Форт Далангез - Беспалова Татьяна Олеговна. Страница 22

— Подарок? — пытаясь казаться значительным, Феликс Гузе пресмешно морщил свой нос, отчего тот казался ещё более курносым. — На медальоне изображён какой-то всадник. Не решусь предположить, что это божество аланов, именуемое Святым Георгием. Но если это не святой Георгий, то кто же? По меньшей мере странно, а может быть и…

— Амаль странная, да. Она сирота, получившая воспитание в портовых притонах Батума. Её манеры оставляют желать лучшего, но искренность заслуживает всяческого уважения. В чём-то она действительно подобна старцу Григорию… на свой лад… — произношу я, стараясь запечатлеть на лице самую загадочную мину.

Сказав так, я наполнил шампанским три армуда.

— А дама? — произносит Камиль-паша. — Она приучилась к Moet Chandon в портовых притонах Батума?

— Конечно! — я наполнил вином четвёртый армуд. — Prosit!

Мы дружно выпили, и каждый получил от этого неизъяснимое, на свой лад, наслаждение. Две бутылки Moet Chandon оставались непочатыми.

Огромные глаза Камиль-паши источали масло подлинного вожделения. Он сжимал в ладони странный подарок Амаль. Так сжимает губами наживку какой-нибудь бестолковый карп. Феликс Гузе громко дышал носом и сжимал челюсти. Скулы его побелели. Я готовил себя к безобразной выходке в остзейском духе. Так готовится окопавшаяся пехота к артиллерийскому залпу противника. Однако, уважая умиление Камиль-паши, Гузе молчал. Освежившись вином, Амаль проделала ещё несколько вполне изящных па.

— Годится! Я беру её! — воскликнул хозяин застолья, когда Амаль наконец опустилась на своё место. — О благодатная ханум! Стань звездой моего гарема!

Аллилуйя! Наш восточный друг вообразил, будто моя далеко уже не молодая, но всё ещё красивая спутница является подарком для него. Своего рода ясаком. Господь мой всемогущий! Уповаю на Тебя одного, запрети моему рту смеяться, а проклятой чревоугодливой утробе исторгать эти булькающие звуки, неизменно сопровождающие хохот.

Между тем будущая "звезда гарема" Камиля-паши бросала на меня обжигающие взгляды. Господь мой всемогущий! Ну что же тут поделать? Думаю, десяток-другой золотых червонцев смогут развеять гнев старой феи?

— Ну, теперь вы моя! — Камиль-паша потирает руки. — Как это там по-русски? Ducheshka… miloshka… angel!

Даю подсказку:

— Ангельчик — так называл подобных очаровательных особ Фёдор Михайлович Достоевский.

— Ангелы Достоевского — все пятнадцатилетние проститутки. Ну или чуть постарше, в то время как эта дама… — пробурчал Гузе.

Господь мой всемогущий! Сколько ещё пилюль таится в жилетном кармане у этого господина?

— Полагаю, теперь драгоценная Амаль поведает нам об обычаях портовых притонов города Батум! — с весёлой невозмутимостью замечает Камиль-паша.

— Поведает! — ответил я, разливая по армудам вино из третьей бутылки.

— Относительно притонов ничего не знаю, — кое-как соорудив на лице строгое выражение, говорит Амаль. — А вот в Санкт-Петербурге перед самой войной появилась мода на спиритические сеансы и гадание на кофейной гуще.

— Спиритический сеанс? Хочу спиритический сеанс! — кричит Камиль-паша. — Ибрагим!

— Весь в распоряжении моего генерала!

— Где ты достал столь прекрасный э-э-э…

— …йран, — подсказала Амаль.

— Айран марки Moet Chandon! Где? Подать сюда ещё полдюжины бутылок! Нет! Дюжину! Две дюжины!

Является слуга в расшитой шелками ермолке. Пузатый и вислоносый, он перечисляет своему хозяину все трудности, связанные с добыванием Moet Chandon именно в Эрзеруме. Эйфорическое выражение сменяется на лице Камиля-паши выражением глубокого разочарования. Я считаю своим долгом вмешаться.

— Есть один господин в Трабзоне. Этот может достать через контрабандистов буквально всё. Я беру у него.

— От Трабзона до Эрзерума… — Гузе пошевелил сучковатыми пальцами, закатил глаза.

— Двести сорок четыре версты, — проговорила Амаль. — Мы добирались неделю. Ах, я так устала!

— В верстах — это по русскому счёту, — прошипел Гузе, а я ухватился за четвёртую бутылку Moet Chandon, громогласно взывая к исчезнувшей куда-то калфе.

Амаль — подданная османов. Её турецкий паспорт в полном порядке, тогда отчего я так волнуюсь?

