Третья истина - "Лина ТриЭС". Страница 103
– Так. Судя по тому, с каким трудом поддалась дверь, обиталище сие никем не посещалось, по крайней мере, в обозримый отрезок времени, – будто ответил на ее мысли Виконт.
Она прислушалась: сел он? Тьма… хоть глаз выколи. Где же он сидит? И почему замолчал? Когда они взобрались на покорную серую лошадку, Саша сначала боялась, что Виконт не удержится в седле. Но он проявил свое недомогание лишь тем, что предоставил управлять лошадью ей. Только увидев, с каким трудом он здесь, у церкви, слез с лошадиной спины и какое у него осунувшееся, бледное лицо, Саша поняла, чего ему стоила эта поездка. Заставила себя подумать, что бледность преувеличена окружающей пеленой снега. Пусть немедленно ляжет, а она готова охранять. Теперь недостаточно вовремя уловить приближение опасности. Надо держать оборону самой. Он, конечно, этого не знает, но она все-таки вооружена: маленький пистолет Федора у нее в кармане. Она улучила момент и взяла его у мертвого, когда Виконт, уже взобрался на лошадь и прикрыл глаза, приходя в себя. Было жутко, но мысль о том, что есть шанс защитить Поля, оказалась сильнее страха. Пистолет придавал ей уверенность, и она всю дорогу посматривала на Виконта с теплым чувством покровительства. Правда, вот кто действительно не умеет стрелять, так это как раз она. Она-то думала, что учиться не у кого, и было неинтересно. А вот теперь может понадобиться.
– Виконт! Вам не плохо?– окликнула она темное пространство.
– Терпимо.
– Дайте мне честное слово, что выполните одну мою просьбу. Это вам совсем не трудно, ничего не нужно делать, только сказать… Даете?
– Даю. Бери.
– Как узнать, есть ли в пистолете пули? Вообще, где они у него?
Виконт, который, по звуку был где-то у стены, чем-то пошуршал, видимо, полез в карман:
– На месте. Или похищение еще предстоит?
– У меня свой. Вот.
Она двинулась на голос. Пистолет сверкнул в темноте.
Виконт существенно оживился:
– Свой, да? Страшно интересно! Дай посмотреть. Наказание ты мое!
Она в темноте нащупала протянутую руку и нехотя вложила в нее оружие.
– Как же вы будете его рассматривать? Темно же совсем!
– Завтра посмотрю. На ощупь – браунинг.
– Тогда отдайте пока?
– Ну что ты, придумала!
– Как это, « ну что ты»??? Вы же обещали!
– Отдать? Не обещал. А обещание исполню. Патроны – в магазине, магазин в рукоятке. Чтоб проверить, надо отвести защелку, вытащить магазин. В этом – четыре патрона, всего может быть шесть.
– Какой же вы коварный! И это недальновидно, оставлять меня без оружия! А еще, скажите… Я вас не очень мучаю, израненного?
– Продолжай, не очень. На пистолет не рассчитывай. Не дам. Нападешь с целью ограбления – отобьюсь.
Он зачем-то зажег спичку и осветил свою довольно нахальную улыбку. Спичка догорела, но огонек не пропал. Вдруг в темноте распространился такой знакомый Саше, незабываемый аромат замка в мезонине, и она не сразу поняла, что это такое, так как никогда прежде не видела, как Виконт курит. Она неимоверно поразилась и придвинулась, чтобы рассмотреть поближе это явление. Он панически отпрянул:
– Боже мой, что я наделал! Сейчас сигару попросит! Мы же все делаем наравне, я стреляю – она стреляет, мне оружие – ей оружие... я закурил Фонсеку – и ей дать… Лучше отойди, Сашка!
Немного обижено, Саша сказала:
– Вы спите, я тут у двери посижу.
Она уселась недалеко от порога и стала неотрывно смотреть на огонек его сигары. Он тут и еще не спит… Но вскоре огонек потух. В такой темноте Саша до сих пор не оказывалась. Она не видела своих рук. Чувство страха, с каждым шорохом, с каждым скрипом рассохшегося деревянного пола, захватывало ее все сильнее. Она тихо-тихо засвистела какой-то мотив. Странно и не по-человечески тонко отдался тихий свист где-то под высоким потолком. В голову полезли мысли о том, что вдруг появятся блестящие глаза и она не сможет узнать чьи это, или до нее вот сейчас… дотронется... непонятное... ледяное… В порывах ветра слух различал хаотические звуки и стоны, неявные, и от того еще более жуткие. По крыше что-то перекатывалось, не в такт порывам ветра. Внезапно, совсем рядом раздался писк. Наэлектризованной Саше показалось, что кто-то на неестественно высоких нотах засмеялся.
