Заговор «Аквитания» - Ладлэм Роберт. Страница 110

– Да объясните же, черт побери, о чем это вы толкуете, Ларри.

– Джоэл позвонил мне из какой-то гостиницы в Бонне, из какой – он не знал. И вел себя очень странно. То спокойно разговаривал, то переходил на крик, а под конец признался, что в голове у него все перепуталось и он испуган. Он плел какую-то околесицу, рассказывал невероятные истории о том, как его бросили в какой-то каменный дом в лесу, как он бежал оттуда, как прятался в реке, укрываясь от патрулей и часовых, о том, как он убил человека, называл его разведчиком… Кричал, что ему нужно бежать, что его разыскивают – в лесах, по берегам реки… С ним что-то произошло, Вэл. Он снова вернулся в те страшные дни, когда находился в плену. Все, что он говорит, все, что он описывает, – вариации различных событий из его прошлого: боль, страшное напряжение, когда ему пришлось бежать через джунгли, спускаться вниз по течению реки… Он болен, дорогая моя, и сегодняшнее утро – страшное тому подтверждение.

У Валери все внутри оборвалось. Думать она не могла, она могла только реагировать на услышанное.

– А почему вы говорите о своей ответственности, о том, что каким-то образом нажали на спуск?

– Это я посоветовал ему обратиться к Перегрину. Я убедил его, что Перегрин выслушает его, что он совсем не такой человек, каким его считает Джоэл.

– «Считает Джоэл»? А что говорил Джоэл?

– Его вообще трудно было понять. Он твердил о каких-то генералах и фельдмаршалах, о какой-то неизвестной исторической теории, которая свела воедино военных из разных стран в их стремлении установить контроль над правительствами. Он был не вполне нормален, хотя и пытался скрыть это. Однако стоило мне усомниться в любом из его утверждений, как он тут же срывался и говорил, что это не играет роли, или что я его не расслышал, или что я слишком глуп, чтобы понять его. Но под конец он все-таки признался, что ужасно устал, что в голове у него все перепуталось и ему необходимо отоспаться. Вот тут-то я и подбросил ему мысль о Перегрине, но Джоэл отозвался о нем с враждебностью, сказал, что сам видел, как в ворота посольства въезжал автомобиль бывшего немецкого генерала, к тому же – не знаю, известно вам это или нет, – Перегрин весьма отличился во время Второй мировой войны. Я постарался втолковать ему, что Перегрин не может быть одним из «них», что он никогда не считался другом военных… Но, по-видимому, мне это не удалось. Джоэл связался с ним, договорился о встрече и убил его. Я и не представлял, что его болезнь зашла так далеко.

– Ларри, – начала Валери медленно, слабым голосом, – я внимательно выслушала вас, но все, что вы сказали, звучит весьма неубедительно. Не то что я вам не верю – Джоэл сказал однажды, что вы поразительно честный человек, – но что-то здесь явно не так. Тот Конверс, которого я знаю и с которым я прожила четыре года, никогда не пытался трансформировать истину из-за того, что она не соответствует его взглядам. Он не делал этого, даже когда был зол как черт. Я не раз говорила ему, что из него никогда не получился бы художник, – он совершенно не способен подчинить форму замыслу. Это качество просто отсутствует у него, и однажды он объяснил мне почему. «При полете со скоростью пятьсот миль в час, – сказал он, – ты не имеешь права спутать тень на водной поверхности с палубой авианосца, даже если приборы вышли из строя».

– Вы хотите сказать, что он никогда не лжет.

– Конечно, лжет – и, уверена, лгал раньше, – но не в серьезных вещах. Это просто не в его натуре.

– Так было, пока он не заболел, и заболел серьезно… В Париже он убил человека и сам признался мне в этом.

– Нет! – вырвалось у Валери.

– Боюсь, что да. Так же, как он убил и Уолтера Перегрина.

– И все это во имя какой-то забытой исторической теории? Ерунда, Ларри!

– Двое психиатров из Госдепартамента объяснили это явление, но в выражениях, которые я наверняка перевру, если попытаюсь повторить.

– Чепуха!

– Но очень может быть, что вы правы в одном. Женева. Помните, вы сказали, что все это каким-то образом связано с Женевой?

– Помню. Так что было в Женеве?

