Гроза над крышами - Бушков Александр Александрович. Страница 45

Шли знакомой дорогой, мимо высоченного куста биркина, усыпанного сиреневыми цветами, свернули вправо, где тропинок не было, прошли через негустой топольник, оказались на равнине неподалеку от речки, а там и вышли на широкую стежку, за двадцать лет заросшую не только дикой травой, но и невысокими, пока что им по пояс, зелеными топольками. Стежка упиралась в старую мельницу, без крыльев выглядевшую как-то сиротски — но все равно это было законное обиталище, коему завидовали не имевшие такого уютного прибежища окрестные улицы. Право безраздельно владеть старой мельницей улица Серебряного Волка давным-давно отвоевала у соседей, но и на ватажной памяти Тарика однажды пришлось собираться всем, и даже Подмастерьям, чтобы отстоять свои владения. Тогда на Раздольной завелась наглая ватажка, где заправлять взялись неприятные нахалы вроде Бубы с Бабратом, которые собрались — точно стало известно — своротить замок. Их вовремя встретили на дальних подступах и после жаркой схватки с первого раза убедили навсегда отказаться от подобных неполитесов — иначе, всерьез пообещали с поеданием земли, всей Раздольной никогда впредь покоя не будет.

Ну, вот и низкое крыльцо с длинными коновязями по обе стороны и ссохшимися за двадцать лет водопойными корытами. Тишина стояла несказанная. Тарик снял с шеи большой ключ с затейливыми бородками на обе стороны, поднялся по трем ступенькам и отпер хорошо смазанный большущий висячий замок, зацепил дужку за о

то кольцо, что торчало из стены рядом с потемневшим косяком. Распахнул дверь, которая поддалась легко и бесшумно (петли тоже были хорошо смазаны, и не только их трудами).

Внутри мельница напоминала пустой кувшин — разве что исполинского размера, какими обычные кувшины не бывают. Покончив с мукомольством, дядюшка Пайоль рачительно распродал все, что можно было продать: не только жернова и всю машинерию, разобрал и продал мастерам деревянного строения верхний этаж и ведущие туда лестницы, все мебеля, даже конторку, за которой обычно сидел он сам или его Приказчик. Два больших проема, куда спускали по желобу мешки с зерном и откуда поднимали мешки с мукой, заколотили досками. Так что мельница стала пустым каменным строением — если сравнивать с каменярскими «муравейниками», высотой этажа в четыре.

Из старого остался только длинный и высокий неподъемный ларь, на который заведомо не нашлось бы покупателя; ватажки давно приспособили его для своих нужд. Вот и сейчас Шотан-Ягненок, за это отвечавший, поднял тяжеленную крышку — петли и тут хорошо смазаны, — вынул побрякивающий узел (у каждой ватажки был свой), проворно достал оттуда пять обливных чарок с выведенной на пузатом боку синей краской (раздобытой, конечно же, Чампи) первой буквицей имени каждого. Расставил их аккуратным рядком наподобие солдатского строя, а Тарик, как ватажнику и полагалось, достал из сумки глиняную корчагу доброго черного пива, коротким, хорошо наточенным складешком привычно ободрал в ладонь коричневый сургуч и разлил пиво по чаркам. Давно было обнаружено, что лучше всего подходит корчага в два булита⁸⁵: хватает ровнешенько на две чарки, зачинающую и завершающую, от этого не запьянеешь, однако ж самую малость приятно ударит в голову...

Выпили степенно, как поначалу взрослые в таверне — не опрокидывая сразу досуха, но и не мелкими глотками. Потом уже, посидев часок, и взрослые начинали пить завзятее, но им рано было следовать этому обыкновению. Когда чарки опустели и их составили у ларя столь же аккуратным рядочком, все взгляды сошлись на Тарике, что было насквозь знакомо: предстояло рассказать, что каждый видел и пережил с утра, а кому начинать, как не ватажнику?

И Тарик, ощущая легонький приятный шум в голове (пиво в корчаге не разбавит и нерадивый тавернеро, к которым дядюшка Ягош ну никак не относится), начал рассказ.

Прежде всего о том, что произошло после испытаний: как Титор Долговяз собирается подать бумагу на Брюзгу не куда-нибудь, а грозным (еще и своей загадочностью) Гончим Создателя и тянет Тарика в ушеслышцы, а также о том, что он за это обещал, — это содействие здорово поможет Тарику претворить в жизнь свою заветную мечту (о которой знала ватажка, а больше никто). Сказал в завершение:

— Вот так оно обстоит. Тот самый случай, когда политесно будет попросить у ватажки совета. Что посоветуете?