– Виконт! Поль! Поль! Вы где? – в ужасе закричала она, кидаясь наугад в темноту. В ответ раздался приглушенный хрипловатый голос:
– Я не сплю. Я тут.
– Я хочу к вам. Посидеть!
– Хочу к няне. Древняя формула!– он зажег огонек, и Саша с размаху ткнулась ему в локоть.
– Там кто-то смеется, свистит тоненько… и шуршит. Здесь же пусто? И плачет и воет как-то…
– Так. Это классика, Александрин. Буря воет и плачет. Смеются мыши, над тобой, очевидно. Они же шуршат. Еще какие звуки тебе истолковать?
– Вот вы смеетесь, и правильно, я трусиха оказалась. Но я могу же караулить около вас? Вы спите, а я буду держаться за руку и караулить. Вы не смейтесь только, но жалко, что вы не в светлой сорочке. Я бы вас видела.
Виконт вытащил воротничок рубашки:
– Достаточно? Ха! Не будешь рада, что разбудила, только задремал. Наконец-то я нашел подходящую обстановку для обещанной жуткой истории. Слушай! – обратился он к дрожащей от холода и страха охраннице, которая прижалась к нему, зажмурив глаза, и начал с жуткой задушевностью:
– Итак, «Пирушка с привидениями!»
– Виконт! – Саша полезла к нему под полушубок. – Не надо!
– Извини, Александрин, хочешь, терпи, хочешь – заткни уши, но я – человек чести. Дал слово – сдержу, – он обнял ее через бекешу и весело блеснул глазами.
Саша не понимала до конца, дразнит он ее или нет, но под бекешей, у его левого бока было тепло, как возле печки, равномерно билось, словно успокаивая, сердце, сверху мирно лежала рука и она не захотела упускать случая. Пусть говорит. Он же не вытаскивает ее отсюда…
– Рассказывайте. Значит, пирушка с этими… самыми…
– С ними. Пошутили, будет. Уселась тут, так уж не болтай.
Принужденная молчать, там под полой бекеши, в теплом кусочке темноты, Саша очень быстро и крепко уснула. Во сне она понимала, что спит, но почему-то казалось, что в ящике комода в мансарде Раздольного. В комнате как будто никого больше нет, за перилами балкона творится что-то невообразимое – гроза, стрельба, а она спит и думает: «Это же самое удобное место для спанья и самое надежное». Потом сон переменился, и она не сразу поняла, где находится на этот раз – какое-то мягкое помещение, и колышется, как гамак. Но услышав слова из «Снегурочки», поняла и во сне совершенно не удивилась: она стала маленькой, с палец, и забралась в карман его «серого походного» сюртука, в котором он был в театре. А его рука, чуть сжатая в кулак, лежит себе спокойно рядом, в кармане... И даже не жаль, что сцены не видно. Зато можно, как следует, отдохнуть – ведь так устала за последние дни…
Саша открыла глаза. Совсем рядом блеснула маленькая белая пуговица. Она сонно взглянула выше – на впадинку у горла, на которую съехал крест, распахнутый ворот, край повязки и, проснувшись окончательно, вскочила на ноги… Уф, затекли как! Она попрыгала, разминаясь, потом осторожно посмотрела на Виконта – стыдно ужасно за ночные страхи, сейчас они кажутся такими нелепыми. Глаза у него оказались открытыми и, встретившись с ней взглядом, он улыбнулся краешком губ:
– Доброе утро!
Кажется, никакого презрения в его взгляде не было, но Саше от этого не легче. Она давно знает, что Виконт за всеми женщинами, детьми, старичками и старушками мира оставляет право быть неумелыми трусишками. Но Сашу не устраивает такая позиция. Не давая ему возможности что-нибудь добавить, скорее всего, как следует из опыта, начать снисходительно подтрунивать, она принялась уверенно говорить сама.
– А вы что – не спали? Почему, спрашивается? Болело или… почему-то еще? А сейчас вы как себя чувствуете? Вам, наверное, холодно? А ну-ка, застегните рубашку и полушубок!
– Мне не холодно. Погоди, встану. Засиделся. Да не смотри ты на меня, будто я сейчас рассыплюсь. Все в порядке. А тебе как на карауле? Не скучала?