Дорога в Омаху - Ладлэм Роберт. Страница 21

– Вы-то тут при чем? Это же я, а не вы, вынес из архива более двух тысяч наисекретнейших документов!

– Этот эпизод, живописуемый тобою в столь мрачных тонах, – ничто по сравнению со злодеянием, свидетельства коего ты только что пытался убрать со своих стен… Но раз уж ты заговорил о тех бумагах, то был ли какой смысл в их хищении?

– Да, был. И подтверждение тому – полученные нами сорок миллионов, – ответил Дивероу. – Как вы думаете, каким образом этот чертов генерал с берегов реки Стикс раздобыл такие средства?

– С помощью шантажа?

– Совершенно верно. И в этой связи Хауку со многими пришлось иметь дело – от бандитов из «Коза ностра» до кое-кого из англичан, не вполне отвечавших нашим представлениям о кавалерах «Ордена Виктории», и бывших нацистских преступников, чья внешняя респектабельность не могла скрыть того факта, что они по уши в курином дерьме, до арабских шейхов, не гнушавшихся ничем ради сохранения своих капиталов в Израиле. Он снял с них весь лоск и заставил меня заняться ими.

– Боже милостивый, а твоя матушка уверяла меня, будто все это – плод твоего больного воображения! И убийцы на площадке для игры в гольф, и немцы на птицефермах, и арабы в пустыне… А оказалось, так оно и было.

– Я позволял себе порой лишний бокал мартини и тогда болтал что на ум взбредет.

– Она также упомянула, что… Выходит, Хаукинз раздобыл в папках с секретными данными сведения об этих мерзавцах и принудил их согласиться со всеми его требованиями?

– Сколь низко вы…

– Лучше скажи, каких пределов может достичь человек в искусстве ловчить?

– Где же ваши моральные устои, Арон?

– Они при мне. И поэтому я не могу относиться снисходительно к подонкам.

– Но зато сможете воспользоваться уликами, обнаруженными вами на моих стенах?

– Конечно же, нет!

– Так какова же тогда ваша позиция?

– Не смешивай одно с другим. Какое отношение имеют моральные устои к тому, что развесил ты по стенам?

– Никакого, но только до тех пор, пока вы не очутитесь в моем положении.

Арон Пинкус молча приложил ладонь ко лбу и, опустив голову, отпил несколько глотков бренди.

– Любая, даже самая невероятная проблема должна иметь какое-то решение, пусть не в этой, так в последующей жизни.

– Если не возражаете, Арон, я предпочел бы при этой.

– Я тоже, – отозвался престарелый юрист. – И поэтому двинем вперед, как любишь ты выражаться на своем неподражаемом народном диалекте.

– Куда?

– Навстречу генералу Маккензи Хаукинзу, которому мы с тобой объявляем войну!

– Вы твердо решили это?

– Да, Сэмми. Я кровно, можно сказать, бесконечно заинтересован в победе над ним. В этой связи мне хотелось бы привести тебе один из трюизмов нашей профессии, весьма справедливый: юрист, переоценивающий свои возможности, рано или поздно оказывается в дураках. То же относится и к твоему генералу Хаукинзу. Возможно, он и в самом деле обладает экстраординарным умом военного склада со всеми проистекающими отсюда ярчайшими проявлениями эксцентричности его натуры, но, должен я смиренно заметить, по части уловок он и в подметки не годится Арону Пинкусу.

Вождь племени уопотами Повелитель Грома, щедро украшенный перьями, выплюнул изжеванную сигару и вернулся в свой огромный вигвам, где в дополнение к вполне естественным в данных случаях «поделкам» индейцев вроде рядами висевших на стенах искусственных скальпов он водрузил водяной матрас и установил различное электронное оборудование, которым мог бы гордиться и гордился Пентагон, пока все это великолепие не украли. Вздыхая громко от печали и гнева, предводитель краснокожих снял осторожно свой величественный головной убор и уложил его на грязный пол. Потом дотянулся до мешочка из оленьей кожи, вытащил свежую сигару неизвестного происхождения и сомнительного качества, сунул в рот и принялся жевать и калечить ее. Когда добрых два дюйма этого изделия табачной промышленности превратились в месиво, а зубы потемнели, он, перешагивая через водяной матрас, потерял равновесие и упал спиной на вечно перекатывающиеся выпуклости сей спальной принадлежности, и в этот миг, как назло, в его расшитой бисером национальной одежде взорвался звонком радиотелефон, так и не умолкнувший все то время, что он метался в безуспешном стремлении унять неугомонную воду, переливавшуюся строптиво под ним из одного края матраса в другой. Лишь с большим трудом избавив себя от капризов водной стихии, генерал, уже прочно стоя в грязи в сапогах, сердито бросившись вперед, схватил телефонную трубку.

