Жаркое лето в Берлине - Кьюсак Димфна. Страница 29

— Wunderbar! Wunderbar! [19] — Тод опять похлопал ее по плечу. И Тут Джой поняла наконец, почему Карен проявляла такой повышенный интерес к косметике.

— Довожу до вашего сведения, друзья мои: в ведении Гунтера находились все военнопленные союзных войск в Бухенвальде. На эту тему я пишу сейчас статью.

Машина плавно скользила по Унтер-ден-Линден мимо молодых деревьев с листвой, блестевшей при лунном свете.

— Мне почему-то казалось, что на этом красивом авеню должны быть тенистые липы, — разочарованно сказала Джой.

— Когда-то тут были липы, — пояснил Стивен. — Но, говорят, липы вырубил Гитлер во время войны.

— И здесь не такое яркое освещение, как на улицах Западного Берлина, — пренебрежительно заметила Джой, надеясь вызвать на спор.

— Да, вы правы, — согласилась Карен, оставив ее ни с чем.

Машина повернула вниз по Фридрихштрассе и пошла по этой широкой оживленной улице с ярко освещенными магазинами: люди толпами выходили из театров и кино, а между домов во всю ширину улицы электрическими огнями горели сводки последних новостей.

— Kriegsverbrecher, — по буквам прочла Джой. — Что это означает?

— Военные преступники, — сухо сказал Стивен.

— А дальше?

— Имена членов боннского кабинета.

Автомобиль нырнул под железнодорожный мост, по Шиффбауердамм Брюке, и повернул на автомобильную дорожку, ведущую в тихий внутренний дворик, казавшийся инородным телом в сердце большого города.

Карен попрощалась.

Тод вышел из машины, и они направились по дорожке среди густых деревьев. Волосы Карен отливали серебром в свете уличных фонарей, а ее хрупкая фигурка казалась фигуркой ребенка.

Тод вернулся и, сев рядом с Тео, сказал:

— Уф! Слава богу, благополучно доставил домой это маленькое сокровище. Благодарю вас всех!

Автомобиль скользнул вдоль Фридрихштрассе, через мост, где Шпрее переливалась серебряной чешуей при свете луны. Тео вел машину, следуя указаниям Тода, замедляя ход, чтобы пропустить пешеходов, толпами направлявшихся к автобусам, поездам и метро. И наконец пристроился к ряду машин, направлявшихся в Западный Берлин.

— Возвращаются из «Берлинер ансамбль». Сейчас там идет пьеса Брехта «Взлет и падение гангстера Артура Уи». Пьеса старая, но все еще действенная. Уи — это Гитлер. Эпилог — всего одна строчка, но эта строчка заставляет зрителей, уходя из театра, задуматься. «Ребенок мертв, но мать, породившая его, все еще жива!» Непременно посмотрите эту пьесу.

В лабиринте улиц, там, где новые здания соседствуют с остовами зданий — скрученными стальными каркасами — и развалинами каменных домов, Джой потеряла всякое представление о том, где они находятся. Наконец они выехали на освещенный луной обширный пустырь, где царило полное безмолвие.

Джой нехотя вышла вслед за всеми из машины; зеленые лужайки поблескивали от росы, и какой-то ночной цветок наполнял воздух благоуханием.

— Помнишь, Стивен? — спросил Тод.

— Помню. — Голос Стивена звучал резко.

— Леди и джентльмены! — сказал Тод, подражая профессиональному гиду и указывая на ухоженные сады, оставшиеся позади, и на пустырь, расстилавшийся перед ними. — Тут было сердце нацистской империи! Вот там находилась пышная канцелярия Гитлера, где он мечтал о славе и откуда он наблюдал, как эта слава шагала почти вплоть до той цели, до которой он хотел ее довести. Именно там, где вы видите эти колоссальные нагромождения бетонных глыб толщиной, ей-богу, в три метра, именно там он и подох, когда и Берлин и вся его слава рушились вокруг него. Подох, как крыса в капкане. Точка.

Все молча глядели на темные грязные обломки, беспорядочно нагроможденные, наподобие рухнувшей пирамиды, посреди поросшего сорняками пустыря. Молча они вернулись к машине, бесшумно проскользнули по Вильгельмштрассе, где луна светилась сквозь остовы некогда роскошных дворцов, повернули, и не успела Джой опомниться, как машина, приостановившись у поста демаркационной линии, въехала обратно в Западный Берлин.

