на улицу выйти боялась. В новостях про ковид такое рассказывали, что форточку открыть было страшно, вдруг вирус в нее влетит. Но в назначенный день все равно почему-то встала, оделась и вышла из дома. И пошла, и пришла.

– Это называется карма хорошая, – усмехнулась Юрате. – Небось в прошлой жизни страшные толпы старушек через дорогу перевела. Шутки шутками, но ты и правда везучая. Добрая тебе досталась судьба.

– Получается, хорошо, что Виталик вернул мне мою удачу, – невольно улыбнулась Анэля. – Было, значит, что возвращать!

– Виталик? – переспросила Юрате.

– Виталик. По телефону не успела тебе рассказать. Я его уже под конец на Пилимо встретила. Это, наверное, было самое странное, хотя самое странное там вообще все. С виду – винтажный алкаш в дубленке и ондатровой шапке, типичный доцент какой-нибудь кафедры теплотехники советских времен. Но вместо перегара он пах цветущей акацией. И голос такой завораживающий, что я бы за ним на край света пошла. Он пообещал, что скоро все станет нормально. И попросил меня всем про него рассказывать. Вот с тебя и начну.

Юрате слушала молча. Вопросов не задавала. Только ободряюще кивала, как учительница, довольная ученицей, отвечающей у доски. Когда Анэля умолкла, сказала:

– Это ты хорошо придумала – писать в подворотнях. Куда ни сунешься, всюду – Виталик, Виталик, Виталик. Можешь еще рисовать его в шапке-ушанке. Будет смешно.

– Я рисовать вообще не умею, – вздохнула Анэля.

– Да чего там уметь. Ручки-ножки-огуречик, ушанка. Главное, чтобы ты в процессе осознавала, кого рисуешь. Концентрировалась на светлом образе. Это называется – мысленную проекцию создавать.

Анэля прыснула. «Мысленную проекцию»! «На светлом образе»! Ужасно смешно.

– Ты справишься, – заключила Юрате. – И я тебе помогу.

– Ты? – Анэля ушам не поверила. – Тоже будешь Виталика рисовать?!

– Ну раз ему надо. Славы хочется мужику! А мне – малевать в подворотнях. Озираясь, чтобы никто не застукал, как будто мне одиннадцать лет. Интересно, художественные лавки работают? Хотя бы одна.

– В крайнем случае, – сказала Анэля, – в супермаркетах есть цветные мелки. Я по дороге домой зашла и купила. Но писать не стала пока. Вечером выйду. Когда на улицах пусто и темнота.

– Я тоже вечером, – кивнула Юрате. – Под покровом тьмы. Должно же быть в моей жизни хоть что-нибудь мистическое и зловещее. И вот оно наконец-то есть!

Грас-Кан, осень 1-го года Этера

Проводив друзей к самолету, страшно довольные, что самим пока не пора уезжать, возвращались обратно в город через Длинный парк по Бестолковой аллее; она, кстати, действительно бестолковая: петляет, местами практически прерывается, превращаясь в лесную тропинку, а местами внезапно – в слишком широкий почти проспект, непонятно, зачем такой нужен в старом пригородном парке, на краю которого в хорошую погоду любят обедать гончары и стекольщики из соседних Больших Городских мастерских. Но в Сообществе Девяноста Иллюзий, тем более в городе всего одиннадцатой степени достоверности, подобные взбрыки городского ландшафта – вполне обычное дело; я хочу сказать, это не люди при закладке Длинного парка что-то напутали, просто парк захотел себе не нормальную, а именно вот такую аллею. Или даже аллея так решила сама, и все у нее получилось; ну, иначе, – оптимистически вставляет аллея, – и быть не могло. Поэтому у Бестолковой аллеи всегда хорошее настроение, которым она щедро делится с каждым, кто тут пройдет.

Словом, гулять по Бестолковой аллее – одно удовольствие, особенно осенью, когда листья меняют цвет. В этом году большинство деревьев Длинного парка бирюзовые и фиолетовые с вкраплениями серебра, такая расцветка даже в Грас-Кане – небывалая редкость, но Длинный парк всегда умел удивлять; Анн Хари с детства был уверен, что это стекольщики с гончарами подговаривают соседей попробовать необычные новые сочетания, подбрасывают им идеи, возможно, даже приносят эскизы, художники есть художники, неугомонные, перед их натиском редкое дерево устоит.

– Я мог бы тоже сейчас сидеть на этой лужайке с бутербродом в зубах, – сказал он Ший Корай Аранаху, когда они проходили мимо мастеров, расположившихся с едой на скамейках и прямо в траве. – В детстве я мечтал стать стекольщиком. Но делать не посуду и украшения, а витражи. Любил их ужасно. За то, что они не просто картинки на стенах, а через них льется свет. Думал, вырасту, научусь – ух я всего наделаю! Все окна в Грас-Кане как следует разукрашу, а потом поеду по другим городам. Готовиться начал заранее. Окон в мире много, не делать же все одинаковыми, значит, надо придумать побольше идей. Рисовать карандашами и красками мне не особо нравилось, поэтому я просто лепил на все окна в доме прозрачную цветную бумагу. Фигуры с узорами из нее вырезал. Удивлялся, насколько по-разному окна выглядят в солнечную погоду и в пасмурную. И совершенно иначе – снаружи, когда в доме включили свет. Через несколько дней отдирал свои бумажные витражи и начинал по новой. Папа мне эту бумагу покупал здоровенными пачками, и все равно она постоянно заканчивалась. Быстрее, чем мы успевали пополнить запас. Это было такое счастье – клеить на окна картинки и сразу придумывать новые. Даже круче, чем сказки читать.

– Я бы посмотрел на те окна, – улыбнулся Ший Корай Аранах.

– Да я бы сам на них сейчас посмотрел. Но, кстати! Может быть, и посмотрим. Папа же все фотографировал. И пленки носил в печать. Надо поискать коробки с его архивами. Я давно собирался, да руки не доходили. Слишком редко домой приезжал.