Если сердце верит - Делински Барбара. Страница 58

Поппи, конечно, знала. Но, Боже правый, какой обольстительный голос у этого человека!

— Одно дело — знать, другое — говорить об этом.

— А мне вы скажете?

— He-а. Тут я твердо стою на своем.

Голос в наушниках упал еще на два тона ниже:

— Но я не враг.

— Любой чужак, который собирается делать деньги на моей сестренке и этой выдуманной истории, — мне не друг, — отрезала Поппи, впрочем, вполне миролюбиво. Нельзя же иначе разговаривать с таким очаровательным человеком.

— Но я хочу ей помочь, — сообщил Гриффин и тут же спросил: — А ваши друзья и сегодня у вас?

Поппи подмигнула сестре, стоявшей возле двери. Они только что пообедали. Сегодня Лили привезла рецепт цыпленка с лимоном, который они вместе и освоили. Получилось отменное блюдо.

Гриффин, конечно, имел в виду тех гостей, что были здесь во вторник.

— Нет, — ответила Поппи, — их тут нет.

— Тогда скажите, сколько вам лет.

Она поудобнее села в своем кресле.

— Тридцать два.

— Ай-ай-ай. Многовато. А волосы у вас какие?

— Седые.

— Врете.

— Вру. Они каштановые. И короткие. Возможно, даже короче, чем ваши.

— Есть особые причины?

Ну конечно, такие причины были, но Поппи не думала, что он о них догадался.

— А почему вы спросили?

— Это один из наших коварных журналистских приемов. На первый взгляд, вроде бы бесхитростный вопрос, а на самом деле именно так мы выведываем самые сокровенные тайны. Вот, к примеру, если вы коротко стрижетесь ради удобства, значит, не любите заниматься своей внешностью, чувствуете себя этакой отвязной и раскованной. Понимаете, о чем я? Если ради стиля, значит, вы модница. Если считаете, что нельзя прятать под волосами потрясающе красивую форму головы, значит, вы тщеславны. Если носите такую стрижку только потому… потому что вы так привыкли, — надеюсь, вы улавливаете смысл моих слов? — то вы просто самоуверенны. Так что же?

Поппи на минуту задумалась.

— Скорее, первое.

— Отвязная и раскованная? Сомневаюсь. Вы слишком скрытны. Но возможно, вы стали такой, живя в этом городе? Знаете, я ведь все время думаю о той истории, которую вы мне в прошлый раз рассказали. Помните, о Джеймсе Эверелле Генри? У меня есть вопрос.

Поппи удивило, что он помнит полное имя лесопильного магната.

— Какой?

— Вы говорили, что чем настырнее ведут себя чужаки, тем сильнее замыкаются ваши земляки. Значит ли это, что все вы безоговорочно верите Лили? Или молчите только из принципа?

Поппи посмотрела на сестру.

— Это значит, что мы верим Лили.

Она, правда, не могла бы поручиться за всех, но ей просто не хотелось говорить ничего иного. И совсем не для того, чтобы утешить сестру, а лишь для того, чтобы Гриффин Хьюс передал все это своим знакомым и коллегам.

— А я знаю еще историю. Хотите послушать?

— Конечно.

— Однажды, — начала Поппи, — когда Лейк-Генри был Ньюстоном… Я ведь говорила вам, как назывался прежде наш город, не так ли?

— Да.

— Это название он получил в честь родного города первых здешних поселенцев — выходцев из Вестона.

— Вот как?

— Так вот, когда Лейк-Генри был еще Ньюстоном, здесь появилась колония полигамистов. Они облюбовали эти края и обосновались в Ньюстоне.

— Полигамисты?

— Да. Им просто понравилось наше озеро, и, купив несколько домов, они начали сюда переезжать. Вскоре местные поняли, что происходит за стенами домов, и, позвольте заметить, когда это обнаружилось, они все возмутились. То есть это был всеобщий протест. Все: богатые и бедные, постоянные жители и дачники баптистская, епископальная и конгрегатская церковь, — все объединились, как никогда прежде. Они образовали ассоциацию, собрали средства и попытались выкупить дома, но колонисты не собирались продавать. И тогда на них начали смотреть.

— Смотреть?

— Смотреть. И на почте, и в школе, и в магазине. Земляки не унимались ни на день. Однажды даже выстроили свои лодки на воде и стали смотреть оттуда. Они сделали их жизнь невыносимой, не говоря при этом ни слова.

— И тогда этим людям пришлось продать свои дома?

