Третья истина - "Лина ТриЭС". Страница 104
Несмотря на шпильку, она не сбавила тона:
– Сейчас придвину что-нибудь, там поищу, – она кивнула на обнаружившуюся при свете дня дверь в соседнее помещение, – и вы полежите, как полагается… Эти священники, хоть бы диванчик какой-нибудь здесь бросили! Ну что за люди, все утащили!
Приговаривая так, она посматривала на него краем глаза, а он молча следил за ее хлопотами, по-прежнему немного улыбаясь. Она пронеслась по всем помещениям этой заброшенной церквушки. Их оказалось три: самый большой зал был разрушен больше всего. Две-три лампады, рассохшаяся скамья – вот все, что удалось обнаружить. Счастье, что их вещи нашлись у дороги, а не уехали с Колькиной семьей в этот самый Купянск. Неужели они потом не вернулись? И не знают, что Федор убит? Вчерашнее отчаяние было так свежо в памяти, что стало страшно за Кольку и его родных. Вернуться и найти родного человека – мертвым! Саша сорвалась с места и влетела поскорее в комнату, где находился Виконт.
Ларь, припиравший дверь, был отодвинут, на нем стоял полупустой, явно только что почищенный, ковшик с водой. Сам Виконт полусидел в углу с закрытыми глазами. Она подбежала к нему. Спит. Дыхание ровное… Тихо, не разбудить бы. Дрожь в коленках прошла, она огляделась. Оказывается, самая «богатая» комната досталась им. Сломанные полки с остатками церковной посуды, ковшик с изогнутой ручкой, видно, оттуда. Но посуда-то, увы, пустая, а есть хочется ужасно и, самое главное, Виконту же необходимо восстанавливать силы! Куда они без них? Саша обшарила карманы – вдруг завалялось что-нибудь? И неожиданно нашла бумажную десятку. То-то ей показалось, будто Колька дернул за карман. Видно семья решила дополнить продукты наличностью, соблюдая справедливость. Придется оставить Виконта и пойти купить что-нибудь. Но можно ли оставлять его одного, спящего? Хотя, вокруг абсолютно пустынно, а она скоренько прибежит, надо только запомнить дорогу. Выскочив из церквушки и не оглядываясь по сторонам, Саша заторопилась к деревне, которую сразу обнаружила в низине, между холмами.
– Гей, Junge! Малшик! Komm her![72] Ходить сюда!
Немцы! Она с разбегу затормозила. Куда они? Если к церкви, надо отвлечь любой ценой. Но двое немецких военных тоже топали в деревню.
– Зачем бегаль? Где есть дом?
Спрашивали они, как можно было допустить по тону, скорее от скуки, чем по необходимости, но Саша подключила все свои артистические способности, чтобы быть убедительной в ответе:
– Дом? Мой дом? Ой, вы меня не узнали, что ли? Я же Колька, у меня еще сестра есть… толстая и другая… толстая, и дом… с красной крышей, – она быстро оглянулась и заметила, что крыши домиков, в основном, красные, черепичные и есть. Указала пальцем на одну. – А я так сразу признал… Сколько раз мимо нас ходили… В очках! Я все прикидывал, может, каску попросить померить... Забоялся…
Немец в очках, вдруг засмеялся, смешно приседая, видно услышал что-то знакомое:
– Толсти сестра? Eine Fette Schwester?[73]
Другой оборвал его довольно грубо, на своем языке и недовольно посмотрел на Сашу:
– Bist du Partisan?[74] Не из оттуда? Не от тот люди? – он ткнул пальцем на лес.
Саша решила, что лучше всего будет не оправдываться, а воспользоваться этой опасной встречей в своих целях.
– Шутите, дяденька? Меня на базар послали первый раз одного, а я заплутал. Мамка послала. Вот позору! Помогите, укажите!
– Базар? Und hast du Geld? Zeig deine Taschen![75] Показать! Карман!
Она медлила. Отнимут, наверное. И что же дальше? Она вывернула карманы, достала бумажку, попутно возблагодарив мысленно Поля, за то, что изъял пистолет. Держа денежку подальше от немцев, начала всхлипывать, на ходу представляя, как это сделал бы мальчик. На счастье перед глазами всплыл Коко. Только не перейти случайно на французский!
– Эти сестры, такие противные, они меня побьют… Они грозили… Вредины… Не отнимайте… А я сладкого хочу, год не ел…
Строгий немец поморщился:
– Пшель отсюда! Du bist ein Dummkopf! Ти ест дурак! Базар есть там.
