Звезда морей - О’Коннор Джозеф. Страница 70

Шарканье. Движение в ветреной темноте. В залитом лунном светом оконце показалось лицо: узник узнал этот злобный взгляд.

— Тебе крышка, Мертвяк. За тобой следят каждую минуту. И если этот предатель Мерридит покинет корабль, в Нью-Йорке пять сотен наших: они ждут не дождутся, чтобы тебя заколоть. А если хоть пикнешь про меня кому-нибудь, убивать тебя будут медленно.

Шеймас Мидоуз осклабился сквозь ржавую решетку.

— Мы кинем на тебя жребий, Малви. Кто отрежет первый кусок.

Наружность кельтов. Нижняя часть лица выдается вперед, особенно заметно — верхняя челюсть, подбородок более-менее скошенный (в Ирландии подбородка часто нет вовсе), лоб скошенный, рот крупный, с пухлыми губами, большой промежуток между носом и ртом, нос короткий, часто вогнутый, вздернутый, с широкими ноздрями, скулы более-менее выдающиеся, глаза обычно глубоко посаженные, брови выпуклые, череп узкий, сильно вытянутый назад, уши на удивление оттопыренные, слух исключительно острый. Особенно примечательны открытый, выдающийся вперед рот с крупными зубами (выступающая челюсть — по негритянскому типу), выпуклые скулы, вогнутые носы и проч.

Дэниел Макинтош. «Сравнительная антропология», «Антропологическое обозрение», январь 1866 г.

Глава 31

ПОЧЕТНЫЙ ГОСТЬ

Двадцать четвертый день путешествия (среда, первое декабря), в который вниманию читателя предлагается ряд документов, где описываются события, происходившие в одно и то же время, а также честные воспоминания некоторых пассажиров касательно невероятно важных происшествий того дня, вкупе с рассказом автора о беспокойном праздновании дня рождения (которое последний не забудет до конца своих дней)

Каюта капитана Локвуда

09.38 утра

Срочная запись в судовом журнале

1 декабря 1847 г.

Не далее как пять минут назад завершился совет, который держали мы с первым помощником Лисоном, узником Пайесом Малви и лордом Кингскортом. Обстоятельства нашей беседы суть следующие.

Двумя часами ранее, на заре, мне сообщили, что узник просит меня прийти. Малви всю ночь пребывал в крайнем отчаянии. Сказал, что ему срочно нужно поговорить со мной и с лордом Кингскортом по исключительно важному делу. О чем именно, не объяснил, обмолвился лишь, что речь идет о крайне тревожных сведениях, имеющих отношение к безопасности лорда Кингскорта и его семейства на борту нашего корабля.

Я отдал распоряжение привести Малви ко мне в каюту. Там он тоже отказался говорить, пока не придет лорд Кингскорт. Мне, разумеется, этого не хотелось, но Малви предупредил, что если воочию не увидит его светлость и не поговорит с ним лично, то никому ничего не скажет (и вернется в заключение, унеся с собой вышеупомянутую тайну).

Не желая поднимать тревогу, я придумал предлог, написал лорду Кингскорту и пригласил его позавтракать со мною. Когда он пришел, Малви потерял голову от волнения. Упал на колени и принялся с восклицаниями целовать руки и полы одежды лорда Кингскорта, поминал его покойную матушку как святую. Такое излияние чувств смутило его светлость, и он попросил узника встать с колен. Я пояснил лорду Кингскорту, что перед ним человек, о котором я уже говорил и который торжественно заверил меня в своей преданности семье Мерридит.

Малви сообщил нам, что накануне вечером, около полуночи, выглянув из-за решетки своего узилища, заметил, что по палубе прохаживаются два пассажира третьего класса. Они остановились близ его двери и принялись шептаться и бормотать.

Один поведал другому, что принадлежит к тайному революционному обществу из Голуэя, а именно «Людям долга». Он открыл, что его посадили на наш корабль, дабы он убил лорда Кингскорта, его жену и детей в качестве мести за выселения и прочие дела семьи Мерридит в тех злополучных краях.

