Здравствуйте, доктор! Записки пациентов (сборник) - Нова Улья. Страница 40

В палате шесть кроватей, занято три, четвертый пациент — я.

Около моей соседки хлопочет сиделка Наташа — то арбуз порежет, то чаю нальет, то яичко почистит.

— Накрыть вас еще одним одеялом? Здесь так дует, — обращается она ко мне.

— Накройте, пожалуйста.

— А поесть хотите?

— Нет, спасибо. Вы можете дать мобильный? Мне нужно позвонить.

Наташа дает телефон.

Через несколько часов прибывает семья с узлами и вкусными вещами. Дочь отводит меня в туалет. Идти недалеко, но за эти два шага я едва не теряю сознание. Опершись на раковину, долго рассматриваю себя в большом зеркале. Кривой глаз уже встал на место и смотрит прямо. Как у нормальной. Отеки почти спали, синяки расползаются зеленеющими разводами. Красотка, что и говорить.

Раскладываю вещи и общаюсь с родными, конечно, с удовольствием, но картинка перед глазами все чаще плывет и качается. Интересно посчитать, сколько ночей я не спала. Четыре? Пять?

Смотрю в окно, на подоконник, на связку ключей от машины мужа. Они ползут. Ползут по подоконнику вдоль стекла. Ключи, то есть. Ползут, как живые. Догадываюсь, что начинаются видения.

Хватит, хватит, хорошего понемножку. Идите уже по домам. Ну да, ну да. Сладкого, водички, сырокопченой колбасы. Я еще придумаю, чего мне хочется, и позвоню. А где зарядка от мобильного? А, вот она. Всех целую и люблю. Приходите завтра.

Жизнь в отделении течет размеренно и скучно. В ожидании приговора я пытаюсь избежать возможной депрессии при помощи ноутбука и дисков с сериалом «Секс в большом городе», выторговав у врачей два часа просмотра в день.

И очень часто думаю про Сергея Алексеевича — как он там… в своей реанимации. Помнит ли меня? Отдыхает или продолжает спасать чьи-то жизни? Вытаскивает, отвоевывает у смерти. Мне кажется, это равноценно рождению ребенка. И конвейер не кончается, ждут, ждут застывшие на лезвии бритвы, балансирующие между жизнью и смертью, а ему просто некогда задумываться о том, что было неделю назад.

У противоположной стенки ждут своей участи две пациентки, Ира-майор и Нина-дачница.

Ира — не военный майор, не настоящий. Однако матерится как настоящий. Она работает в миграционной службе, майор — это не звание, а должность Иры. Я слушаю ее тирады без особого раздражения — человек употребляет крепкие выражения не от скудости словарного запаса, а от избытка. Ира ждет ангиографии сосудов мозга. Заболела она на отдыхе в Египте — после пляжа бабахнуло в голове, «упал, очнулся» — скорая, самолет, скорая, больница. До обследования ей запретили вставать, но Ира, ругаясь, встает. Она не может ходить в туалет на судно.

— Все, в жопу египты! — бурчит она. — Теперь отдых только на даче!

У меня там красиво, цветов много. Две розы у крыльца… Какие? Да хрен их знает! Розовые, невысокие. Что еще? Елки. А, вспомнила! Флоксы растут! Целая клумба флоксов! Вот, правда, они хиреть что-то стали. Пересаживать, что ли, пора…

— Конечно, пора! — вступает в разговор Нина. — И я сейчас расскажу тебе, как это лучше сделать.

Нине-дачнице достаточно лет, чтобы зваться Ниной Владимировной, однако она настаивает на «просто» Нине. Дачница простояла в характерной дачной позе вниз головой несколько часов, высаживая тюльпаны, а затем решила погреться в баньке. Тут ей и стало плохо.

Сейчас Нину обследуют и готовят к операции. А пока ее навещают родственники и подружки. Вот и сейчас одна из них пришла в гости, сидит рядом с кроватью и рассказывает что-то смешное.