По лицам видно, все задумались серьезно. Когда это выражение сосредоточенности подрастаяло, Тарик показал на Чампи-Стекляшку, решив, что и в этот раз стоит первым выслушать совет самого книжного члена ватажки. Чампи прилежно откашлялся и сказал рассудительно:

— Я вот так полагаю... Долговяз не пузырь надувает, и это совсем не то, что брякать Страже. В конце концов, этот Брюзга и в самом деле говорил всякие вещи. А что Долговяз его слова переворачивает... У взрослых так сплошь и рядом: переворачивают слова по-всякому. Не знаю, что Брюзге будет, но уж точно в тюрьму не пошлют и уж не на костер сведут. Накажут как-то так, как у них полагается, вот и все. Главное ведь — оба Титоры. Давно сказано: чем больше Титоры меж собой грызутся, тем меньше у них времени остается Школяров притеснять. Кто первый враг Школяра? Титор, тут и гадать нечего. Педель за ним вторым идет. От него вреда не в пример меньше: педель то ли прихватит, то ли нет, а Титор каждый день стоит над душой, и на каникулах от него порой покоя нет, если обитает на твоей же улице, — что далеко ходить: Долговяза взять...

— Ты уж всех поголовно во враги не зачисляй, — возразил Шотан. — Перебираешь, точно. Взять Титора Юлая или Титора Калугера — какие ж они враги? Очень даже хорошие люди.

— Да не перебираю я, — сказал Чампи. — Кто спорит, и среди Титоров люди есть. Только на каждого десяток позорных приходится, вроде Долговяза...

— Вот именно что, — кивнула Данка. — У нас одна-одинешенька Титорша Модлинара — хороший человек. А все остальные... Так бы и перепорола, шеренгой положив...

— Я и говорю, — ободрился поддержкой Чампи. — На одного хорошего человека десяток или дюжина позорных, точно. Так что, Тарик, не бери в голову, смело делай, как Долговяз просит. Брюзгу в кандалы не забьют, а у тебя, смотришь, мечта исполнится...

Других суждений не последовало, и Тарик продолжал рассказ. О том, что видел на рынке кабальников, поведал парой-тройкой фраз: это было неинтересно, дело житейское, каждый из них наблюдал, как покупатели торгуются из-за красивой кабальницы или обученного полезному ремеслу кабальника. Зато подробно рассказал, как юная дворянка, озоруя, показала ему язык.

— Значит, не спесивая, раз со Школяром так держалась, — оценила Данка. — Симпотная?

— Спасу нет, — сказал Тарик. — Глазищи серые, большущие (он показал двумя пальцами размер, какого у человеческих глаз и не бывает, но такое пустым враньем не считается), волосы цвета спелого каштана, вся такая из себя (он очертил ладонью в воздухе плавные изгибы). Окажись мы с ней на мосту Птицы Инотали — зацеловал бы, а уж погладил...

— Размечтался! — фыркнула Данка. — Она ж дворянка! Может, даже титулованная...

— И титулованные дворянки из того же теста слеплены, — сказал Байли-Циркач. — Всякое бывает. Вон в прошлом году Смизи...

Святая правда. В прошлом году Смизи-Везунчика с улицы Серебряного Волка, всего-то годочком их старше, высмотрела возле кондитерской лавки совсем еще не старая и симпотная маркиза, подозвала к коляске — и второй год Смизи живет у нее в особняке в лакеях, но обязанности у него отнюдь не лакейские, вечером начинаются и до утра продолжаются. Важничает Смизи, щеголяет в аксамитовой ливрее с золотыми галунами, к родителям приезжает редко, всегда на извозчике, а старых приятелей ни в грош не ставит, разве что иногда дает серебряный денар на пиво да с превосходительной улыбкой рассказывает, чему его маркиза научила, каким постельным проказам. И такое не с ним одним случалось...

— Что Смизи... — усмехнулся Тарик. — Я ведь вам рассказывал, каким образом род графьев Чентизаро произошел...

В самом деле, худог Гаспер три месяца назад клялся ему своим гербом, что история эта подлинная (а дворянин, если клянется гербом, не врет). Лет сто назад вдовствующая королева Ламери, возвращаясь с охоты, обратила благосклонное внимание на молодого и статного управителя деревеньки вольных землеробов, где остановилась дать роздых коням. И уехал управитель в ее