Гроза над крышами - Бушков Александр Александрович. Страница 20

— Истинно так! — сказал воодушевленно рыбарь. — Вот и я, еще мальчишкой будучи, тоже услышал в пастырских поучениях отца Оринтия...

— А вот дальше — уже не по церковным книгам, а по бытующим в народе поверьям, — продолжал Тарик, — их слишком много, начни я все пересказывать, всю ночь и до рассвета здесь просидим. Главное вот: баралейник считается символом нечистой силы и черного ведовства — и с этим опять-таки связано множество поверий, легенд и жутких сказок... Вот так. Вы хотите что-то добавить?

— Да мне надобно, — подумав, заключил рыбарь. — Отцы-священники, я уж понял, и у вас, и у нас гласят то же самое, а поверья перебирать, сходства выяснять и различия усматривать — до рассвета не управимся... Я про другое. Вот у вас в городе есть Зоркие?

— Кто? — не понял Тарик.

— Может, в городах они иначе называются? Со многим так оно и обстоит... Такие люди, которые усматривают простым глазом, без чародейных стеклушек, потаенно укрывшуюся меж людей нечистую силу и отметины ее, для прочих незримые. Как ни таится нечистая сила, а не может в своих черных трудах обойтись без отметин, помимо ее желания возникающих. Говорят, так Создателем заповедано, чтобы, значит, нечистая сила себя являла. И чародейные стеклушки отсюда, белое чародейство — оно ведь от Создателя, это колдовство от другого...

— Ага, понял, о ком вы, — сказал Тарик. — У нас такие люди зовутся Видящими... только о них есть исключительно сказки, а что они бывают и в жизни, никогда не слышал. И про чародейные стеклушки — одни сказки...

— Надо ж как! — покрутил головой рыбарь. — Как же сказки, ежели в деревне сызмальства знают про Зорких, а там и узнают, кто из односельчан Зоркий. И чародейные стеклушки есть, я в одно такое сам глазом смотрел... Ладно, не о том разговор, опять получается, что в деревне и в городе многое разнится... Так вот, надобно вам знать, что я не настоящий Зоркий, да вот так получилось, что Зорким был дед по матери, и от него мне кое-что передалось. Так оно завсегда бывает: передается не от отца к сыну, а от деда к внуку, и непременно от деда по матери. Вы уж явите такую милость, не смейтесь, я ведь сам видел...

Он замолчал и опасливо оглянулся, хоть поблизости и не было никого, кто мог бы подслушать.

— Мне и в голову не придет смеяться, — сказал Тарик.— Чего на свете не бывает... А что вы видели и где?

— Где — никак не скажу: не возьму в толк, как место и описать, — сокрушенно признался рыбарь. — Улица как улица, дома как дома, и не было там ничего приметного, вроде той девки с козой или громаднющей чаши, из которой вода дюжиной струй непрестанно бьет, а посередине всякие зеленые чудилы... («Ага, и к Морскому Фонтану его заносило», — отметил Тарик.) А вот видеть видел. Выезжаю это я на ту улицу и вижу: висит прям над крышами здоровенный, чуть не с телегу, цветок баралейника — уж его ни с чем не спутаешь! (Тарик снова вздрогнул от неожиданности, обратился в слух.) Только он был как бы из черного дыма, нетающего, и ветерком его нисколечко не колыхало. И дым такой... подтаявший, что ли, потускневший. В точности как отец рассказывал и дед Китифор, Зоркий наш и знахарь. Когда, говорили, учинит какую пакость нечистая сила — не менее суток такой цветок из дыма повиснет, помаленьку тускнеет, а там и вовсе пропадает, как не было его. Придержал я конька и долго таращился, аж некоторые проходящие насмешки строить начали: вот, мол, деревня, крыш не видел! Крыша там и в самом деле обычная, без красивостей, но над крышей-то цветок из дыма! Что никто его не видит — понятно: Зоркие нынче редки, и все равно... В деревне, если такая погань объявится, Зоркий быстренько сполох поднимет, за священником сбегают, кой у кого и чародейное стеклушко отыщется, а то и белый чародей придет. В нашей деревне чародея давно нету, с тех пор как дед Патан помер нежданно, не успевши никому умение передать, а вот в соседних есть парочка, кузнеца

