Самая лучшая месть - Уайт Стивен. Страница 31

Таким предполагал я развитие нашей беседы. Но получилось иначе.

Словно специально для того, чтобы доказать, как сильно я заблуждаюсь, Том сказал:

— Она покончила с собой, когда мне исполнилось четырнадцать.

— Извините, мне очень жаль, — машинально ответил я.

Да, мне было жаль его, он потерял мать. Но жалел я также и о том, что допустил ошибку, посчитав, что разговор о матери был не главной, а побочной темой. Прощупывание — или, как некоторые это называют, зондаж — закончилось, и я приготовился перейти в другой режим, который позволил бы этому столь многое потерявшему человеку осознать и понять боль, оставшуюся в нем от самоубийства матери.

Однако у Тома были другие мысли. Пожав плечами, он сказал:

— Мне стало легче, когда она умерла. То сумасшествие, в котором мы жили, ее чередующиеся приступы уже начали по-настоящему меня доставать. После ее смерти я смог наконец сойти с этих американских горок. Конечно, покататься вверх-вниз весело, но только в меру. А какое может быть веселье, когда ты теряешь контроль над подъемами и спусками. Представьте, что бы вы чувствовали, если бы вас в любой момент могли оторвать от любого дела и усадить на переднее сиденье старенького «фольксвагена». Вы меня понимаете?

Том быстро обернулся через левое плечо, потом снова посмотрел на меня.

Мое лицо ничего не выражало.

— Я думал, вы спросите, как она с собой покончила. Все спрашивают. Всем, похоже, хочется знать.

— Вы хотите рассказать об этом?

Он пожал плечами, словно говоря «ну, мне-то все равно», и начал ковырять корку запекшейся крови на тыльной стороне ладони левой руки.

— Хотите верьте, хотите нет, но она перерезала себе горло. Моя мать по-настоящему тронулась. То есть, я хочу сказать, надо быть действительно сумасшедшим, чтобы перерезать себе горло. Согласны?

У меня появился вопрос:

— Скажите, Том, это вы нашли ее после самоубийства?

В голове у меня мелькнула картинка: четырнадцатилетний мальчик перед телом покончившей с собой матери. Мелькнула и моментально пропала, словно кто-то поспешно переключил канал, нажав кнопку дистанционного управления.

Он кивнул:

— Да. Жуть.

Корка отвалилась, и на ее месте набухла большая красная капля. Том смотрел на нее так, как смотрят на севшее на руку насекомое.

— На основании этого вы должны были бы провести связь между самоубийством моей матери и убийством Айви Кэмпбелл.

— Простите?

— У них обеих было перерезано горло. Ничего себе совпадение. Так вот мне говорили. Многие почему-то сочли это доказательством того, что самоубийство матери вызвало у меня желание повторить то же самое с Айви. Те психиатры, что со мной беседовали, были уверены, что это очень важно. А вы как думаете? Не хотите покопаться в этих фактах? Может, обнаружите парочку алмазов?

Вызов, брошенный Томом, показался мне интересным.

— Я в недоумении, Том. Согласно тесту ДНК, вы не имеете никакого отношения к убийству Айви Кэмпбелл. Так? Тогда какая же может существовать психологическая связь между ним и самоубийством вашей матери?

Мой взгляд отыскал будильник на столике рядом с его стулом. Наше время почти истекло.

Он улыбнулся как-то так, что мне сделалось не по себе.

— Она тоже была сумасшедшая, Айви. Только у нее это проявлялось в другом. В приступах паники. Вы когда-нибудь были рядом с человеком, у которого случился приступ паники? Не очень приятное зрелище.

Я не ответил на его вопрос. Том рассказал о том, что рос в одном доме с психически больной матерью, а теперь упомянул о романтической связи с женщиной, страдавшей от другого серьезного расстройства. Он ждал от меня сигнала к продолжению.

— Так, значит, у Айви Кэмпбелл были приступы паники?

— Да. Она вдруг, без всяких причин, начинала вести себя как-то странно. Пряталась в шкафу, собирала всю одежду, кричала, плакала. Ей казалось, что она умирает.

Предполагая, что уже знаю ответ, я все же задал вопрос:

— Когда это случалось, Айви требовала, чтобы вы оставались рядом, успокаивали ее?