— Эй, девушка, женщина, хозяйка, калфа! — ору я. — Пошли человека на улицу Кемералты — это недалеко от мечети Лала Мустафа Паша. Там скажи кому-нибудь, дескать, Ибрагим Жвиц требует шесть бутылок Moet Chandon срочно сюда! Да подай наконец нормальную посуду. Нет, пиалы тоже не подойдут. Торопись, женщина!

За суетой и треволнениями, связанными с тупостью и ленью восточной прислуги, я не заметил, как подали кофе, и пропустил начало задушевной беседы, внезапно завязавшейся между Амаль и Камилем-пашой. Они беседовали по-турецки, и бедному Ибрагиму Жвицу пришлось изрядно напрягаться, прислушиваясь к их разговору.

— …Зима будет снежной и холодной. Снегу выпадет… — не найдя подходящей метафоры, Амаль провела ребром ладони по горлу. Лицо её при этом приобрело забавно-кровожадное выражение. — Убийственный мороз! — слегка вытаращив фиалковые глаза, добавила она. — В такую зиму даже русским воевать невозможно, и потому война прекратится. Здесь, — Амаль стучала указательным пальцем по столешнице, а Камиль-паша не сводил с неё влюблённого взгляда, — войны точно не будет.

— Поедешь со мной на Босфор? Я сниму тебе отдельный дом, — проговорил Камиль-паша. — На озере Кючюкчекмендже… по-русски это называется dachka… или ты хочешь смотреть на проплывающие по Боспору корабли?

— Я хочу… Великий Аллах! Никто и никогда не спрашивал меня, что я хочу!..

Притворщица закрыла лицо ладонями. Наверное, именно так закрывается занавес в том цирке, с которым она много лет гастролировала.

— Эта женщина очень правильно говорит на турецком языке, — проговорил Гузе, переходя на немецкий. — Из этого я делаю вывод: она не шпионка.

— Разумеется, нет. Знание европейских языков — следствие частых и продолжительных путешествий.

— Вы познакомились с ней на скачках?

Да этот немец, подобно Амаль, видит сквозь землю, не иначе. Откуда ему знать про скачки?

— Я слышал, — продолжал Гузе, — вы ведёте коммерцию не только на Балканах. В Чехии у вас пивоварня, в Венгрии плодовые сады, в России конный завод…

— В Венгрии также конный завод. Однако он теперь разорён. Все лошади реквизированы для нужд армии эрцгерцога.

Гузе не сводит с меня своих крошечных водянистых глаз. Мы с ним приканчиваем четвёртую бутылку, но Moet Chandon не сделал его доверчивее.

— Господин генерал рассказывал мне о ваших многочисленных увлечениях. Игра в поло, например. Чисто английский вид спорта.

— Не люблю англичан за снобизм. На мой вкус, в Британии слишком сыро, а я люблю сухой горный воздух.

— Я слышал, ваша жена старше вас на много лет, и по сути вы управляете её business за неимением собственного.

Вот это номер! А господин Гузе не так прост, как я думал поначалу…

— А ещё я слышал о некоем Адаме Ковшихе. Господин генерал, вы слышали о таком? — не унимался остзеец.

— Полковник, Ибрагим Жвиц — мой друг. Мы вместе пересекли не только Средиземное море, но и Атлантику, — Камиль-паша едва сдерживал раздражение. — С Адамом Ковшихом я не знаком, хотя, кажется, где-то слышал это имя.

Всецело и немедленно готовый встать на мою защиту, Камиль-паша даже вскочил с места, и я с удовольствием заметил, как его правая рука шарит по левому боку, на котором, впрочем, не наблюдалось ножен.

— А что вам известно о Галлиуле Джелакаеве? — презрительно нащурив глаза, проговорил Гузе.

— Судя по имени — это татарин, — проговорил я.

— Этот человек был пойман нами недалеко от города Хасан-кала. Он двигался куда-то с поручением. Но, не выполнив оного, перебежал к нам. При нём нашли целую пачку писем — и одно из них престранное…

Казалось, Гузе плотно увяз в трясине собственных подозрений, в то время как я вертел головой в надежде, что крайне нерасторопная турецкая прислуга на этот раз всё-таки окажется чуть шустрее обычного. Господь мой всемогущий пришёл мне на помощь! Давешняя некрасивая калфа внесла в столовую шампанское. Она держала поднос на вытянутых руках, словно пытаясь отстранить от себя на возможно большее расстояние отвратительную гидру пьянства. На подносе пару запотевших бутылок Moet Chandon окружала стайка высоких бокалов. Наконец-то мы будем пить порядочное вино по-человечески.