Яласа взять — ох силен... Ну, таковы уж кузнецы, не то что обычный люд — сплошь и рядом ох какие непростые: кто с нечистой силой знается, кто с чародейством, кто просто умеет всякое, помимо ковальского ремесла... И начинают искать — по какой такой причине цветок из дыма повис. И ведь случая не было, чтобы не нашли у куманька или там кумы нечистой силы. Погань эта не может так, чтобы их колдовство без баралейника обходилось: так, говорят, святым Нульфом заповедано, чтобы, знаете-понимаете, нечистая сила свои пакости не творила вовсе уж потаенно, а непременно оказывала себя. Ну, а уж как найдут... Деревня в таких делах по властям не бегает, своим приговором решает. И священник, если долго в деревне прожил, и поперек не встает, понимает, что так оно даже и лучше: все равно в городе куманька нечистой силы так и так спалят, чего ж ему по земле разгуливать лишних пару дней? А у вас, я смотрю, никто сполох не поднимает... Неправильно это, хошь вы меня режьте. Неужели нету таких, что на колдунов охотятся? Они ж, видя, что сходит с рук, наглости наберутся, пуще пакостить будут...

Тарик жадно слушал, но рыбарь замолчал, очевидно исчерпавшись, — жаль... Вроде бы и ясность какая-то появилась, убедительный ответ на долго мучившую загадку... но что же теперь с этим знанием делать? С ходу и не придумаешь...

Он встрепенулся: улица впереди упиралась в желтую кирпичную стену с чугунными завитушками поверху, над которой виднелись верхушки сосен и берез — Нескучный сад с разнообразными увеселениями и музыкальными павильонами, куда допускались только дворяне и члены Собраний; слева начиналась Дубовая, справа как раз Сахарная. Признаться по совести, Тарик немного слукавил, вовсе даже безобидно: сюда можно было добраться и другим путем, на добрую майлу короче, — но невредящая хитрость помогла ему миновать район Темных в длину, что прибавляет законной гордости.

— Поворачивайте вправо, — сказал Тарик. — Вот она и Сахарная. Укица длинная, ваш граф, судя по нумеру, живет где-то посередине, по правую сторону. Нет смысла с вами до его дома ехать, мне потом долго возвращаться придется к этому месту, мне путь вон туда...

— А как же ж я дом-то найду? — поскучнел рыбарь. — Столько их тута, и спросить не у кого...

— Может, цифры знаете? — спросил Тарик. — Бывал я в деревнях. Циферному счету там не обучают, на это деревенский грамотей есть, а самим цифрам учат — мало ли где понадобится.

— И у нас учат, как же! — оживился рыбарь. — Рыбарям тоже без цифр никуда — и улову счет вести, и для других надобностей...

— Ну, тогда совсем просто, — сказал Тарик и показал на нумер с первой делимой⁴⁷ цифрой, бронзовый кружок с финтифлюшками вокруг, на высоте человеческого роста прикрепленный к стене богатого каменного дома в три этажа, судя по ограде и гербу над входом — дворянского. — Какая там цифра?

— Двоечка! — радостно воскликнул рыбарь.

— Вот и отлично, — сказал Тарик. — Держитесь этой стороны, и под нумером двадцать четвертым будет дом вашего графа. Теперь найдете?

— Да безо всяких! Верно говорили, что в городе хитро придумано — всякий дом под циферкой, не то что в деревне... Подождите минуточку, господин городской, погодите с козел соскакивать! Позвольте вам за то, что любезно сопроводили, ответную любезность оказать от чистого сердца, стало быть...

Тарик остался на козлах, а рыбарь, проворно соскочив с габары, открыл ближайшую корзину и подал Тарику словно бы толстую доску в форме рыбы, тщательно обернутую в вощеную бумагу. Вот только доска не пахнет так ядрено копченой рыбой, очень уж дразняще для голодного брюха.

Очень похоже, там не просто рыба, а... Ну да, Озерный Край же ж! Вот это свезло!

Как и полагалось согласно политесу, он сказал:

— Не стоит вам так беспокоиться...

Судя по всему, в деревне были другие политесные правила: вместо обычного «Помилуйте, какое беспокойство, честь окажете» рыбарь сказал:

— Вовсе это не беспокойство, а уважение, уж не побрезгуйте...