— Шутите? Я потому и догадывался о приближении приступа, что она чуть ли не выгоняла меня из дома. Нет, Айви вовсе не желала, чтобы я оставался с ней.

— А какой она была в промежутках между приступами?

— О! Айви была необыкновенная. Чудесная. Страстная. — Том улыбнулся, наверное, вспомнил что-то. — Рядом с Айви мне всегда хотелось танцевать.

Обдумывая следующий вопрос, я успел дважды вдохнуть и выдохнуть.

— Вы предположили, что меня может заинтересовать совпадение в том, как умерла ваша мать и как погибла Айви. Но меня больше интересует другая параллель. Получается — по крайней мере в данный момент я делаю именно такой вывод, — что вас влечет к женщинам, страдающим тем или иным психическим расстройством.

Я выдержал драматическую паузу, однако Том не дал мне продолжить.

— К таким, как мама? — спросил он так быстро, словно только и ждал, когда я скажу это. Принял мою подачу и отправил мяч через сетку отличным бэк-шотом не хуже, чем это сделал бы сам Агасси.

— Да, Том, как ваша мама.

В его глазах вспыхнул огонек интереса.

— Ну… В этом что-то есть, верно?

Мои первоначальные подозрения полностью подтвердились. Том Клун доказал, что действительно способен преподносить сюрпризы.

Глава 19

Мой лучший друг — полицейский. Меня это удивляло так же, как и Сэма Парди удивляло то, что его лучший друг — психиатр.

За те дни, что прошли после моего падения, мы не виделись ни разу и только однажды поговорили по телефону. Сочувствия я от него не ждал — Сэм не из тех людей, которые изображают жалость к пострадавшим и поглаживают по плечу больных. Да и сам факт того, что миниатюрный, весящий всего-навсего шестнадцать фунтов пудель стал причиной падения, отсрочившего осуществление моей мечты по меньшей мере на полтора месяца, стал бы для него источником неподдельного удивления, а меня превратил бы в мишень для насмешек.

В тот день Сэм объявил, что придет на обед. Обоснованием визита послужило желание его сына, Саймона, посмотреть на нашу дочь, Грейс. Разумеется, это был только предлог; правда же заключалась в том, что Сэм просто соскучился.

Мы стояли перед открытой дверью гаража. Сэм держал в руке бутылку «Оделла». У меня дома всегда хранится небольшой запас его любимого пива.

Я восхищался моей малюткой «мини». У Сэма она таких чувств не вызывала.

— Так, значит, Лорен была права? Ты действительно хотел именно такую?

Он наклонился и, демонстративно прищурившись, подался вперед, подчеркивая тем самым, что рассмотреть салон такой крохи можно, разве что встав на колени.

— Я и не знал, что чего-то хотел, но… да, верно, я действительно хотел иметь такую. Лорен, должно быть, ясновидящая. Полагаю, таким образом она старается отсрочить неизбежное наступление кризиса среднего возраста.

Сэм хмыкнул.

Я попытался рассказать ему о своей первой машине.

История моего юношеского увлечения британской штучкой по имени Сэди оставила его абсолютно равнодушным.

— Знаешь, — сказал он, бегло осмотрев «мини», — у Саймона есть скейтборд. Так вот у той доски и то колеса больше. И у скутера колеса больше. Да что там скутер, у моего дорожного чемодана колесики больше, чем у этой…

— В общем, как я понимаю, ты не большой ее поклонник, верно?

Сэм рассмеялся.

— Алан, моей первой машиной был «понтиак-GTO». Херстовская коробка передач. Двойной карбюратор. Сейчас автомобиль моей мечты — это «линкольн-таункар» или такой большой «бьюик»… не помню, как они называются. — Он презрительно кивнул в сторону моей малютки: — В этой же даже чихнуть нельзя — стекла вылетят.

Сэм — мужчина крупных габаритов. Когда он отказывался от соблюдения диеты — а такое происходило постоянно, — то весил на добрую сотню фунтов больше, чем я.

— Знаешь, что самое смешное? Я даже не прокатился на ней. Сломал руку как раз в тот вечер, когда Лорен сделала мне этот подарок. Так и стоит в гараже.