— Конечно.

— И я должен из этого вывести, что…

Поппи перехватила взгляд Лили.

— Что мы очень требовательны и к себе, и к другим. Мои земляки превыше всего ставят мораль и христианские ценности. И если бы они хоть на минуту поверили, что Лили действительно совершила то, в чем ее обвинили ваши коллеги, то вся моя семья подверглась бы остракизму, но этого, как видите, не случилось.

— А для вашей мамы это не тяжело?

Недоверие снова шевельнулось у нее в душе. Этот вопрос так походил на интервью… Но Поппи была настороже.

— Почему вы спросили?

— Я читал, что она не ладила с Лили. Отсюда следует, что ваша мама, скорее всего, страдает от всего происходящего.

— Полагаю, любая мать в подобной ситуации будет страдать, при любых обстоятельствах.

— Вы правы, — тихо сказал Гриффин.

Потом он о чем-то задумался. Поппи ждала. Наконец, так же тихо Гриффин продолжил:

— У меня есть сестра. Четверо братьев, но только одна сестра. Им бы с моей матерью, как единственным женщинам в доме, жить душа в душу, но, увы, это не так. Они постоянно ссорились. Синди была упряма и всегда поступала по-своему. В конце концов, мама сдалась и оставила ее в покое. Нельзя же всю жизнь опекать детей. Синди уехала, как только ей исполнилось восемнадцать. С тех пор она совершила, наверное, все мыслимые ошибки: водила дружбу с недостойными парнями, забеременела, сделала аборт, поступила в колледж, была исключена оттуда, покатилась по наклонной… Мама все время утверждала, что не имеет к этому никакого отношения, но страдала всякий раз, как с Синди что-нибудь приключалось. Мы постоянно говорили ей о том, что она и дочь уже давно чужие. Мама кивала и даже соглашалась с нами, но в ее глазах была такая боль…

— А теперь они помирились?

— Мама уже умерла.

— Мне очень жаль.

— Мне тоже. Жизнь без нее стала совсем другой. Все ее дети разъехались по стране, но ради нее мы всегда готовы были собраться дома на праздники.

— А отец жив?

— Жив и даже не по годам резв. Он женился на маме в двадцать лет, так что в молодости не успел, как говорится, нагуляться всласть. Теперь компенсирует этот пробел. За пять лет он уже пять раз влюблялся. Так что ради встречи с ним никому не захочется тащиться домой, даже на праздники.

— Но если он счастлив с этими женщинами…

— Ни одна из них мне не мать. — Гриффин, очевидно, смутился. — Но зачем я вам все это рассказываю? Глупо и ни к чему не имеет отношения.

— Это относится к вам.

— Но не касается ни вас, ни вашей сестры. Так вы мне ничего не скажете?

— О Лили? Нет.

— Тогда о вас?

— Я уже и так наговорила слишком много.

— Еще одно слово. Скажите мне только одно слово. Что угодно.

Поппи хотела сказать, что чуть не получила степень по лесоводству, но побоялась вопроса о том, почему работает в офисе. Она призналась бы, что любит прогулки, но ведь спросить, какой у нее любимый вид спорта. Тогда мала, не сказать ли, что Арманд Бейн, финансирующий «Лейк ньюс» и знающий всех и все в издательском бизнесе, насолит Гриффину, если тот попытается выудить у нее какую-нибудь информацию. Но упоминание об издателе местной газеты могло иметь и иные последствия. А вдруг Гриффин позвонит Арманду которого никто не предупредил, чтобы он не вздумал и намек, суть о том, что Поппи Блейк — инвалид?

И потому она проговорила:

— Мой дом расположен на берегу озера. Сейчас я смотрю в окно. Стоит прекрасная ночь. Не очень холодно. Выходные, скорее всего, будут солнечными и теплыми.

— О! Я как раз подумывал, не отправиться ли в субботу на прогулку. Я живу в Нью-Джерси. Запросто заеду за вами.

Сердце Поппи заколотилось.

— Не очень удачная идея.

— Почему?

— Много машин. Пробки. Золотая осень. Все заняты делами. И потом, повсюду будет полно автобусов… Люди отправятся за город… Знаете, машины, мотоциклы… Одно происшествие — и движение на шоссе остановится на много миль. Тут в это время года теснее, чем в городском зоопарке. Кроме того, меня дома не будет, а с вами у нас больше никто не станет разговаривать, так что совершенно не имеет смысла сюда приезжать.