Веселый что-то сказал ему. Саше показалось, что опасность на этот раз исходила от него. Пока приказ «убираться» не сменился каким-нибудь другим, она, не дожидаясь конца переговоров, рванула по скользкому спуску. Сердце выпрыгивало из груди от страха и сумасшедшего бега. Наконец, решилась остановиться и перевести дух. Она здорово вспотела и расстегнула полушубок. Все-таки, чувствуется уже весна, день ясный, тихий, ни следа вчерашней ночной вьюги. Только снег не тает пока. Напротив, намело новый пышный покров.
Оживленной торговли на маленькой площади не наблюдалось. Несколько человек неподвижно восседали на выпряженных телегах, в узких проходах между ними сновали еще люди. Из разговора замотанных в пестрые шали женщин выходило, что какие-то «хлопци» шалят в лесах. Саша бойко, по-мальчиковски обратилась к одной:
– Простите, где тут можно купить поесть?
Женщина повернулась и ответила:
– Дивись, який вродливий хлопчик! А за що купувати станеш? За карі очі? А коли багатий, так до возів йди, до дядьків, у них і пироги, і молоко, і ковбаска, і сало![76]
– Спасибо, а деньги у меня есть! Только где же? У них пусто на телегах!
– Ти що? З місяця впав? Заховане все, щоб податок німцям не платити! Дядько! Ось, хлопчина шукає, де б їжу купити![77]
– А гроши? Нема?– хмуро ответил коренастый «дядько».
– Есть. Вот. Только вы сначала скажите, что у вас есть.
– У-у! Так за десять карбованцив що ж? Можу крупчатки фунт, або каравая половинку.
– Как это? Полхлеба? За десять рублей??? Да у меня их даже немцы не решились отнять, не мелочь какая-нибудь!
– Німці? Забирали? От сказав! Та їм папірці не потрібні, їм золоті подавай! Ціна така. Хочеш - бери, хочеш – не бери.[78].
Вздохнув, она протянула бумажку. Мужик, тем временем, деловито помяв край ее распахнутого полушубка, причмокнул и сказал:
– Хороший кожушок! Пантелеймону б моєму!
– О! – осенило Сашу. – А если бы вы мне продали, как следует, продукты, я бы вам отдала… отдал полушубок.
– Як же це? З плеча? А сам? Підмерзнеш, мабуть?[79]
– Ничего, во-первых, потеплело, во-вторых – еще есть дома, – беспечно соврала она. – Но отдам только за о-очень хорошую еду!– она сама восхитилась своей практичности.
– Так я б пошукав: хліба, крупи, молока, масла, яєць...
По мере того, как торговец извлекал корзиночки и горшочки, Саша все больше приходила в восторг. Но вид на себя напустила озабоченный. Если перед немцами играла дурачка, то тут самое место сыграть бывалого человека.
– За такой дорогой полушубок? Только и всего? Нет, пожалуй… – ей эти слова стоили огромных мучений, при виде припасов страшно захотелось есть, но она терпела. И только, когда дядька торжественно выложил круг домашней колбасы, а сверху положил две румяные булки, она не удержалась. Дядька сообщил, что у них внутри «сирок», а это ведь почти любимые Виконтом ватрушки!
– Хорошо, согласен!
Нагруженная всеми этими яствами, разгоряченная удачей, она взобралась на пригорок с резвостью горной козочки. Чуть-чуть помедлила… Кажется, все спокойно? К счастью, никому не пришло в голову заглядывать в эти развалины. Виконт, вопреки своему обыкновению, даже не пошевелился при ее появлении и, очевидно, повел бы себя так же, появись кто-нибудь другой. Теперь настало время полного ликования. Она ни кусочка не съест до его пробуждения! Все разложит, порежет, подогреет молоко! Печурка у церковников оказалась в наличии. Но разжечь такую было Саше не по силам, и она сложила очаг из двух камней перед входом. Только спички же у него!
Она приблизилась к спящему, потихоньку отвела руку. Виконт дернулся и открыл глаза:
– Александрин, ты опять?
Саша торжественно отошла, открывая его взгляду разложенное великолепие.
Виконт даже привстал от удивления:
– Это что? Дары волхвов? Или тебя перепутали со священником?
– Чудно, да? И много!
– Да, странно. Ладно, разберемся позже, давай поедим.