– Там-то все и началось, с этим в Вашингтоне согласны буквально все. Я не знаю, читали ли вы газеты…

– Только «Глоб», которую я выписываю. Я не могла отойти от телефона – ждала вашего звонка.

– Этот юрист, которого убили в Женеве, был сыном Джека Холлидея, вернее, его пасынком. В шестидесятых годах он был выдающимся лидером антивоенного движения, а тут он оказался представителем противной стороны в сделке по слиянию, порученной нами Конверсу. Установлено, что до начала заседания они вместе завтракали. Здесь полагают, что Холлидей попытался схватить Джоэла за горло и сделал это весьма напористо – у него репутация адвоката, который набрасывается на своих противников буквально как ягуар.

– Зачем бы ему это делать? – спросила Валери, настораживаясь.

– Чтобы отшвырнуть Джоэла или сбить его с толку. Не забывайте – речь шла о многомиллионной сделке, и победивший в этой игре мог бы извлечь для себя немалую пользу: клиенты расстелили бы перед ним ковровые дорожки по всей Уолл-стрит. Есть доказательства, что Холлидей преуспел в этом.

– Какие доказательства?

– Они двух категорий. Первая – чисто техническая, поэтому, не вдаваясь в подробности, скажу только, что создалась деликатная проблема с распределением основных акций, при нынешней рыночной ситуации это дает некоторые преимущества клиентам Холлидея. Джоэл принял эти условия, чего, мне кажется, он бы не сделал в нормальных условиях.

– В нормальных?… Ну а вторая категория?

– Поведение самого Джоэла в ходе конференции. Согласно отчетам – а опрошены были все присутствующие в зале, – он был не похож на себя, выглядел рассеянным, а по словам других – и явно расстроенным. Некоторые юристы, и с той и с другой стороны, утверждали, что он был замкнут, большую часть времени простоял у окна, выглядывая из него, как будто чего-то ждал. Внимание его было настолько рассеянным, что приходилось повторять задаваемые ему вопросы, и даже тогда он не сразу улавливал суть. Мысли его были где-то далеко.

– Ларри! – не выдержала Валери. – Что вы хотите сказать? Что Джоэл имел какое-то отношение и к убийству Холлидея?

– Такую возможность тоже исключить нельзя, – грустно ответил Тальбот. – И с точки зрения психологической, и судя по тому, что видели свидетели смерти Холлидея.

– И что же они видели? – прошептала Валери. – В газетах сказано, что он умер на руках у Джоэла.

– Боюсь, это не совсем так, моя дорогая. Я читал все отчеты. Служащий отеля и двое адвокатов показали, что перед тем, как умереть, Холлидей успел обменяться с Джоэлом какими-то словами, довольно резкими. Слов никто не расслышал, но выглядело это достаточно подозрительно: Холлидей ухватил Джоэла за отвороты пиджака, как бы обвиняя в чем-то. Позднее, на допросе в женевской полиции, Джоэл назвал эти слова бессвязным бредом умирающего. В полицейском протоколе отмечено, что показания он давал крайне неохотно.

– Господи, но он же был в шоке! Вы же знаете, через что он прошел, и вид человека, умирающего прямо у него на руках, мог потрясти его.

– Допустим, что так, Валери, но они все тщательно проанализировали, и в первую очередь – его поведение.

– И какую же версию они выдвигают? Что Джоэл вышел на улицу, увидел кого-то подходящего и нанял его, чтобы убить человека? Нет, Ларри, это уже какая-то фантастика.

– Естественно, здесь больше вопросов, чем ответов, но мы знаем, что произошло, и выглядит это отнюдь не забавно. Это трагично.

– Хорошо, хорошо, – торопливо заговорила Валери. – Но зачем ему было это делать? Для чего ему понадобилось убивать Холлидея? Для чего?

– Думаю, что это – очевидно. Он должен был ненавидеть людей типа Холлидея. Человека, который спокойно сидел дома и издевался надо всем, через что пришлось пройти Джоэлу, обзывая таких, как Джоэл, бандитами, убийцами и лакеями либо… бессмысленными жертвами. Вместе с ненавистными «командирами» холлидеи этого мира представляли собой то, что он больше всего ненавидел. Первые гнали их в бой своими приказами, где их калечили, убивали, захватывали в плен… подвергали пыткам, а вторые – издевались над их страданиями. То, что сказал Холлидей в тот день за завтраком, видимо, перевернуло что-то в голове Джоэла.