– В чем дело? – заговорил вождь грубо. – У меня совещание – паувау.

– Послушай, предводитель краснокожих, там, где пребываешь ты в данный момент, единственные совещания – это когда дети слушают, как лают их собаки. Тебе ни за что не догадаться, кто тебе звонит, приятель.

– Не знаю никого, у кого был бы этот номер.

– Никогда не забывай, что противник может произвести сканирование и обнаружить твою частоту…

– Что?

– Будь бдителен, парень.

– А в чем дело?

– Знаешь ту английскую пару, что была здесь вчера и все выспрашивала о тебе? Ту самую, перед которой мы разыграли представление, будто мы и немы, и глухи?

– Ну и что они?

– Вернулись сюда с двумя помощниками. Один выглядит так, словно вырвался только что из клетки, а другой все обнюхивает и сопит: у него или сильный насморк, или ноздри здорово воспалились.

– Должно быть, они что-то учуяли.

– Но чудик тут ни при чем…

– Я не имею в виду наши вспомогательные силы, я говорю об англичанах. Возможно, этот твой юридический представитель Чарли Редуинг сболтнул им лишнего.

– Давай-ка… не будем паниковать. Если не считать падения с этой вшивой лошади, то он был великолепен. Они ни черта не узнали о тебе, а эта расфуфыренная дамочка буквально не сводила глаз с его бандажа…

– С набедренной повязки, сынок! С набедренной повязки! Да и дело, может быть, было не в нем, а в лошади.

– Хорошо, пусть будет набедренная повязка, – согласился собеседник Повелителя Грома, в то время как тот, издав беспомощное «ах!», вновь увяз в виниловых волнах водяного матраса и теперь отчаянно барахтался, лежа на спине. – А что, если наш орел-юрист в самом деле замешан как-то в этом? Думаю, ты не станешь отрицать такой возможности.

– Сейчас я все готов отрицать! Мое жилье оказалось ни к черту не годным…

– Но ты же сам его проектировал, Эм Ха! [32]

– Советую тебе оставить фамильярный тон, мальчуган! Ты – низший чин, наемник и, обращаясь ко мне, должен величать меня вождем.

– В таком случае, славный царек, можешь сам отправляться в город за своими гнилыми сигарами…

– Я не пытаюсь переделать тебя, сынок, и не собираюсь применять каких бы то ни было суровых мер воздействия. Просто мне хотелось бы сохранять субординацию. По-моему, вспомогательные войска не вызывают ради тех, кто носит набедренные повязки. Я ясно выражаю свои мысли?

– Более или менее… И что же, ты думаешь, они разнюхали?

– Не они, молодой человек, а кто-то еще. Он-то и вызвал подкрепление. Эти бритты не сами сюда явились. Им приказали. И за всем этим стоит боевой офицер, который решил заново провести рекогносцировку. Это ясно как божий день.

– А день-то тут при чем?

– Да ни при чем. Скажи-ка лучше, малый, а где они сейчас?

– В лавочке с сувенирами. Набирают всякой всячины, держатся дружелюбно. Даже этот Бык, англичанин. Кстати, девушки из ларька – ох, извини, скво – чертовски рады: мы как раз получили новую партию безделушек с Тайваня.

Повелитель Грома, нахмурившись, закурил сигару.

– Не бросай трубку. Я должен подумать. – Когда клубы дыма заполнили вигвам, Хаук прервал молчание: – Скоро бритты заговорят обо мне – вот увидишь, упомянут мое имя.

– Думаю, да.

– Пусть тогда один из наших попранных братьев сообщит им, будто мой вигвам находится примерно в двухстах прыжках антилопы от северного пастбища, позади места, где спариваются буйволы у тех огромных дубов, где орлы откладывают свои бесценные яйца. В этом уединенном уголке Повелитель Грома, мол, общается с лесными божествами и предается созерцанию. Уловил?