Глава XI

События той ночи образовали пропасть между Джой и Стивеном. Когда, вернувшись домой, она пожаловалась, что Тод совершенно испортил вечер, Стивен резко ответил:

— Только одной тебе, моя дорогая. Всем было очень интересно.

— Странные вкусы! Не могу понять, что интересного в том, что мы попали в грязный погребок, где полным-полно каких-то сумасбродов!

Стивен, снимавший с ног туфли, поднял голову, и Джой долго не могла забыть его колючий взгляд, брошенный на нее.

— Ну что ж, поговорим. Во-первых, погребок вовсе не грязный. Обычная опрятная Weinstube, не хуже любой пивнушки в Сиднее.

— Не знаю, — заносчиво сказала Джой. — По части таких мест у тебя больше опыта, чем у меня.

— Ты многого не знаешь. Кстати, люди, бывшие в пивной, далеко не маньяки. Большинство из них типичные немецкие нацисты, упрямые, нетерпимые, работящие; они пользуются уважением у некоторой части населения, они всем недовольны, сентиментальны и несут всякий вздор. Это содержатели пивных, владельцы магазинов, мелкие торговцы, безработные. Это те, кто поддерживал Гитлера. «Профессионалами» можно назвать только Вильгельма и Гунтера. Они-то и делают наш государственный строй опасным.

— Опасным! Да ты и впрямь несносен, как тот противный журналист-янки. Никак не могу понять, почему Луэлла по нему с ума сходит.

Стивен, тяжело вздохнув, встал.

— Могу себе представить, что Тод задает себе такой же вопрос о Луэлле и о тебе.

— Хочешь знать мое мнение? Этот человек — коммунист! — выпалила Джой вслед Стивену, когда он направился было в комнату Энн.

Стивен остановился, погладил ее по голове:

— Интересно, на каких данных, мой дорогой Уотсон, построено ваше столь категорическое заключение?

— Ну, он говорит, как коммунист.

— А откуда же вы, мой дорогой Уотсон, знаете, как говорят коммунисты?

Джой отбросила его руку.

— Не знаю, что такое нашло на тебя в последнее время, но ты ведешь себя со мной, как с какой-то дурочкой! — вскричала она.

Он стоял, глядя на нее все тем же колючим взглядом, на его губах играла ироническая усмешка, которую она так ненавидела.

— Вся беда, моя дорогая, в том, что это так и есть.

Шли дни и ночи, но холодок того вечера не растаял. В их отношениях что-то изменилось. Уязвленная и оскорбленная Джой считала, что первый шаг к примирению должен исходить от Стивена. Но он не делал ни малейшей попытки. Он по-прежнему был вежлив, готов помочь и в присутствии других любезен. Каждую ночь она ложилась спать, не примиренная с ним, каждое утро она просыпалась, чувствуя, что пропасть между ними ширится.

Разлад с каждым днем углублялся; когда Хорст на субботу и воскресенье прилетал домой, Джой встречала его с подчеркнутым радушием в надежде расшевелить Стивена, сломить его вежливую отчужденность.

Но Стивен стал относиться к Хорсту более дружелюбно, вспоминал с ним о бывших знакомых, интересовался их жизнью, словом, в доме царили мир и спокойствие, а в сердце Джой была пустота, гнев и обида.

Жара не спадала. Ртуть в термометре взлетала неслыханно высоко, даже ночью ветер не освежал горячий и душный берлинский воздух.

Жужжание электрических вентиляторов наполняло дом. Мать Стивена изнемогала от жары. Доктор предписал ей полный покой. Отец, истомленный зноем, вспотевший настолько, что пятна пота проступили на полотняной куртке, все же каждый день работал в библиотеке, дверь в которую теперь была открыта, и вентиляторы создавали некое подобие ветерка.

Мученическое выражение не сходило с лица Берты, и она вымещала свои страдания на девушках. Исходя добродетелью и потом, она ежедневно посещала свой комитет. Подобная преданность долгу восхищала Джой, покуда Ганс не сказал ей, что в здании комитета работает кондиционная установка.

После ссоры с Бертой, эхо которой несколько дней отдавалось в доме, Ганс исчез. Беспокойство, вызванное его уходом, говорило о том, что никто не знал, где он находится.