«Ишь, веселится, — пророчески думаю я. — Зачем же так громко? Как бы не насмеять гадости какой…» После операции меня жутко раздражают резкие звуки. Нина хохочет, и вдруг у нее начинаются судороги. Живот ходит ходуном, кровать трясется. Смех переходит в повизгивание, потом в подвывание. Подружка по инерции досмеивается, а у меня от испуга прорезается голос:

— Ну что же вы сидите! Вы это… — Я забываю слова, которые хотела сказать. — Зовите медсестру и врача.

У нас, конечно, есть кнопка вызова, но этот вызов орет как пожарная тревога, а все кругом нервные, поэтому мы предпочитаем сходить и позвать.

Ира-майор от неожиданности крепко выражается.

Палата наполняется людьми в белых халатах. Нине измеряют давление, делают укол, судороги прекращаются.

Подружка таращит испуганные глаза. «Эх ты, хохотушка. Думала, тут санаторий?»

— Нина, так я пойду?

Дачница так напугана, что не отвечает. Подружка тихо уходит.

Палатный врач Андрей Семенович пытается выяснить, как начался приступ.

— Может, заболело что? Голова кружилась? Сознание теряли?

Нина в ступоре после приступа, соображает с трудом.

— Да не знаю… Да само как-то… Смеялась вот, смеялась, а оно и началось. Само как-то… Все слышала, что говорили, все слышала. И как Лена закричала. И как Ира. Вот само и началось, не знаю как.

— Ну вы больше так не веселитесь, ладно? Осторожней надо.

— Ладно, доктор, ладно. Не буду.

Андрей Семенович уходит, погрозив пальцем.

Оля, соседка слева, почти все время лежит. Поскольку практически ничего не видит. У нее такая же повязка-шлем, как и у меня, отеки и акварельные разводы синяков под глазами. Именно за ней и ухаживает сиделка Наташа, которая между делом старается помочь всем в палате, причем совершенно бесплатно.

Сегодня у Оли посетитель — дознаватель из милиции. Не очень хочется слушать историю преступления, но я привязана к капельнице. Лежу, слушаю.

Оля приехала из Белоруссии с мужем и дочерью. До работы приходилось добираться на электричке, поскольку жилье удалось снять только в ближнем Подмосковье. Она переходила через железнодорожные пути, когда ее догнали двое мужчин. Один из них предложил помочь поднести сумки до маршрутки. Второй в это время зашел за спину и камнем проломил ей голову. Все вещи целы. Не грабили, не насиловали. Просто кирпичом по голове ударили и ушли.

Через какое-то время она очнулась и уползла в придорожные кусты. Еще через некоторое время муж начал разыскивать ее по мобильному. Услышав звонок, Оля нашарила вибрирующий телефон и прохрипела свои приблизительные координаты.

В больнице обнаружили, что переломанные кости черепа задели зрительный центр. Ольга ослепла. К счастью, временно. После операции зрение медленно возвращается.

Уродов вряд ли найдут — дознаватель не смог добиться внятного описания их внешности. Она их не разглядывала, а что успела увидеть, то вспомнить не смогла.

Целыми днями Оля либо спит, либо слушает юмор Задорнова, записанный на мобильный, либо шепчется с Наташей о способах уличения неверного мужа. Ей кажется, что муж развлекается, пока она в больнице.

А по-моему, он пашет, как заводной. Оплата услуг сиделки, плюс дорогущие лекарства для восстановления зрения, есть-пить не только самой Оле, но и ее дочери. Ну и сам супруг тоже не воздухом питается.

Наташа постоянно строчит смс-ки под диктовку. Мужу Михаилу, конечно. Вчера Оля проснулась в шесть утра, разбудила сиделку Наташу (а заодно и всех остальных) и попросила набрать номер на мобильном. Телефон не отвечает — отключен. Она перезванивает дочери: «Галя, Галя, где Михаил? Что у него телефон выключен? Спит? Где спит? Аааа… Ну как проснется, скажи, чтобы мне перезвонил. Только обязательно! Не забудь! Это срочно! (Пауза.) Да! Как у тебя дела-то? Как в школе? Ну ладно-ладно, не ворчи. Досыпай. Пока. Так не забудь!»

— У кого-то паранойя, что ли, блядь! — Это проснулась Ира-майор. — Дай хоть до законных семи часов поспать!

— Я боюсь, он уйдет на работу, а туда нельзя звонить, — оправдывается Ольга.