Лорд Кингскорт пришел в крайнее изумление, но признался, что уже получал угрозы от этой шайки хулиганов. Вдобавок имеет все основания полагать, что могилу его отца осквернили зги же самые вар вары и что констебль посоветовал ему разъезжать по своему поместью лишь в сопровождении вооруженной охраны. Но куда больше его тревожила безопасность жены и детей. Я поручился ему, что мы приставим к ним личную охрану. Он попросил меня устроить это таким образом, чтобы ни жена, ни дети не узнали о нависшей над ними угрозе, поскольку он не хочет их пугать. Я ответил: будет лучше, если они до конца путешествия останутся в каютах, и он пообещал, что попробует их уговорить.

Одного из заговорщиков Малви не разглядел, второй же подлец, тот, который рассуждал об убийстве, не кто иной, как Шеймас Мидоуз из Клифдена.

Я немедля послал в трюм Лисона с матросами арестовать его. После тщательного обыска в его вещах обнаружили революционную литературу, а именно текст полной ненависти баллады о землевладельцах, которую он по вечерам распевал в пьяном виде (тому есть свидетели). Его отправили под замок до самого Нью-Йорка: там его передадут в руки властей.

Лорд Кингскорт искренне поблагодарил Малви и заявил, что отныне считает себя его должником. Сказал, что понимает, ему наверняка было трудно отважиться на такое, поскольку среди ирландского простонародья доносчик станет изгоем. Он предложил Малви награду за храбрость, но тот решительно отказался. Малви ответил, что всего лишь исполнил свой христианский долг, и поступи он иначе, не знал бы ни сна, ни покоя. Тут он вновь помянул покойную матушку лорда Кингскорта: Малви признался, что однажды она помогла его родителям, они до сих пор молятся за ее душу и раз в год навещают ее могилу в Клифдене. (Странно: я полагал, его мать умерла.) Портрет покойной графини по сей день висит в их скромной хижине, и перед ним всегда благоговейно горит свеча. Одну из его сестер назвали Верити в память о матери лорда Кингскорта. И Малви не мог допустить, чтобы такой негодяй, как Мидоуз, расправился с сыном леди Верити. Ему была невыносима мысль о том, что двум маленьким мальчикам причинят боль — быть может, не только душевную.

Лорд Кингскорт крайне встревожился. Малви умолял его не печалиться, но верить, что большинство жителей Голуэя разделяют его, Малви, чувства, однако в любом стаде всегда найдется паршивая овца, которая навлечет дурную славу на остальных. Он добавил: по бедности и маловерию тамошние жители терпят такие лишения, что жестокость пустила ростки на бесплодной почве, где прежде цвело естественное дружество меж смиренным слугой и оберегающим его господином. Лорд Кингскорт вновь поблагодарил его и несколько утешился.

Тут лорда Кингскорта осенило: если Мидоуз под замком, а трюм — убежище негодящее, на корабле не найдется уголка, где Малви мог бы укрыться. «Пожалуй, так и есть, — ответил Малви. — Я об этом не подумал. Но все в руках Спасителя, да будет воля Его вовеки. Я верю, Он меня защитит». И добавил: «Если меня убьют за то, что я сделал сегодня, по крайней мере, совесть моя чиста. И я знаю, что сегодня же увижу вашу матушку в раю».

На это я сказал, что, пожалуй, найду ему койку в кубрике, но лорд Кингскорт и слышать об этом не пожелал. Сказал, не каждый день ему спасают жизнь, и он желает хоть как-то отблагодарить этого человека. Мы с его светлостью и Малви решили на остаток пути разместить его в первом классе, в кладовой подле каюты лорда Кингскорта, где хранят постельное белье и прочее. И придумали предлог, под которым это можно будет устроить.

Он, лорд Кингскорт, сказал, что ему нужно немного времени посоветоваться с женой. (Очевидно, в их семье брюки носит ее светлость.)

— Ты шутишь, — сказала Лора Мерридит.

— Я понимаю, это неудобно. Но Локвуд уверяет, что бедняга при смерти.

— Вот именно, Дэвид.

— В каком смысле «вот именно»?

— А если у него тиф или холера, или любая другая зараза? И ты хочешь, чтобы он спал рядом с нашими детьми?